Флагман в изгнании - Дэвид Вебер

Хонор искоса наблюдала за ними, разговаривая с Говардом Клинкскейлсом и преподобным Хэнксом. Все прошло хорошо, подумала она. Куда лучше, чем она ожидала, – и именно поэтому внезапная помеха оказалась особенно болезненной.

– Покайся! – донеслось из динамика в верхнем ряду быстро пустеющих сидений.

Хонор невольно повернулась на шум. Там стоял человек в траурно-черном костюме, одной рукой он размахивал потрепанной черной книжкой, а другой держал перед собой микрофон.

– Покайся и отринь свои грехи, Хонор Харрингтон, чтобы не привести народ Божий к горю и погибели!

Хонор вздрогнула, и у нее заныло в желудке. Его динамик был куда слабее, чем стационарные, – большой он не смог бы пронести мимо охраны, – но включен он был на полную громкость. Звук получался с подвыванием, зато гремел в ушах у всех присутствующих. Измученные нервы побуждали Хонор обратиться в бегство. Только не это, подумала она в отчаянии. Не сейчас. Это уж слишком. Она начала отходить от трибуны, убеждая себя, что психа можно просто проигнорировать. Если она сделает вид, что он не имеет никакого значения, тогда, возможно…

– Покайся, говорю тебе! – громыхал человек в черном. – На колени, Хонор Харрингтон, и проси прощения у Бога, которого ты оскорбила прегрешениями против Его воли!

Презрительные слова больно обожгли Хонор, и что-то внутри нее сдвинулось. Что-то, что она считала навсегда потерянным, сдвинулось на место, со щелчком, как от вправленного сустава… или у заряжаемого орудия. Глаза землевладельца приобрели жесткое выражение, а Нимиц у нее на плече вытянулся струной. Он зашипел, откликаясь на внезапный гнев Хонор, прижал уши к голове и оскалился. Рядом напрягся Джулиус Хэнкс. Радостный шум толпы поутих, многие начали оглядываться. Несколько сердитых людей направились к говорившему, но остановились, заметив воротничок священника.

Хонор почувствовала, что Эндрю Лафолле тянется к коммуникатору, протянула руку и остановила его, даже не оборачиваясь.

– Нет, Эндрю, – сказала она.

Его рука напряглась, будто готовясь высвободиться, – и Нимиц донес до нее кипящую ярость телохранителя, – но потом его мышцы расслабились. Она обернулась и взглянула на него, приподняв бровь. Лафолле недовольно кивнул, подчиняясь приказу.

– Спасибо, – сказала она и вернулась к микрофону.

В полной тишине она тщательно настроила и проверила звук. Ее подданные перешли в поместье Харрингтон еще и потому, что были самыми свободомыслящими на Грейсоне. Они хотели жить здесь и глубоко уважали своего землевладельца-иностранку. Их возмущение было не меньшим, чем у Лафолле, но по грейсонской традиции они глубоко уважали духовных лиц. Священнический воротничок осадил даже самых разгневанных и придал больше веса злым словам.

– Дайте мне с ним разобраться, миледи, – прошептал Хэнкс. Его глаза горели от гнева. – Это брат Маршан, – объяснил преподобный. – Он нетерпимый зашоренный невежда с жуткими предрассудками, и здесь ему делать нечего. Его паства – в поместье Бёрдетта. Он вообще-то личный капеллан лорда Бёрдетта.

Хонор кивнула. Теперь ей был понятен гнев Хэнкса; и только железный самоконтроль помог ей справиться со своими собственными чувствами. Так вот как эти демонстранты сюда попали, подумала она холодно.

Уильям Фицкларенс, лорд Бёрдетт, по части предрассудков оставлял далеко позади всех грейсонских землевладельцев. Остальные могли еще сомневаться – как все же следует относиться к женщине-землевладельцу; Бёрдетт не сомневался. Только личное предостережение Протектора Бенджамина заставило его промолчать во время ее формального возведения в ранг, и с тех пор, когда он не мог избежать встречи с ней, демонстративно игнорировал ее с ледяным презрением. Маршан не мог оказаться здесь без разрешения своего покровителя, а значит, Бёрдетт и его единомышленники решили открыто поддержать оппозицию. Именно они, скорее всего, финансировали приезд такого количества демонстрантов в Харрингтон.

Но об этом можно было поразмыслить и позже. Сейчас Маршан бросил ей вызов, и она не могла попросить ответить на него Хэнкса. Формально он был властен над всеми священниками, но грейсонские религиозные традиции уделяли огромное внимание свободе совести. Если она позволит ему приказать Маршану замолчать, это может вызвать кризис в Церкви, который отразится на всех и резко ухудшит политическую ситуацию.

Кроме того, подумала она, Маршан бросил вызов именно ей, и она прямо-таки ощущала его злорадное удовлетворение. Мелкая радость мракобеса, который ранит и унижает людей, прикрываясь ханжеской уверенностью в том, что выполняет Божью волю. Слишком откровенной, публичной была его атака, чтобы можно было позволить ответить на нее кому-нибудь еще. Нет, именно она должна это сделать, если хочет сохранить свой авторитет. И потом, ей вдруг самой хотелось ответить. Наконец она встретила открытое противостояние, вызов, пробившийся к той части ее души, которая слишком долго пребывала в спячке.

Хонор повернулась к Хэнксу и покачала головой:

– Нет. Спасибо, преподобный, но этот господин, кажется, желает говорить со мной.

Динамики транслировали ее слова четко и ясно, как она и рассчитывала. Ее тихий, спокойный голос был приятным контрастом воинственному реву Маршана, и она перевела искусственный левый глаз в телескопический режим, внимательно наблюдая за выражением лица противника.

– Так что вы хотели сказать, сэр? – поинтересовалась она, и священник покраснел, осознав ее нарочитую вежливость.

– Ты чужда Богу, Хонор Харрингтон! – снова выкрикнул он, размахивая своей книжкой.

Хонор почувствовала, что Лафолле взбешен тем, что Маршан повторно назвал ее полным именем. Кроме того, он игнорировал ее титул, и это тоже было преднамеренное оскорбление со стороны человека, который не был ей даже представлен. Однако она просто успокаивающе погладила Нимица, ожидая продолжения.

– Ты богопротивная еретичка, ты сама в этом призналась перед Конклавом Землевладельцев, отказавшись принять веру. Нельзя защищать народ Божий, не принадлежа его Церкви!

– Простите, сэр, – тихо сказала Хонор, – но мне казалось правильным честно признать перед Богом и Конклавом, что я не была воспитана в доктрине Церкви Освобожденного Человечества. Неужели мне следовало притворяться?

– Тебе не следовало богохульствовать, ища мирской власти! – закричал Маршан. – Горе Грейсону, коли женщина-еретичка претендует на ключ землевладельца и наместника Бога. Тысячу лет этот мир был Божьим, а теперь те, кто забыл Его законы, богохульствуют, принимая чужеземные обычаи и втягивая Его народ в войны безбожных держав, и это ты, Хонор Харрингтон, привела на нас все эти беды! Ты извращаешь веру самим своим присутствием, своим нечистым примером и идеями, которые ты разносишь, как мор. «Бойтесь тех, кто станет соблазнять вас, братья мои. Не слушайте тех, кто станет осквернять храм вашей души обещанием материальных благ и мирской власти, держитесь крепко за путь Божий и будьте свободны!»