Ступай и не греши - Валентин Пикуль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Близилась осень, перед отъездом Довнар спросил:
— Надеюсь, ты довольна летним сезоном?
— Очень. И спасибо тебе, что с нами не было Милицера.
В августе они вернулись в город, сразу же перебрались с Кирочной ближе к Институту путей сообщения, для чего наняли квартиру в доме богача Ратькова-Рожнова возле Кокушкина моста на Екатерининском канале. Ванны в квартире не было, зато в вестибюле дома уже позванивал телефон, бывший новинкой того времени. Швейцар Игнатий Садовский помог молодым поднять вещи на пятый этаж, за что и получил рубль от Ольги Палем.
— Покорнейше благодарим, — отвечал он, сняв фуражку.
Подходящей служанки не нашлось, все заботы по дому взяла на себя Ольга Палем; по субботам их навещал «Вива», балбес растущий, так что приходилось варить, печь, жарить, а потом до ночи перемывать посуду.
— Глаза боятся, а руки делают, — удивлялась Ольга Палем. — Вот уж не думала, что стану такой хозяйкой… Скажи, я сегодня не пересолила котлеты?
— Ты у нас молодец, — нахваливал ее Довнар.
Все дни одна-одинешенька, поглядывая на часы в ожидании Довнара из института, женщина прихорашивала квартиру с таким же старанием, с каким птица свивает гнездо для любимых птенчиков. Ожидать помощи от Довнара не следовало — Ольга Палем сама неумело орудовала молотком, приколачивая гардины, она любовно развешивала оконные занавеси. Наверное, не без умысла на самом видном месте Ольга Палем укрепила рядышком на стене две фотографии — свою и довнаровскую.
На усталость она не жаловалась, ибо во всем, даже в скользящем отражении зеркального трюмо, купленного по дешевке, ей мерещилось нечто теплое и волнующее, приятно ее ласкающее если не счастьем, то хотя бы счастьицем обыденного бытия…
Ах, как ей хотелось быть хорошей женой!
В один из дней она сказала Довнару:
— Все хорошо, пока хорошо. Но если меня обманешь, то в статистике Петербурга одним самоубийством станет больше.
Это вызвало смех у Довнара:
— Застрелишься? Из своего «бульдога»? Ха-ха-ха… Не болтай, глупостей. Из него даже мухи не шлепнуть.
Ольга Палем выждала, когда он перестанет смеяться:
— Тебе весело? А ведь я даже не улыбнулась.
— Ладно, — миролюбиво утешил ее Довнар. — Знаю я тебе цену и знаю цену твоим словам… комедиантка! Не так-то легко покончить с собой, как тебе это кажется…
Был уже сентябрь, дождевые тучи низко пролетали над крышами столичных зданий. Ольга Палем иногда выходила на балкон, с высоты пятого этажа смотрела, как жутко темнеют воды канала, спешат внизу фигурки пешеходов, ей становилось страшно, и она торопливо закрывала балконную дверь.
Дурные предчувствия угнетали ее, она говорила:
— Как трудно жить, все время ожидая какой-то беды. И откуда она придет — неизвестно… может, от Милицера?
Милицер все эти дни не появлялся, и ей порою казалось, что она уже навсегда избавлена от его издевочек и намеков, больно ранящих ее женское самолюбие. Как наглядный, но молчаливый укор Довнару Ольга Палем выставила поверх комода фарфоровую безделку, изображавшую французскую маркизу, которой не так давно Милицер с наслаждением отломал правую руку…
Долгий-долгий звонок с лестницы — вот он и появился!
— Вас только и ждали, — зло проворчала она.
— Сашки нет? — спросил Милицер, следуя в комнаты, даже не снимая галоши. — Впрочем, он мне и не нужен… Ольга Васильевна, — выговорил он, садясь за стол прямо в шинели студента; а фуражкой, мокрой от дождя, Милицер накрыл красивую вазу с натюрмортом из фруктов, — может быть, вы объясните, что заставило вас сделать подлейший донос на меня в институте?
Ольга Палем ярко вспыхнула — от смущения и гнева.
Да, перед самым отъездом на дачу в Шувалове она действительно повидалась с инспектором Кухарским, умоляя его оградить Довнара от жестокой опеки Милицера. Может, именно по этой причине злодей и не появлялся на даче в Шувалове…
— Я заявила инспектору, что ваше влияние на Сашу делается невыносимым. Если вы щирый варшавянин, то нельзя же требовать от Саши, чтобы он разговаривал с вами обязательно на польском языке, которого Довнар не учил и не знает.
— Но, как шляхтич древнего рода Довнар-Запольских, он обязан знать язык своих предков, — внушительно заметил Милицер. — Однако вы, барыня или барышня, не знаю, как точнее определить ваше положение в этом доме, сумели внушить идиоту Кухарскому, будто я действую из иных побуждений, желая вызвать в Довнаре угасшую любовь к Речи Посполитой и возбудить в нем законное презрение к России… Именно так и понял вас инспектор Кухарский! Всего доброго. Не смею более задерживать столь почтенную даму, щеки которой пылают огнем, словно заранее предвкушают презрение моих пощечин…
И, наследив галошами, он удалился, треснув входной дверью с такой силой, что звякнул колокольчик звонка.
— С-с-сволочь! — сказала Ольга, когда он исчез. Вечером в тот же день швейцар Игнатий Садовский с поклоном вручил Довнару телеграмму от матери.
— Ну вот, — обрадовался Довнар, — надо срочно готовить для нее комнату. Займись этим сама, чтобы мамочка осталась довольна. Покажи себя с самой лучшей стороны.
Ольга Палем обещала сделать все, чтобы Александре Михайловне понравилось. В день приезда будущей свекрови она часто посматривала на часы, чтобы не опоздать на вокзал:
— Ты проверил, когда приходит одесский поезд? Хорошо бы заранее заказать пролетку, чтобы встретить мамочку.
— Не беспокойся, — ответил Довнар. — Я просил Милицера встретить мамулю на вокзале, он и подвезет ее к дому.
Ольга Палем, ничего не сказав, мучительно и долго взирала на обезображенную статуэтку нарядной маркизы.
— Умнее ты ничего не мог придумать, — произнесла она после молчания. — Тебе, наверное, нравится, когда меня оскорбляют. Подозреваю, как вам весело, когда вы обсуждаете меня даже в тех случаях моей жизни, которые вряд ли позволительны для всеобщего обсуждения…
— Слушай! — возмутился Довнар, вскакивая. — Не начинай скандала хотя бы сейчас, в день приезда моей мамочки.
— Ладно. Я молчу.
11. ПРИЕЗД И РАЗЪЕЗД
Александра Михайловна нагрянула не с пустыми руками, именуя Ольгу «душечкой» и «голубушкой», она подарила ей связку бубликов, которые в Одессе назывались «семитати».
— Я знаю, как вы их обожаете! — сказала она.
Повторялась давняя история с птифурами от Довнара.
Никогда Ольга Палем не заявляла, что любит бублики, и, надо полагать, Александра Михайловна прихватила для нее из Одессы то, что подешевле, лишь бы отдариться. Кажется, мадам Шмидт, бывшая Довнар, приехала основательно и надолго, во всяком случае об отъезде она даже не заикалась.
Ольга Палем старалась быть услужливой «невесткой», готовая подать, взять, принести, отнести, подогреть, вытереть, взбить подушки — и эту заботу о себе Александра Михайловна воспринимала как должное. Критически оценивая обстановку квартиры, заглядывала даже в углы, внимательно прочитывая каждую бумажку, она иногда спрашивала — сколько платили за трюмо, во сколько обошлись эти гардины, откуда взялись такие красивые рамочки для портретов?
— Я бы тоже хотела такие. Но почему вы себя и моего Сашеньку повесили в пандан над кроватью, будто вы муж и жена? Лично я не усматриваю в этом ничего предосудительного, висите на здоровье, бог с вами. Но… что скажут люди?
«Ах, люди! Опять эти люди…»
Ольга Палем смолчала. Незаметно прошло два дня, ничем не примечательных. Виктор Довнар даже очень понравился матери своим цветущим видом несокрушимого балбеса, готового питаться в любое время суток, только позовите его. За румяные щеки сына и за его вздутый живот, туго выпиравший из-под ремня с гимназической бляхой, Александра Михайловна горячо благодарила Ольгу Палем. Но тут же и упрекнула ее:
— Вы, милочка, не исполнили главное, о чем я вас просила, — сказала она. — Вы так и не устроили Вивочку в Морской корпус, дабы исполнилась мечта его расцветающей жизни.
— Ах! — отвечала Ольга Палем, суетливо раскладывая возле тарелок ложки и вилки, уже вконец замотанная по хозяйству. — Но где я возьму такого адмирала, который бы мог поручиться за вашего Вивочку? Спасибо господину Ивановскому, что еще не оторвал ему ушей в своем пансионе.
— Вива, тебе уже рвали уши? — строго спросила мать.
— Нет. Зато били линейкой. По куполу моего храма.
— Безобразие… Так можно повредить мыслительные центры в голове будущего Нельсона. Я сама поговорю с Ивановским, чтобы драл своих детей, а моего Вивочку оставил в покое…
На третий день пребывания Александры Михайловны в гостях все-то и началось. Как водится, скандалы не имеют планов, заранее составленных в тиши научных кабинетов, чтобы поступки людей развивались точно по графику. Скандалы возникают обычно из ерунды, а далее все зависит от силы талантов и степени эмоциональной подготовки участников скандала.
