Горе невинным - Агата Кристи

Дома делалось все, чтобы развить в детях нужные качества. Но оказалось, что не всего можно добиться заботливым уходом и хорошим воспитанием. Ярчайшим примером этого служил Джако, унаследовавший от своих родителей все самое плохое. Очаровательному и ловкому, сыплющему прибаутками Джако ничего не стоило обвести вокруг пальца любого человека. Его преступные наклонности проявились уже в раннем детстве. Правда, Рэчел считала, что эти небольшие пороки – ложь и мелкое воровство – легко поддаются исправлению. Но она заблуждалась.

Джако плохо учился в школе, а позднее его исключили из университета. Вот тогда-то и наступили для Лео и Рэчел тяжелые времена. Они пытались смотреть сквозь пальцы на некоторые его проступки, когда он попадал в щекотливые ситуации, стараясь своей добротой и любовью направить юношу на верный путь. Но все было напрасно. Возможно, думал Лео, они с ним слишком много нянчились. Нет, как к нему ни относись, конец был бы один. Джако добивался всего, чего хотел, а если не мог добиться желаемого законными средствами, то пользовался любыми. И вот наконец наступил тот последний день, когда перед ним замаячила угроза тюрьмы. Джако появился в доме злой, без единого пенни в кармане, снедаемый страхом оказаться в тюрьме. Он нагло потребовал большую сумму денег, а когда получил отказ, убежал, угрожая вернуться и получить-таки требуемую сумму.

И вот… Рэчел больше нет. Какими бесконечно далекими кажутся ему теперь эти долгие военные годы и жизнь в «Солнечном гнездышке» с подрастающими мальчишками и девчонками. А он сам? Сам он в своих воспоминаниях был всего лишь бесцветной тенью. И не только в воспоминаниях… Похоже, будто со смертью энергичной и жизнерадостной Рэчел его жизненные силы иссякли, и он остался вялым и измученным, тоскующим по теплу и любви.

Теперь и не вспомнить, когда он впервые почувствовал, что есть человек, способный помочь ему утолить жажду любви и тепла.

Гвенда… Превосходный деловой секретарь, всегда под рукой, добрая, покладистая. Что-то в ней напоминало ему юную Рэчел, когда он впервые ее увидел. То же тепло, тот же энтузиазм, та же душевность. Только теплота, душевность и энтузиазм Гвенды предназначались лично ему. Не предполагаемым детям, которые когда-то появятся, но ему самому. Показалось, будто он протянул руки к пылающему очагу… Замерзшие, окоченевшие от холода руки. Когда же он впервые понял, что небезразличен ей? Трудно сказать. Это произошло не вдруг. Зато он хорошо помнил тот самый день, когда осознал, что любит ее и что, пока жива Рэчел, они не могут принадлежать друг другу.

Лео вздохнул, выпрямился в кресле и выпил холодный, остывший чай.

Глава 9

И нескольких минут не прошло после ухода Калгари, а в комнате доктора Макмастера появился другой гость. На сей раз это был его хороший знакомый, которого он сердечно приветствовал:

– А, Дон, рад тебя видеть. Заходи и расскажи, что у тебя на душе. Что-то тебя беспокоит, иначе бы ты не морщил так странно лоб.

Доктор Дональд Крейг горестно улыбнулся. Это был симпатичный и серьезный молодой человек, весьма требовательно относившийся как к самому себе, так и к своей работе. Старый, удалившийся на покой врач очень любил юного коллегу, хотя и полагал, что тому не мешало бы поубавить серьезности.

Крейг отказался от предложенных напитков и приступил прямо к делу:

– Я в затруднении, Мак.

– Надеюсь, речь идет не о витаминном голодании, – улыбнулся Макмастер. Упоминание о витаминном голодании было всего лишь невинной шуткой с его стороны. Дело в том, что когда-то одному ветеринару пришлось объяснять юному Крейгу, почему кошка, принадлежавшая какому-то мальчику, страдает прогрессирующей формой стригущего лишая.

– Дело не в пациентах, – сказал Дональд. – Дело во мне.

С лица Макмастера тотчас же исчезла приветливая улыбка.

– Извини меня, мальчик. Извини великодушно. У тебя скверные новости?

– Не в том дело. – Юноша покачал головой. – Послушай, Мак. Мне надо с тобой посоветоваться. Ты их знаешь, ведь ты давно обитаешь в этих краях и многое можешь рассказать. А мне надо кое-что выяснить.

Брови Макмастера медленно поползли вверх.

– Выкладывай, – согласился он.

– Речь об Эрджайлах. Ты же в курсе… это каждому известно… что Хестер Эрджайл и я…

– Милая проказница. – Старый доктор одобрительно кивнул. – Словечко старомодное, но подходящее.

– Я очень ее люблю, – без обиняков признался Дональд, – и думаю, даже уверен, что и я ей небезразличен. А тут вдруг такое событие…

Лицо старого доктора осветилось догадкой.

– Да! Джек Эрджайл амнистирован, – сказал он. – Слишком поздно амнистирован.

– Да. Это меня и беспокоит… Знаю, нехорошо так думать, но не могу ничего с собой поделать… Лучше бы все осталось по-прежнему.

– О, ты не единственный, кто так считает, – заверил Крейга Макмастер. – От главного констебля я узнал, что семейство Эрджайл точно так же восприняло новость, которую сообщил им этот человек, вернувшийся из Антарктики. – И, помолчав, доктор добавил: – Он был у меня сегодня.

Дональд вздрогнул:

– Был? И что же он сказал?

– А что он должен был сказать?

– Какие-то предположения, кто…

– Нет, – произнес Макмастер, задумчиво покачивая головой. – Никаких соображений. Откуда им быть, если он возвратился, можно сказать, из небытия и впервые увидел этих людей? Похоже, ни у кого нет ни малейших предположений.

– Нет. Думаю, действительно нет.

– Что тебя так заботит, Дон?

Дональд Крейг тяжело вздохнул:

– Хестер позвонила мне в тот вечер, когда к ним явился Калгари. Мы собирались после работы поехать в Драймут на лекцию, посвященную типам преступников у Шекспира.

– Как раз вовремя, – улыбнулся Макмастер.

– Но она позвонила и сказала, что не поедет. Сообщила, что у них скверные новости.

– Хм, которые принес им доктор Калгари.

– Да. Впрочем, тогда она о нем не обмолвилась, но была очень расстроена. Голос такой… это трудно передать.

– Ирландский характер, – вымолвил Макмастер.

– Она была возбуждена и испугана. О, этого не объяснить…

– Вряд ли можно было ожидать чего-то иного. Ей, по-моему, и двадцати еще нет?

– Но почему она так расстроена? Скажи, Мак, откуда этот страх?

– Она в самом деле напугана? Гм… да, возможно, – проговорил Макмастер.

– Но чем, чем она напугана? Что ты об этом думаешь?

– Гораздо важнее, что об этом думаешь ты.

– Думаю, не будь я врачом, – с горечью произнес юноша, – я бы о таких вещах и думать не стал. Я был бы уверен в том, что Хестер не может поступить дурно. Но в сложившейся обстановке…

– Да, да, продолжай. Облегчи свою душу.

– Уверен, я знаю, что происходит с Хестер. Она все еще никак не может прийти в себя после пережитого ею в ранней юности состояния нервозности, неуверенности, неуравновешенности, обусловленного комплексом неполноценности.

– Я знаю, такое состояние теперь обозначают этим термином.

– Она не успела еще отойти от этого. Вплоть до трагического дня она, подобно многим юным созданиям, всячески противилась излишней опеке и чрезмерным проявлениям материнской любви. Ей хотелось бунтовать, поступать самостоятельно. Она сама мне об этом рассказывала. Она убежала из дома и поступила в заурядную странствующую театральную труппу. Тогда ее мать, как мне кажется, повела себя довольно разумно. Она предложила Хестер поехать в Лондон и поступить в известную театральную школу, чтобы изучить основы профессии. Но Хестер этого не пожелала. Тот побег был всего лишь демонстрацией. Она не принимала всерьез актерскую профессию и не хотела к ней готовиться. Ей просто хотелось проявить самостоятельность. Как бы то ни было, Эрджайлы ее ни к чему не принуждали. Ей даже ежемесячно высылали весьма приличную сумму.

– Они поступили разумно, – заметил Макмастер.

– А потом она по-дурацки влюбилась в одного из актеров их труппы, но в конце концов поняла, что ничего хорошего из этого не получится. Миссис Эрджайл лично туда приехала, потолковала с актером и забрала Хестер домой.

– Она получила хороший урок, как говорили во времена моей молодости, – отозвался Макмастер. – Разумеется, такая наука никому не по вкусу. Хестер она тоже не понравилась.

Дональд Крейг, волнуясь, продолжал:

– В ней продолжало бушевать возмущение, и тайная неприязнь к матери лишь усилилась от того, что скрепя сердце пришлось признать ее правоту. Хестер пришлось признать, что актриса из нее не получилась, а человек, которому она отдала свое сердце, оказался этого не достоин. «Ты всегда можешь положиться на свою мать». Для многих юных созданий нет ничего горше на свете, чем сознавать эту простую истину.

– Да, – подтвердил Макмастер. – И для бедной миссис Эрджайл это был тяжелый период, хотя она и не отдавала себе в этом отчета. В своем уме и проницательности она не сомневалась, хитрить и изворачиваться не умела, апломба ей было не занимать. Ее энергия и безапелляционные суждения придавали ей уверенности и вселяли в нее чувство превосходства. В семье миссис Эрджайл с этим не только мирились, но, более того, должны были восхищаться ее действиями. Печально, тяжело, но ничего не поделаешь. А молодые люди не выносят родителей, уверенных в своей непогрешимости и не скрывающих своего превосходства.