Душенька - Наталия Ломовская

– Нельзя больше, нельзя, – говорил он, и целуя, и отталкивая меня одновременно, – тебе нужно уходить, это опасно. Иди, Душенька, иди...

Я не помню, как вышла из машины, как дошла до подъезда. Опомнилась я уже у квартиры – дверь была распахнута, а у порога все так же стоял Васька, словно не целый век сейчас кончился, а прошло всего пять минут. Васька ухмылялся, как полный идиот, и смотрел на меня, не в лицо мне, а пониже. Только сейчас я поняла, что халат на мне расстегнут, грудь почти обнажена, а волосы рассыпались по плечам. Я и ахнуть не успела, как он схватил меня и потащил в глубь квартиры, весьма ловко захлопнув ногой дверь. Оказалось, Васька невероятно силен – он не только нес меня на руках, но ухитрялся мять, тискать и целовать, а ведь я билась и извивалась. До кровати он меня не донес, уронил на ковер и сам упал сверху. Тело у него было литое, и голым бедром я вдруг почувствовала нечто, заставившее меня замереть в удивлении – либо у него в кармане брюк лежал огромный семенной огурец, либо Василий, этот недоумок, был отлично, даже феноменально оснащен для любви. Он смотрел на меня, как ребенок на пломбир, а глаза у него были ярко-синие, с круто загнутыми, девчачьими ресницами. Воспользовавшись моим минутным оцепенением, он полностью распахнул мой халат – я услышала, как оторвавшаяся пуговичка укатилась под стол, – и проник пальцами в мои трусики, а там у меня все было уже очень влажно и горячо. И от поцелуев Олега, и от этого неожиданного нападения, от близкой опасности я завелась невероятно, и едва только он прикоснулся ко мне, как словно молния прошла через мой позвоночник. Неожиданно для себя я кончила, да как! У меня даже в ушах зазвенело, и я крикнула так, что мой несчастный насильник испугался и отскочил в сторону. Я не дала блаженной истоме овладеть собой – это бы значило отдаться Ваське, а уж такая связь в мои планы точно не входила! Поэтому я быстро села, запахнула халат и стукнула Ваську в переносицу кулаком. Я не хотела бить сильно, но получилось, видимо, чувствительно: из его носа сразу закапало алым, а Васька охнул, вскочил и кинулся наутек.

Громко хлопнула дверь.

И только тогда я заплакала.

Но на этом мои беды не кончились – меня ждали куда более страшные испытания.

Я была еще очень наивной, но обладала достаточным жизненным опытом, чтобы сообразить – Олег уехал не по собственной воле. Очевидно, тут замешаны деньги, и деньги немалые. Он попал в неприятную ситуацию и был вынужден бежать, чтобы не попасть в еще более тугой переплет. Распродал свое имущество, продал и дом, и свою ненаглядную Гаруду. Прихватил с собой серебряный поднос и картину... А меня оставил. Не будут ли его кредиторы интересоваться моей скромной персоной? Даже если и так, то что я могу им дать? Куда он уехал, я не знаю, а взять с меня нечего, кроме плюшевого кота и невеликой каратности бриллианта.

Но кредиторы Олега заинтересовались не мной. Переживая свое горе, я совсем забыла про ту, другую женщину, которая была Олегу близка. Но она не забыла обо мне. Мне казалось, она не должна знать о моем существовании – абстрактная, отстраненная, холодная, она казалась мне фигурой условной, без внешности, без чувств, без мыслей. С исчезновением Олега она тоже должна была исчезнуть из моей жизни. Но, оказывается, «та, другая» была настоящей, она чувствовала и боль, и любовь, и, более того, внешность ее была мне знакома...

Потом, когда я вспоминала этот роман, принесший мне столько радости и столько боли, я смогла проанализировать этот кусочек чужой биографии и восстановить произошедшее так зримо, словно сама присутствовала там. На самом деле меня там не было, в моем распоряжении имелись только слухи и исковерканные новости из местной желтой газеты – в сущности, тоже слухи. Там – это в коттедже Олега, уже пустом и покинутом, с погашенными огнями. «Та, другая» точно так же, как и я, много времени провела, ожидая звонка, сама несколько раз набирала номер любимого мужчины, но ей никто не отвечал. Но она была более решительной и самостоятельной, чем я, и она решила съездить к Олегу сама. Вероятно, она взяла такси и, когда автомобиль остановился у дома, поразилась его запущенному, неприветливому виду. Она очень правильно поступила, попросив таксиста ждать ее, и пошла в дом. Как и следовало ожидать, он был совершенно пуст. Дом, лишенный хозяина, очень быстро начинает выглядеть заброшенным. Ветер гонял по голому паркету гостиной серые клочья пыли. Из камина тянуло сквозняком. Куда-то пропал бильярдный стол красного дерева. И только в кухне на полу лежал лучик света, проникающий из комнаты Альфии. Дверь была прикрыта, женщина быстро подошла к ней и распахнула настежь... Пожилой татарки-домработницы, обладавшей таким несносным характером, там не было, зато там были мужчины, двое или трое. Они смотрели на пришедшую с нехорошим вниманием, точно это был не человек, не женщина, а заговорившая кошка или пустившаяся в пляс табуретка. Она хотела сразу же уйти, но ее удержали. Эти люди рассказали ей, что Олег уехал, сбежал, чтобы не платить долгов. Ушел от ответственности. Они предложили ей забрать кое-какие вещи, оставшиеся в особняке. У нее там было немного вещей, и, уж конечно, она могла отказаться от них – кое-какое бельишко, упаковка колготок, пара пижам и косметика, но отвергать любезный жест этих недобрых, спокойных людей явно не стоило. Один из них пошел с ней, смотрел, как она шарит в шкафу, как попало сует тряпки в свою сумку. Потом они оба прошли в кабинет. Ей хотелось забрать фотографии. Ее снимок лежал в верхнем ящике письменного стола, там же были и несколько моих – Олег увлекался фотографией и устроил мне как-то целую фотосессию. Я валялась на лугу, заросшем незабудками, плела венок, смеялась, запрокинув голову. Она сбросила все фотографии в сумку. Сопровождающий сочувственно поцокал языком. Потом они спустились вниз. Она спросила, можно ли ей теперь уйти. Оказалось, что нет. Оказалось, она должна им сказать, куда уехал Олег. Не знает? Тогда хотя бы предположить. Тут будет хороша любая версия. Нет? А если сделать так? Все равно нет? Напрасно она упрямится. Может быть плохо, гораздо хуже, чем сейчас.

Вряд ли они причинили ей слишком большой вред или боль, но унижение и страх бывают сильнее боли. Ее выручил таксист. Он начал сигналить, потом вышел из машины и заколотил в окно, вызывая задержавшуюся пассажирку. В принципе, он мог бы этого и не делать, рейс был оплачен. Но он сделал почему-то. Недобрые, спокойные люди отпустили ее, выдав на прощание обидный пинок. Она прорыдала всю дорогу до дома, напугав так выручившего ее таксиста. Впрочем, он решил, что возил на вызов дорогую проститутку, и от его косноязычных утешений ей было не легче.