В двух шагах от рая - Наталия Рощина

Это емкое, безжалостное понятие включало в себя все, что происходило с ним более сорока лет, и тяжелой свинцовой ношей пригибало сейчас к земле. Маша все чаще подшучивала над сединой, появляющейся в его волосах, одышкой после короткой пробежки, над тем, что он следит за своим рационом, исключая из него калорийные продукты. Она даже после близости как-то странно смотрела на него, словно ожидая продолжения, а когда он предлагал его, спешила отказаться и ретировалась в ванную. Щеголеву казалось, она боится, что он не выдержит накала страстей, в которых она нуждалась и ждала от него. Но почему она была так недоверчива? Ему ведь сорок, а не семьдесят. Нет повода переживать. Маша словно оберегает его от лишних эмоций — будь то слова, желания, любовь, забота. Она окружает его невидимым пологом ровного, безопасного, какого-то делового сосуществования, в котором нет места взрывам чувств. А есть ли эти чувства вообще? Щеголев боялся глубоко задумываться над этим.

Когда Юлия говорила, что он захочет вернуться, она словно заранее все знала. Она не учла одного: он не признается в этом никому. Это совершенно разрушило бы его, а он последнее время перестал ощущать себя тем уверенным, сильным, благополучным мужчиной, которым он был рядом с ней. Только недавно он безошибочно почувствовал, что большей частью его уверенность и спокойствие, внутренняя стабильность и гармония основывались на присутствии рядом Юлии. Она умела принимать участие в нем ненавязчиво, не требуя благодарности. Она не просила, а он со временем перестал замечать ее. Он возомнил себя единоличным строителем собственной судьбы и теперь поплатился за зазнайство и неблагодарность.

Щеголев остановился у выхода из здания суда. Он потянулся к дверной ручке, но, словно передумав, отошел от двери и сел на ближайший стул. Опустив голову и глядя вперед, он погрузился в невеселые размышления над тем, во что превращается его жизнь. Он страшился ее, не понимая, что сейчас еще можно было попытаться все вернуть. Сейчас еще можно было, Юлия всегда отличалась добротой, душевной щедростью. Однако Щеголев даже не думал об этом. Он знал, что сейчас откроет дверь и встретит вопросительный, чуть надменный взгляд Маши. И от этой перспективы сердце его не неслось вскачь от радости и восторга. Он поймал себя на мысли, что с большим удовольствием остался бы один, не пытаясь играть в освобождение от никогда не сковывавших его уз брака.

Юлия не могла знать, о чем Щеголев думает в эти первые минуты, когда они перестали быть мужем и женой. Собственно, перестали-то два месяца назад, а формально — именно сегодня. Но даже если бы она прочла мысли уже бывшего мужа, вряд ли испытала бы злорадное удовлетворение. Мысли Юлии были более светлыми, оптимистическими. Она не ожидала от себя такого отношения к происшедшему. Невероятно переживая накануне суда, она совершенно успокоилась, войдя в просторный немноголюдный зал. Нашла глазами Щеголева, испытала едва уловимый трепет, но быстро вернулась в спокойное, ровное состояние. Еще один взгляд, обращенный на Леву, и она поняла, что была права: он не был похож на счастливого мужчину, получающего освобождение от тяжелого бремени брака. Он выглядел растерянно, даже жалко. Юлия поймала его взгляд, кивнула в ответ на его приветствие и села рядом со своим адвокатом. Она знала, что очень скоро сухой голос немолодой женщины назовет их брак расторгнутым, и не страшилась этого мгновения. Она удивительным образом смогла выйти из состояния депрессии, полностью посвятив себя заботам о Наташе и родившемся внуке. Юлия запретила себе хандрить, распускаться, возвращаться в прошлое и жалеть себя, брошенную, обманутую. У нее были более важные дела, требующие полной отдачи, душевного спокойствия. Поэтому она спешила покинуть неприятное место, где соединяются и разъединяются людские судьбы. Оказавшись без часов, она боялась опоздать к назначенному часу: Наташа просила привезти детское питание. У нее не хватало молока, и это сейчас волновало Юлию больше, чем собственные жизненные перипетии.

На ступеньках крыльца здания суда стояла невысокая коротко стриженая девушка в короткой черной кожаной куртке и кожаных брюках. Ей явно было неуютно в этой одежде. Ноябрь был сырым, холодным, заставляющим зябнуть. Но девушка держала марку молодости, отвергающей градусы Цельсия, курила длинную коричневую сигарету, манерно держа ее в покрасневших от холода пальцах. Ее фигура смотрелась одиноко и не вязалась с массивностью высоких колонн старинного здания суда. Поравнявшись с девушкой, Юлия обратила внимание на три маленькие золотые сережки в виде капелек, недоумевая, зачем нужно было делать это.

— Извините, вы не подскажете, который час? — спросила девушка, обращаясь к Юлии.

— Я без часов, где-то около пяти, — ответила она на ходу, бросив на незнакомку еще один беглый взгляд.

Почему-то девушка показалась ей яркой представительницей современной молодежи, отвергающей все, чему учили их родители, взрослые. Нигилизм просто-таки вспыхивал в ее больших, чуть подкрашенных глазах, испепеляя всех, старше сорока. Юлия спиной почувствовала, что девушка провожает ее взглядом, и позволила себе оглянуться: она не ошиблась. Выпуская узкую струю дыма, рассеивающуюся в сумерках осеннего вечера, незнакомка пристально смотрела ей вслед. Юлия не нашла ничего лучше, как помахать ей, словно хорошей подружке, с которой приходилось расставаться, повинуясь обстоятельствам. Потом она улыбнулась и ускорила шаг. Ей хотелось поскорее оказаться подальше от этого места.

Первым делом она заехала в магазин детского питания и поспешила к Наташе. Ее неделю назад выписали из роддома, и теперь полноправным членом их семьи стал маленький Андрюша. Он мгновенно стал центром всеобщего внимания, перевернув с ног на голову все заведенные в доме порядки. Теперь здесь все согласовывалось с его ритмом жизни, его потребностями. И очень скоро окружающие быстро привыкли к этому, не представляя, что может быть по-другому.

И в этот раз Юлии казалось, что она сбросила с плеч два десятка лет, когда Наташа дала ей малыша на руки, вручила подогретую бутылочку со смесью, а сама ненадолго легла отдохнуть. Она тяжело пережила роды, перестройку организма и, еще не окрепнув, нуждалась в отдыхе.

— Поспи, милая, я покормлю и уложу малыша спать, не беспокойся, — Юлия ласково улыбнулась дочери и мгновенно переключилась на Андрюшу.

Имя малышу дала Наташа. Она с самого начала была уверена в том, что родится мальчик, и поэтому сразу выбрала имя для своего сына. Она улыбалась, когда ее спрашивали: «Почему Андрей?» И только маме решила признаться. Юлия впервые услышала историю, взволновавшую ее и открывшую еще одну неизвестную, давно перелистанную страницу из жизни ее девочки. Оказалось, что у Наташи с детства остались приятные воспоминания о мальчике, с которым она дружила в детском саду, а потом училась в одном классе. С ним у нее сложились очень теплые отношения. Они оба много читали, увлекались поэзией. Стихи Мандельштама, многие из которых Наташа знала наизусть, Андрей слушал, затаив дыхание, часто подхватывал. И в глазах его было столько неподдельного восторга! Этот мальчик отличался от всех своих сверстников очень серьезным отношением к жизни. Пожалуй, Наташа сама не сразу оценила глубину восприятия мира этим совершенно внешне не выдающимся ребенком. За то, что он говорил, многие одноклассники поднимали его на смех. Все пренебрежительно рассуждали о том, что тридцать лет — глубокая старость, до которой и доживать не стоит, а он говорил, что это некий рубеж подведения итогов. Он много читал и легко рассуждал на самые различные темы. Пятнадцатилетние подростки считали его странным, заумным и практически лишали своего общества. Но Андрей был самодостаточной личностью с твердым характером, чтобы обращать на это внимание и огорчаться. Он по-прежнему находил общий язык с Наташей. А в десятом классе его семья уехала в столицу — приемная мать Андрея получила повышение. Наташа помнила тот последний день, когда они прощались. В последнюю минуту Андрей крепко пожал ей руку и, прямо глядя в глаза, взволнованно сказал, что она — самая замечательная девочка, что он никогда не забудет ее. Они пообещали не выпускать друг друга из вида, но жизнь распорядилась по-своему. Больше Наташа не видела Андрея и не знала, как сложилась его судьба. Он так и не написал ей своего нового адреса по только ему известным причинам. Но как бы там ни было, самые теплые воспоминания о друге детства, с которым у нее всегда было взаимопонимание и особенная близость, сразу натолкнули ее на мысль, что своего сынишку она назовет в его честь. Таким способом Наташа словно восполняла пробел, возникший в ее душе после того, как их дружба неожиданно прервалась. В сыне ей так хотелось со временем увидеть ту же глубину, серьезность, восторженность восприятия окружающего мира. Она верила, что они станут друзьями, неразлучными и верными.