Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Хелен Раппапорт

2 февраля 1899 года после поездки на поезде из Берлина Маргаретта Игар прибыла в Зимний дворец. Когда она отдохнула с дороги, Александра ознакомила ее с новыми обязанностями. Был день Сретения Господня, и Ольга с Татьяной были одеты в изящные «прозрачные белые кисейные платья, украшенные брюссельскими кружевами, надетые поверх бледно-голубых атласных платьев-чехлов. Их костюмы дополнялись бледно-голубыми поясами и наплечными лентами». «Бесчисленные русские няни и горничные» должны были, конечно же, помогать Маргаретте исполнять ее обязанности. Среди них была квалифицированная няня Мария Вишнякова, которую наняли в мае 1897 года. Великая княгиня Мария Павловна[181] вспоминала, что работники детской в Царском Селе носили униформу, «все в белом, на голове – небольшие шапочки, как у медперсонала, из белого тюля. С одним исключением: две русские няни, которые были крестьянками, были одеты в великолепные народные крестьянские костюмы»[182]. Мария (Мари) и ее брат Дмитрий (дети великого князя Павла Александровича), на несколько лет старше, чем Ольга и Татьяна, были для девочек первыми товарищами по играм из семьи Романовых. Мария вспоминала приятную атмосферу детской, «светлые и просторные комнаты, с кретоновыми занавесками с цветочным узором, и мебелью из полированного лимонного дерева», обстановку, как ей показалось, одновременно «роскоши, но и спокойствия и уюта». После игр наверху детей кормили ранним ужином в детской, а затем отводили вниз, к Николаю и Александре. Они встречали детей, целовали их, «императрица брала у няни свою младшую дочь и держала ее на руках, лежа с ребенком на своем шезлонге». Старшие дети обычно сидели и рассматривали фотоальбомы, «которых там было много, по крайней мере по одному на каждом столике». Все себя чувствовали очень спокойно. Николай вскрывал и читал доставленные ему запечатанные конверты, а Александра передавала по кругу чашки с чаем[183].

Хотя подход Александры к организации семейной жизни был необычайно простым и неформальным для императрицы, она была все-таки рада появлению мисс Игар, поскольку с марта 1899 года Александре становилась все тяжелее переносить очередную беременность. Ребенок лежал в неудобном положении, что усугубило ее пояснично-крестцовые боли, не в первый раз уже большую часть времени своей беременности она проводила в инвалидном кресле[184]. 9 мая семья переехала из Царского Села в Петергоф, чтобы там ожидать появления нового члена семьи. На этот раз, к счастью, все произошло быстро и просто. Днем 14 июня 1899 года в 12 часов 10 минут родилась еще одна крупная девочка весом в 10 фунтов (4,5 кг). Ее назвали Мария, в честь бабушки, и вскоре Александра уже с удовольствием кормила ее.

Николай не проявил никаких очевидных признаков разочарования. Во флегматичности его реакции, несомненно, сыграл свою роль его религиозный фатализм. Тем не менее, было отмечено, что вскоре после рождения ребенка «он отправился в долгую прогулку в одиночестве». Вернулся он «внешне невозмутимым, как всегда», и отметил в своем дневнике, что это был еще один «счастливый день». «Господь послал нам третью дочь». Да будет воля Божья – он с этим смирился[185]. Великий князь Константин, однако, еще раз выразил то, что Николай, очевидно, чувствовал глубоко внутри: «Наследника так и нет. Вся Россия будет разочарована этой новостью»[186].

«Я так благодарна, что дорогая Алики так быстро поправилась», – писала королева Виктория, получив телеграмму о рождении правнучки. Однако она не могла не упомянуть серьезную династическую проблему, которая возникла: «Я сожалею, третья девочка – это не то, чего ожидает страна. Я знаю, что наследника приняли бы более радушно, чем дочь»[187]. «У бедной Аликс… еще одна дочь, и она, кажется, все время, пока носила ее, была так больна, бедняжка, – писала кронпринцесса Румынии Мария своей матери, герцогине Саксен-Кобургской. – Теперь, я думаю, ей придется начинать все с начала, и снова она закроется у себя, и это опять вызовет всеобщее недовольство»[188].

Когда европейская пресса узнала новость о рождении еще одной дочери, то не упустила возможности посмаковать это известие. «В Санкт-Петербурге говорят, – утверждала еженедельная газета «Ллойдз уикли ньюспейпер», – что рождение третьей дочери царя рассматривается как событие большой политической важности. Как ни странно это может показаться, но существует сильная партия, которая только и ждала этого события, чтобы возобновить свои злокозненные интриги против царицы, которую они ненавидят как принцессу англо-немецкой крови. Как ожидается, возрастет влияние вдовствующей императрицы Александры Федоровны, чьи отношения с невесткой, как известно, далеки от сердечности»[189].

В другой газете появилась информация о еще большем охлаждении отношений между вдовствующей императрицей и семьей ее сына. Как утверждало это издание, «сообщается, что вдовствующая императрица, которая, как известно, отличается суеверностью, приехала в Петергоф после рождения очередной внучки и встретила там царя обличительными словами: «Мне предсказывали рождение шести дочерей, сегодня исполнилась половина пророчества»[190]. В России рождение третьей дочери в семье царя, несомненно, укрепляло распространенные суеверные представления, что прибытие Александры в Россию незадолго до смерти Александра III было плохим предзнаменованием для брака, и «рождение трех дочерей подряд в то время, как в империи по-прежнему нет наследника престола, рассматривалось как подтверждение того, что эти дурные предчувствия были вполне обоснованными»[191]. Через две недели после рождения Марии, во время крещения ребенка, Маргаретте Игар стало особенно ясно, как распространены были различные суеверия и предрассудки даже в пределах общепринятых православных обрядов. После того как ребенок был три раза погружен в купель, «с ее волос в четырех местах, в форме креста, были срезаны локоны, которые затем были закатаны в воск и брошены в купель». Как объяснили мисс Игар, «согласно русским поверьям, утонут ли волосы в воде купели или всплывут, покажет, какая судьба – счастливая или несчастная – ждет ребенка». Она с удовлетворением отметила: «Волосы маленькой Мари вели себя правильно с точки зрения православного представления и утонули все сразу, поэтому нет оснований беспокоиться о ее будущем»[192].

Николай при этом вел себя как ни в чем не бывало. Он прислал своей жене записку: «Я не имею ни малейших оснований жаловаться, мне послано такое счастье на земле, у меня есть такое сокровище, как ты, моя возлюбленная Аликс, и уже три маленьких ангела. От всего сердца я благодарю Бога за то, что он благословил меня, послав мне тебя. Он подарил мне рай и сделал мою жизнь легкой и счастливой»[193]. Такая глубина чувств не соответствовала заявлениям парижского корреспондента газеты «Таймс», который с уверенностью сообщал, что царь был «утомлен правлением». Очевидно, Николай был так удручен рождением еще одной дочери, что он объявил, что «разочарован, устал от трона» и собирался отречься от престола. «Отсутствие наследника пробуждает в нем суеверные чувства, – продолжал свои объяснения корреспондент «Таймс». – Царь видит в своем положении аналогию с русской легендой, согласно которой преемником царя, у которого не будет своих наследников, станет царь Михаил, которому было предсказано, что он займет Константинополь»[194].

Как показало время, Маргаретта Игар успешно справилась со своими обязанностями, когда появился еще один ребенок. Ее подопечные показались ей очень милыми, в особенности не по годам смышленая и пытливая Ольга. Обе старшие девочки были хорошенькими детьми, при этом Татьяна отличалась особенно нежной красотой. Но новорожденная Мария совершенно покорила сердце Маргаретты: «Мария родилась такой праведной и хорошей, я часто думаю, в ней почти нет и следа первородного греха»[195]. Да и кто бы мог устоять перед ней? Она была «настоящая красавица, с очень большими, огромными голубыми глазами», как вспоминала герцогиня Саксен-Кобургская, а один придворный даже превзошел ее описание, утверждая, что у маленькой Марии «было лицо одного из ангелов Боттичелли»[196].

К 1900 году три маленькие сестры Романовы вызывали большой интерес за рубежом. Их горячо обсуждали, выясняя, которая из девочек красивее, умнее или очаровательнее. «Самая красивая в семье, если говорить о внешности… – великая княжна Татьяна, – таково было мнение британского журнала «Вумен эт хоум» («Женщина дома»). – Она настоящая красавица, с темными печальными глазами и чувственным маленьким ртом. Но великая княжна Ольга, старшая – такой дружелюбный, веселый ребенок, что все ее любят». Автор статьи, как и многие другие со времен визита в Балморал, задавался вопросом, «не суждено ли ей стать нашей будущей королевой-супругой?»[197].