Доверенное лицо - Грэм Грин

Управляющая тянула свое:

— Вы — человек сентиментальный. Буржуа, профессор. Со склонностью к романтике. Если вы нас обманете, с вами такое будет… Вам даже трудно себе представить, что произойдет.

Теперь он боялся взглянуть ей в лицо, как страшился бы заглянуть в преисподнюю. Она умела действовать на воображение. Прыщи на лице казались следами какого-то постыдного акта, от которого она так и не оправилась. Он вспомнил слова Эльзы: «Она как сумасшедшая».

— Кого обману? Вас или народ?

Он, действительно, не был уверен, как следует понимать ее слова. Стоя перед людьми, которые вполне могли оказаться его врагами, он чувствовал себя потерянным и измученным. Чем дальше уходишь от открытой схватки, тем больше ты одинок. Можно только позавидовать тем, кто сейчас в окопах, на передовой… Он вдруг и впрямь ощутил себя там — ему почудился звон колоколов пожарных машин, завывание карет скорой помощи. Налет окончился, откапывают трупы, спасательные команды осторожно разгребают груды щебня, ищут заваленных. Бывает, нечаянно ломом приканчивают тяжелораненого. Мир вокруг него вдруг окутался туманной дымкой, похожей на уличную пыль после налета. Ему стало плохо. И снова возле самого его лица та же мертвая кошка — кошачий мех почти касается его губ, а он не может даже шевельнуться.

Комната закачалась. Голова управляющей раздулась, словно пузырь. Он услышал, как она сказала:

— Заприте дверь, быстрее.

Надо взять себя в руки. Что они хотят с ним сделать? Враги они ему?.. Или друзья?.. Он вдруг понял, что стоит на коленях. Время замедлило ход, стало тягучим. Мистер К. с ужасающей медлительностью плыл к двери. Пыльная, как кошачья шкура, черная юбка управляющей касалась его губ. Ему хотелось завопить, но мешало чувство собственного достоинства, точно кляпом заткнувшее ему рот. Даже если на темя обрушивается дубинка тюремщика, все равно нельзя кричать. Управляющая, склонившись над ним, шипела: «Где бумаги?» И опять омерзительная смесь дешевых духов и никотина — полубаба, полумужик…

Он произнес, словно извиняясь:

— Вчера били, сегодня стреляли.

Толстые беспощадные пальцы надавили ему на зрачки. Погружаясь в кошмар, он прохрипел:

— У меня их нет.

— Где они?

Большой палец сильнее надавил на правый глаз. Мистер К. все еще ковырялся у двери. — Она не запирается, — донесся его голос.

— Не в ту сторону поворачиваете ключ.

Д. попытался приподняться, но палец снова упирается в глаз и уже не двинешься с места. Д. почувствовал ужас, словно у нее не только на лице, но и на пальцах гнездилась какая-то зараза. Здоровенная туфля прижимает его ладонь к полу. У двери опять верещит, жалуясь на что-то, мистер К. И вдруг испуганный, но решительный голосок из-за двери:

— Это вы звонили, мадам?

— Нет.

Д., шатаясь, поднялся на ноги.

— Это я звонил, Эльза, — сказал он. — Мне стало плохо. Небольшое головокружение. Кажется, машина скорой помощи на улице?.. Однажды меня засыпало во время налета. Дай мне руку, пожалуйста, помоги добраться до кровати.

Комната снова качнулась — тумбочка для обуви, девицы на стенах в черных шелковых чулках, массивные стулья. Он сказал:

— Я запрусь в номере, иначе всю ночь буду ходить во сне по всему дому.

Они медленно поднимались на верхний этаж. Он сказал:

— Ты вовремя пришла. Я мог бы выкинуть какую-нибудь глупость. Думаю, что послезавтра утром мы сможем отсюда уехать.

— И я тоже?

— Да, и ты тоже, — пообещал он опрометчиво. Как будто в этом взбесившемся мире можно что-то предсказать хотя бы на секунду вперед…

III

Кошачий мех и пыльная юбка преследовали его всю ночь. Покой его обычных снов рухнул — ни цветов, ни тихих рек, ни старых джентльменов, рассуждающих о лекциях. После того, самого страшного налета он больше всего боялся удушья. Хорошо, что противник расстреливает, а не вешает тех, кто попадается ему в руки. Нет ничего кошмарнее затягивающейся на шее веревки.

Настал день, но сумрак за окном не рассеялся. Улица тонула в желтом тумане. Метров за двадцать уже ничего не было видно. Когда он брился, вошла Эльза и принесла на подносе яйца, копченую рыбу и чайник.

— Ты напрасно беспокоилась, — сказал он, — я бы спустился вниз.

— Я подумала, что это хороший предлог. Вы, наверное, хотите, чтобы я отдала вам ваши бумаги. — Она сняла туфлю, потом начала стягивать чулок. — О Господи, что они подумают, если сюда войдут. — Она села на кровать и засунула руку в чулок.

— Что это? — сказал он, напряженно прислушиваясь. Он вдруг понял, что смертельно боится забирать свои документы. Когда бремя ответственности чревато бедой, его хочется переложить на кого-то другого, незнакомого. Она встала и тоже прислушалась. Звуки шагов затихли внизу.

— Да это мистер Мукерджи — индийский джентльмен. Он не похож на других индийцев, которые живут внизу. Мистер Мукерджи — очень порядочный человек.

Он взял у нее бумаги — ну, теперь уже он скоро от них избавится. Она снова натянула чулок и сказала:

— Вот только он любит расспрашивать. Задает всякие вопросы.

— Какие?

— Ну, обо всем. Верю ли я гороскопам? Верю ли газетам? Что я думаю о мистере Идене[16]? И ответы записывает. Не знаю, зачем ему это.

— Странно.

— Вы думаете, у меня из-за этого могут быть неприятности? Когда мне охота поболтать, я говорю ему всякие глупости — и про мистера Идена и вообще про все. Для смеха, понимаете. А иногда, как подумаю, что он записывает каждое мое слово, страшно становится. А то, бывает, оглянусь и вижу, что он наблюдает за мной, как будто я зверек какой. Но он всегда очень почтительный.

Он перестал слушать, мистер Мукерджи его мало заботил. Он сел завтракать. Но девочка не уходила, она словно всю жизнь его дожидалась, чтобы выговориться — его или мистера Мукерджи.

— А вы правду сказали вчера вечером: будто мы вместе уедем отсюда?

— Да, — сказал он, — я это как-нибудь устрою.

— Я не желаю обременять вас, — она опять заговорила языком дешевых романов. — Я всегда могу пойти к Кларе.

— Я придумаю для тебя что-нибудь получше, чем Клара. — Он снова попросит Роз, вчера вечером она просто была не в настроении.

— А можно мне уехать с вами в вашу страну?

— Нет, нельзя.

— Я читала, — сказала она, — как одна девушка переоделась…

— Так бывает только в книжках.

— Я боюсь оставаться с ней.

— Ты здесь не останешься, — заверил он.

Внизу бешено зазвонил колокольчик. Она сказала:

— Не зря его зовут Гам. Настоящий шум-гам.

— Кто это?

— Индиец со второго этажа.

Она неохотно пошла к двери и, берясь за ручку, еще раз спросила:

— Вы мне обещаете, да? Сегодня вечером меня здесь не будет?

— Обещаю.

— Перекреститесь.

Он повиновался.

— Этой ночью, — сказала она, — я не могла уснуть. Я боялась, она сделает что-нибудь ужасное. Вы бы видели ее лицо, когда я вошла. Я спрашиваю: «Это вы звонили?» — «Нет», — говорит и как зыркнула на меня — будто насквозь проткнула. Я, как вернулась от вас, сразу заперлась у себя в комнате. Что она хотела с вами сделать?

— Не знаю. Но ничего серьезного она сделать не может. Знаешь, она вроде как черт из сказки — разведет дыму, серы, а сделать ничего не сделает. Главное, не бояться ее, тогда она не причинит нам никакого вреда.

— Ох, до чего же я буду рада, когда уберусь отсюда.

Она радостно, как ребенок в день рожденья, улыбнулась ему с порога.

— Не будет больше ни мистера Гама, — сказала она, — ни гостей «на часок», ни мистера Мукерджи, и ее никогда больше не увижу. Сегодня у меня самый счастливый день!

Она словно прощалась со всей своей нынешней жизнью, чтобы начать новую.

Заперев за ней дверь, он посидел еще у себя, пока не пришло время отправляться к лорду Бендичу. Он не хотел рисковать — спрятал бумаги во внутренний карман пиджака, пальто застегнул под горло. Теперь ни один карманник не доберется до его документов. Разве только попытаются отобрать силой. Что ж, такая опасность не исключена. Ведь сейчас они будут знать наверняка, что бумаги — при нем. Оставалось надеяться, что Лондон гарантирует ему безопасность. Особняк лорда Бендича был для него, как «домик» для ребятишек, играющих в прятки в заросшем, незнакомом саду. Через сорок пять минут, думал он, когда часы покажут 11.15, все так или иначе решится. Но они, наверное, попробуют воспользоваться туманом.

Маршрут его будет таков: по Бернард-стрит до Рассел-сквер — в метро они вряд ли что-нибудь предпримут, затем от Гайд-Парк-корнер до Чэтем-террас десять минут пешком в этом тумане. Конечно, можно позвонить и вызвать такси и проделать всю дорогу в машине, но на это уйдет уйма времени. Уличные «пробки», шум и туман дадут новые возможности его паникующим противникам, а в том, что они паникуют, он уже почти не сомневался. Кроме того, не исключено, что они додумаются подсунуть ему свое такси. Если ему понадобится взять машину до Гайд-Парк-корнер, он выберет ее сам на стоянке.