Любовь на службе царской. От Суворова до Колчака - Олег Смыслов

Да разве Скобелев, горячо любя, был способен на расчет, а тем более на сделку?! Конечно нет! Попытайся Катя Головкина хоть на толику проникнуть в душу Михаила Дмитриевича, отбросить кривотолки и сплетни, которыми был окружен почитатель ее красоты, и все сложилось бы по-иному. Увы, Господь обошел девицу чувствительностью и той искренней добротой, которой славилась русская женщина, она не способна была оценить величие души человека, который уже при жизни стал принадлежать Истории. Возможность сохранить его существовала, но Катя Головкина так и не сумела наступить на горло собственной гордыне и предоставила судьбе рассудить, кто прав, а кто виноват в разрыве. Скобелев захандрил, стал раздражительным и, чтобы облегчить груз переживаний, весь ушел в служебные дела».

Душевную драму «белый генерал» переживал мучительно, хотя абсолютно ни с кем не делился своим сокровенным. Даже с самыми близкими ему людьми. А ведь он сильно подавлен и разочарован. Холостяцкая жизнь сыграет со Скобелевым роковую роль, но изменить что-либо он уже не мог. Единственная и последняя надежда на спасительный для него брак рухнула в одночасье. До конца он всю свою любовь будет отдавать племянникам, часто навещая их в имении Шереметевых в Юрино.

В июне 1882 года Михаил Дмитриевич напишет черновик ответа Екатерине Александровне Головкиной, на тот момент покинувшей Минск. В этом же месяце, но чуть позже он поручит И. И. Маслову (он вел все его хозяйственные дела), отправить ей полторы тысячи рублей золотом…

Кто знает, о чем думал великий человек тогда? Но факт остается фактом: таких женщин, как его мать Ольга Николаевна Скобелева, ему встретить так и не довелось. Возможно, в этом и заключалась трагедия его личной жизни…

Ольга Николаевна была женщиной большого петербургского света, но обладая редким умом и честолюбием, она не только довольствовалась этой ролью. Мать «белого генерала» принимала самое живое участие во многих предприятиях своего сына.

«Ольга Николаевна была очень интересной женщиной, с характером властным и настойчивым. Она очень любила своего единственного сына, посещала его даже в походной обстановке и своей широкой благотворительной деятельностью поддерживала его политику в славянском вопросе», – так ее оценит барон Н. Н. Кнорринг.

Когда умер отец Михаила Дмитриевича, его мать всю себя посвятила помощи больным и раненым и на Балканах возглавила отдел общества Красного Креста. Она много сделала для организации снабжения госпиталей Болгарии и Восточной Румелии, основала в Филиппополе приют для сирот, а также организовала еще в нескольких городах приюты и школы.

В июне 1880 года ее жестоко убил капитан Узатис. О том, как это произошло, пишет Валерий Ярхо:

«генеральша Скобелева выехала из Филиппополя около девяти вечера, направляясь в Чирпан, где намеревалась посетить госпиталь и передать врачам деньги, собранные благотворителями. На ночь глядя решили ехать из-за несносной дневной жары – дожидались, когда станет прохладнее. В наемном экипаже отправились, помимо кучера-болгарина, сама генеральша, ее горничная Катя и он, Иванов, ехавший на козлах вместе с кучером. Покинув город, фаэтон генеральши покатил вдоль речки Марицы, однако путешественники не миновали и версты, как услыхали, что кто-то по-русски крикнул вознице: “Стой!” – и тот придержал коней…

Человека, окликнувшего возницу, первой узнала горничная Катя: “Капитан Узатис! Как это мило – вы все-таки решили нас проводить?!”… Ни слова не отвечая, капитан приблизился к экипажу. В руках у него была обнаженная черкесская шашка. Иванов, привстав на козлах, увидел, что сзади к фаэтону подкрались еще двое, – и в этот момент они как раз сдернули с козел кучера. Тот инстинктивно вцепился в Иванова и потащил его за собой, чем спас ему жизнь. Узатис, легко шагнув на ступеньку экипажа, рубанул унтера шашкой, целя в голову, но Иванов уже повалился с козел вместе с кучером, а потому удар пришелся по левой руке, отвалив кусок живой плоти по самый локоть. Упавшего на дорогу Иванова пырнули еще кинжалом, и, лежа на земле, он не видел, что творилось в экипаже. Услыхал только исполненный ужаса крик Кати: “Узатис, что вы делаете?!” – потом снова свист шашки, хруст костей, хрипы и стоны жертв. Напуганные лошади дернули с места, но запутались в брошенной упряжке и вожжах, перевернули экипаж, и из фаэтона на дорогу вывалились два трупа: горничной с разрубленной головой и Скобелевой, из рассеченного горла которой хлестал фонтан крови».

Как выяснилось позже, капитан Алексей Узатис убил мать «белого генерала» из-за денег. Все скопленное он вложил в постройку мельницы, но деньги быстро закончились. А для завершения дела ему было необходимо несколько тысяч рублей.

«Когда в Филиппополь приехала Скобелева, по слухам, привезшая свыше ста тысяч рублей, появилась надежда перехватить денег у нее. Узатис обратился к Ольге Николаевне с просьбой и даже возил ее на мельницу, показывал хозяйство, объясняя, сколько и для чего ему нужно. Но светская дама, мало понимавшая в этих делах, отнеслась к его рассказу легкомысленно, посоветовав бросить эту затею и поступить к ней на службу управляющим румелийских имений, которые она рассчитывала основать на приобретаемых землях. Несмотря на весьма заманчивые условия службы, Узатис воспринял ее слова как отказ и решил взять деньги силой, как привык в партизанской войне».

Убеждая своих сообщников, Узатис уверял: «Если убить ее, на меня никто не подумает! Она любит меня как сына. Никто не заподозрит!»

Смерть матери чрезвычайно потрясла Скобелева, который любил ее весьма горячо. Михаил Дмитриевич плакал, как младенец, и не выходил весь день из своей палатки. Ему трудно было понять, как близкий к нему человек мог пойти на такое преступление. Скобелев всегда лично представлял храброго офицера к боевым наградам, а потом долго не мог поверить в то, что георгиевский кавалер запросто стал преступником.

Он собирался жить недолго

В 1882 году генералу от инфантерии Скобелеву было всего-то 39 лет. Его ординарец Петр Дукмасов в своих мемуарах замечает:

«Я внимательно между тем всматривался в лицо дорогого человека. Он заметно изменился за тот короткий срок, в который я его не видел: побледнел, пожелтел, как-то осунулся, выражение глаз стало более серьезно, сосредоточенно. Он как будто делал усилие, чтобы улыбаться, смеяться, тогда как прежде это веселье было совершенно естественно и вполне соответствовало сего сангвинической натуре. Несомненно, что неожиданная смерть матери, хлопоты и труды в тяжелой степной экспедиции и разные мелкие треволнения и неприятности сильно отразились даже на этой крепкой натуре».

В. И. Немирович-Данченко вспоминал о том, как все изумлялись, когда Скобелев спит? «В семь часов он уже был в седле, а в девять вечера садился за работу и, просыпаясь в два-три часа ночи, мы еще видели его за ней».

Врач О. Ф. Гейфельдер в своих записках не однажды упомянул о Скобелеве, как о тяжелом пациенте для своих врачей и что он нередко болел во время кампании:

«Но, с другой стороны, и его смелость и неосторожность не мало тревожили его друзей, и в особенности беспокоили тех, которые считали себя более или менее ответственными за его здоровье и благополучие. Он не знал никакой осторожности, не избегал никакой опасности, напротив того, он искал ее будто нарочно не только перед неприятелем, но и в будничной жизни.

В осенние периоды отдыха в Красноводске Михаил Дмитриевич, как уже сказано, бросил верховую езду и всякое движение, сидел, читал, писал и диктовал. Несколько раз я убеждал его делать какое-либо движение и заручился наконец его обещанием предпринимать после обеда гигиенические прогулки верхом; но каждый раз, когда наступало время исполнить это обещание, то генерал раздумывал и оставался дома».

Конец ознакомительного фрагмента.