Книга крови 1 - Клайв Баркер

Ее самоубийство в каком-то смысле могло послужить тому, что ей не удалось при жизни. Оставшись без жены и без дочерей (те сразу ушли из дома), Джек должен был испытать на себе самые изощренные уловки Йеттеринга, которому теперь не нужно было скрывать свое присутствие от существ, не обозначенных высшими иерархами как объекты нападения.

Правда, опустевший дом уже через несколько дней стал навевать невыносимую скуку на Йеттеринга. Время с девяти до пяти часов часто казалось ему целой вечностью. Он бродил взад и вперед, измерял шагами комнаты и замышлял новые козни против Поло, сопровождаемый только потрескиванием остывших радиаторов или щелканьем и гудением включающегося и выключающегося холодильника. Положение быстро стало таким отчаянным, что он начал ждать дневной почты как кульминации всего дня и погружался в глубокую меланхолию, когда почтальон, не имея ничего для Джека, проходил мимо.

Оживлялся он лишь с возвращением Поло. В качестве затравки для игры у него всегда был припасен старый прием: он встречал Джека у двери и не давал ему повернуть ключ в замке. Борьба, как правило, продолжалась минуту или две, пока Джек не выяснял меру сопротивления Йеттеринга и не одерживал победу. После чего в доме начинали раскачиваться все люстры. Впрочем, рассеянный домовладелец редко обращал внимание на их исступленную пляску. В лучшем случае он пожимал плечами и бормотал:

— Верно, фундамент оседает...

И, вздохнув, ронял неизменное:

— Ке сера, сера.

В ванной комнате Йеттеринг обычно выдавливал зубную пасту на сиденье унитаза и обматывал туалетной бумагой водопроводные краны. Он даже принимал душ вместе с Джеком, незримо свисая с никелированной трубы и нашептывая ему на ухо различные неприличные предложения. Это всегда приносило нужный результат, так учили демонов в академии. Непристойности, навязчиво звучавшие в ушах, неминуемо выводили клиентов из состояния душевного равновесия, заставляли их заподозрить себя в пагубных пристрастиях, вызывали сначала отвращение к себе, затем самонеприятие и, наконец, помешательство. Конечно, иные чересчур восприимчивые натуры после таких нашептывании выбегали на улицу и принимались рьяно исполнять то, что считали велением внутреннего голоса. В этом случае жертву чаще всего арестовывала полиция. Тюрьма приводила к новым преступлениям, а постепенное расшатывание моральных устоев — опять-таки к победе. Так или иначе, сумасшествие им было обеспечено.

Исключая Поло, который почему-то не подходил под эту закономерность: он был непоколебим — незыблемый столп благочестия.

Пожалуй, дело шло к тому, что надломиться должен был Йеттеринг. Он устал, очень устал. Эти бесчисленные дни, которые он коротал, то мучая кота, то читая всякую чушь во вчерашних газетах, то сидя перед телевизором, — они иссушили его ярость. С недавних пор у него даже появилась страсть к женщине, жившей через дорогу от Поло. Она была молодой вдовой и, казалось, наибольшую часть жизни тратила на то, чтобы обнаженной фланировать по своим апартаментам. Порой это становилось просто невыносимо — в середине дня, когда почтальон снова проходил мимо, наблюдать за той женщиной и знать, что он никогда не сможет переступить порог дома, принадлежавшего Джеку Поло.

Таков был Закон. Йеттеринг относился к числу низших демонов, чья охота за душами ограничивалась периметром жилища его жертвы. Сделав всего один шаг наружу, он оказался бы во власти хозяина дома; он был бы вынужден сдаться на милость человеческого существа.

Весь июнь, июль и август он трудился, как каторжник, заточенный в самой надежной из тюрем, и все эти месяцы Поло сохранял полнейшее безразличие к его стараниям.

Йеттеринг был сбит с толку. Он терял веру в собственные силы. Ему было больно видеть, как его плешивая добыча ускользала из всех ловушек, стоивших такого труда и терпения.

Йеттеринг плакал.

Йеттеринг кричал.

От отчаяния и обиды он вскипятил воду в аквариуме, заживо сварив в нем десяток гуппи и одну золотую рыбку.

Поло ничего не видел и ничего не слышал.

Наконец, в середине сентября, Йеттеринг не выдержал и, нарушил одну из первых заповедей демона, представ прямо перед своими хозяевами.

Осень — время года, специально созданное для Преисподней: демоны высших рангов были настроены благодушно. Они милостиво согласились выслушать своего посланца.

— Ну, чего тебе? — спросил Вельзевул и при звуке его голоса в резиденции потемнел воздух.

— Этот человек... — нерешительно начал Йеттеринг.

— Ну?

— Поло...

— Ну?

— Я ничего не могу с ним поделать. Мне не удается запугать его, не удается заставить запаниковать или даже просто встревожиться. Повелитель Мух, я оказался бессилен и желаю избавиться от моих страданий.

Лицо Вельзевула ненадолго показалось в зеркале над камином.

— Желаешь — чего?

Внешне Вельзевул напоминал что-то среднее между слоном и осой. Йеттеринг задрожал.

— Желаю — умереть.

— Ты не можешь умереть.

— Только для этого мира. Пожалуйста. Только перейти в другое измерение.

— Ты не умеешь.

— Но я не могу сломить его, — простонал Йеттеринг.

— Ты должен сломить его.

— Почему?

— Потому что так мы тебе велели, — Вельзевул всегда употреблял королевское «мы», хотя не имел на это никакого права.

— Мне нужно хотя бы знать, зачем меня послали в его дом, — взмолился Йеттеринг. — Кто он? Никто! Он ничтожество!

Его отчаяние показалось Вельзевулу забавным. Он трубно расхохотался.

— Джек Джей Поло — сын прихожанина Церкви Утраченного Спасения. Он принадлежит нам.

— Но зачем он Вам? Он так глуп!

— Его душа была обещана нам, но его мать не передала ее нам. Так же, как и свою. Ей удалось провести нас. Она умерла на руках священника и благополучно попала на...

Последовавшее слово было анафемой. Повелитель Мух с трудом заставил себя выговорить его.

— ...на небо, — бесконечно печальным голосом докончил Вельзевул.

— На небо, — повторил за ним Йеттеринг, тщетно пытаясь вникнуть в значение сказанного.

— Поло должен быть доставлен сюда по воле своего отца. Кроме того, он должен понести наказание за проступок его матери. Никакие мучения не достаточны для семьи, обманувшей нас.

— Я устал, — умоляюще произнес Йеттеринг и осмелился приблизиться к камину. — Пожалуйста. Прошу Вас.

— Передай нам этого человека, — сказал Вельзевул, — или окажешься на месте, которое предназначено для него.

Изображение в зеркале взмахнуло черно-желтым хоботом и начало таять.

— Где твоя гордость? — донесся до него голос хозяина, когда того уже не было видно. — Гордость, Йеттеринг, гордость!