Милюль - Вадим Шильцын

– Не может быть! – воскликнула Милюль, вспомнив белый китель и белую фуражку капитана – он же может намочиться!

– А, может быть, он хочет быть мокрым? – спросил запальчиво Алёша – Вам, девчонкам, не понять, что такое настоящий капитан! Настоящий капитан всегда мокрый! А когда корабль входит в полярные воды, у капитана на носу вырастает такая сосулька, что мешает ему поворачивать штурвал.

– И как же он поворачивает?

– А вот так! Вместе с головой и поворачивает – и Алёша довольно потешно изобразил, как капитаны головой и руками одновременно поворачивают штурвалы. Милюль рассмеялась, а Алёша с неожиданной серьёзностью в голосе предложил:

– Пойдём на палубу, на бурю посмотрим?

– Вот ещё, глупости! – возмутилась Милюль – Мало тебе досталось? Теперь ты хочешь, чтобы и меня из-за тебя наругали?

– Не наругают! – пообещал Алёша – Они сейчас стюардов воспитывают. А мы мигом, выбежим на палубу и обратно.

– И зачем же нам выбегать? – резонно поинтересовалась Милюль.

– Чтобы на самом деле ощутить, что такое буря в море.

– Нет. Это глупые фантазии, как говорит тётя Юлия.

– Ну, давай, хоть краешком глазика, через дверь глянем? – Алёша просил, но просил не так заунывно и гнусно, как просят занудные дети, а наоборот, азартно и увлечённо. Он демонстративно предвкушал несказанные радости, которых так хочется в жизни. Его глазки горели восторгом, все его интонации выдавали с трудом сдерживаемый азарт грядущего приключения и, конечно же, детский этот азарт стал постепенно просачиваться в Милюль.

«Почему бы и не пойти? – спросила Милюль саму себя – почему бы не ощутить упругий ветер и солёные брызги, не посмотреть на страшные волны, которые грозят кораблю неминуемой погибелью? Почему бы не ощутить себя на минуточку бесстрашным капитаном, или пиратом, грозой морей?»

– Ну, пойдём. Уговорил – решилась она, и дети выскользнули в коридор.

Они стремительно и неслышно прошмыгнули мимо длинного ряда номеров, быстро достигли выхода на палубу и остановились около него.

– Ну, что теперь? – спросила Милюль.

– Теперь пойдём! – ответил Алёша и толкнул дверь. Дверь не поддалась.

– Заперто что ли? – пробурчал мальчик и навалился на дверь всем тельцем. На этот раз дверь сдвинулась, приоткрылась на несколько сантиметров, впустила в коридор порцию холодных брызг, и снова захлопнулась. Алёша повернул к Милюль удивлённое лицо, и, пнув дверь ногой, попросил:

– Помоги. Мне одному не справиться!

– Тоже мне, герой! – Милюль скорчила презрительную гримасу, но тут же и решила помочь. Вдвоём они навалились на упрямую дверь. Дверь упиралась, то поддаваясь, то наоборот, давя на них, будто кто-то пихал её с той стороны. Совместными усилиями Милюль и Алексей толкали её, пока она, наконец, не пошла вперёд.

Едва отворившись, дверь тут же распахнулась настежь, вывернулась наружу. Злой, холодный дождь ударил Милюль сразу со всех сторон. Алексея сбило с ног и поволокло по мокрой, накренившейся палубе. Милюль же повисла на припёртой ветром к стене двери и никакая сила не смогла бы разжать её рук.

– Держись! Я тебе помогу! – крикнула Милюль вслед стремительно уползающему Алёше, но оторваться от дверной ручки было слишком страшно.

– Господи, только бы он не утонул! – взмолилась она, потеряв Алёшу из виду, а ветер с брызгами всё бил и бил её. Милюль поняла, что иного выхода нет, надо срочно идти на помощь. Тогда Милюль ухватилась за перила, шедшие вдоль стены и, держась за них, стала медленно передвигаться сквозь мокрый полумрак бури. Периодически ветер обрывался, но тут же спохватывался и кидался с новой силой. Корабль шатал девочку во все стороны, то отрывая от стены, то ударяя в неё.

Добравшись до угла, Милюль – завернула за него и оказалась в относительно безветренном месте. Дождь и ветер били не прямо в нос кораблю, а немного наискось, поэтому здесь было спокойнее.

– Милю-у-уль! – донеслось от перил ограждения.

Милюль вгляделась в серую дождевую мглу. Перила, идущие вдоль борта виделись смутно, но именно от перил исходил этот зов. Милюль разглядела тёмное пятно. Оно находилось чуть дальше, там, где свирепствовал дождь. «Алёша зацепился за ограждение – мелькнула догадка – Надо пробраться к нему».

Милюль дождалась, когда палуба перестала медленно заваливаться вправо по ходу движения корабля и начала обратный ход. Когда крен стал терпимым, она оторвалась от стены и по мокрым доскам заскользила к перилам. Палуба продолжала штормовое движение и, вскоре крен стал настолько велик, что, Милюль прижало к ограждению. Присев и опираясь о решётку, она двинулась в сторону тёмного пятна, выползла из-под прикрытия стены и колючки дождя снова обрушились на неё.

Дождь пробивал одежду. Руки же и лицо, ничем не прикрытые, совсем онемели. Постепенно палуба прекратила крениться влево, и начала обратное движение. Не прошло и нескольких секунд, как Милюль стало отрывать от левого борта, тащить в скользкую серую непроницаемость. Тогда, чтобы не уползти по скользким доскам в мокрую бездну, Милюль просунула между стоек перил ногу и руку, и повисла на них. Только когда корабль вновь выпрямился и начал заваливаться влево, она отцепилась от ограждения и проползла вперёд, чтобы снова зацепиться и висеть так до следующей возможности. Постепенно, метр за метром, Милюль добиралась до Алексея, пока, наконец, не добралась и не повисла рядом.

Он, так же, как и она, зацепился, просунув сквозь ограждение руку и ногу. Обоих детей то наваливало на перила, то начинало тащить в сторону палубы, но они продолжали висеть, ухватившись за железные прутья.

– Ты можешь двигаться? – прокричала Милюль в грохочущую мглу.

– Что? – не расслышал Алёша. Тогда Милюль приблизила лицо вплотную к его уху и изо всех сил заорала:

– Ползи за мной! Там спокойнее! Можно добраться до стены, и вернуться!

– Я не могу! У меня руки не слушаются!

У Милюль, висевшей таким же образом, как и Алексей, руки, тоже перестали чувствовать что-либо. Тем очевиднее сознавала она: времени терять нельзя!

– Ползём рывками, как палуба сюда наклонится! – крикнула она мальчику в ухо.

Когда палуба вновь стала крениться на их сторону, Милюль отцепилась от прутьев, проползла полметра назад и зацепилась снова. Алексей последовал, было, её примеру, вынул из решётки ногу, но палуба уже начала движение в обратную сторону и его неудержимо потащило от перил. Он закричал. Ноги и тело отъехали от борта. Теперь он висел лишь на одном локте и рука, не слушаясь его, начинала медленно распрямляться. Милюль зажмурилась: «Вот сейчас его оторвёт и утащит к другому борту, а потом – так и будет катать по палубе и бить об решётки. Бить и бить до смерти.

Держась левой рукой за стержень решётки, она рванулась вперёд, проскользила по дуге и схватила правой рукой уже отъезжающего по палубе мальчика за онемевшую кисть. Теперь они вместе – висели на одной Милюлиной руке. Если бы это продлилось чуть дольше, они бы непременно, оторвались, но палуба, совершая равномерное качание, уже выравнивалась. Потом она стала крениться в другую сторону, и детей вновь потянуло к перилам. Милюль дёрнула мальчика, подтянула к себе, а потом неимоверным усилием толкнула в спасительном направлении.

Алёша пополз, прижатый к ограждению, туда, куда толкала его Милюль. Он не заметил, не почувствовал, что крен снова стремительно меняется в опасное для него положение, но заметила Милюль. Она схватила его за ноги обеими руками, ногами же зацепилась за стойки перил. Когда корабль оторвал Алёшу, чтобы утащить к противоположному борту, она повисла, точно мартышка, и не дала мальчику пропасть.

То проталкивая Алексея вперёд, то удерживая от неминучего падения, Милюль продвигала его к относительно безопасной зоне между каютами и перилами. Это продвижение длилось бесконечно долго. Так долго, что Милюль потеряла ощущение времени. Она попеременно толкала и держала, толкала и держала мальчика, а ледяная вода всё сыпалась и сыпалась на неё.

Дотащила ли она его? Наверное, дотащила, но Милюль не узнала об этом. В конце концов, силы покинули её, и тогда корабль поволок Милюль по скользкой палубе, разогнал и ударил со всей дури о противоположный борт.

Пароход, служащий убежищам для всех, оказавшихся посреди бушующего моря, для неё, Милюль, стал беспощадным палачом. Он катал её по палубе, с силой ударяя о железы. Ей было больно, но на то, чтобы кричать, или звать на помощь, уже не осталось никаких сил.

Старый рак печально оглядел сородичей. Все слушали внимательно, но ни в одном взгляде, ни в одной рачьей морде не отражалось и капли сострадания. Тогда он вздохнул и продолжил:

– Эх, братья мои! Та форма жизни, о которой идёт речь, далека от нас, нелепа и безумна. Она может вызывать научный интерес, но не сочувствие. Тем не менее, именно для того я всё это и рассказываю, чтобы вы могли себе представить, как там, среди непонятной для нас фауны присутствует жизнь божественного духа. То самое необъяснимое, которое заставляет шевелиться и переживать всё живое на земле.