Ермак. Покоритель Сибири - Руслан Григорьевич Скрынников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При чтении Погодинской летописи невольно возникает вопрос: почему осведомленный автор, упомянув о разгроме Соли-Камской, умолчал о последующем нападении Алея на Чердынь?
Это объясняется просто. В день штурма Чердыни Ермак увел свой отряд из Чусовских городков за Урал. Значит, ермаковцы ничего не знали о событиях, разыгравшихся в тот момент на расстоянии сотен верст к северу. Эта небольшая и на первый взгляд несущественная деталь подтверждает предположение о том, что «сказку» о начале сибирской экспедиции, найденную погодинским автором в Посольском приказе, составили скорее всего гонцы Ермака.
Можно ли считать, что автор Погодинской летописи сам записал «речи» ермаковцев или что его следует отождествить с Черкасом Александровым? Можно ли согласиться с теми историками, которые называют Александрова «официальным историографом дружины Ермака»? Ошибки, допущенные погодинским летописцем, опровергают подобные гипотезы.
По данным Саввы Есипова, Ермак послал в Москву сеунщика-атамана и тот якобы вернулся в Сибирь вместе с воеводой Болховским. Из приказных же документов следовало, что сеунщик-казак Александров смог вернуться в Сибирь с воеводой Сукиным уже после смерти Ермака. Не заметив противоречия, погодинский летописец соединил обе версии. В результате в его рукописи появились следующие пометы: «И Ермак в тое пору убит, пока сеунщики ездили к Москве»; «князь Семен Болховский пришел в старую Сибирь… а Ермак уже убит до князь Семенова приходу».
В конце жизни Александров и другие тобольские ветераны составили «речи», которые легли в основу ранних сибирских летописей. Хотя они и не помнили точных дат, зато ясно представляли себе последовательность основных событий. Они знали, что Болховский прибыл в Сибирь при жизни Ермака, что воевода умер в дни зимнего голода, а затем погиб Иван Кольцо. Еще позже Ермак предпринял свой последний поход на Вагай, где был убит. Лишившись вождя, казаки немедленно бежали из Сибири.
Есиповская летопись воспроизвела все эти события в их естественном порядке. Совершив ошибку в определении времени гибели Ермака, погодинский автор разрушил канву повествования. Ему предстояло заново описать экспедицию. Но, как видно, он был человеком не слишком опытным в сочинении летописей. Если бы Ермак погиб до прихода Болховского, то последний не застал бы в столице Кучума Кашлыке ни одного казака, потому что все они покинули Сибирь сразу после боя на Вагае.
Будучи неспособным переписать историю Ермака заново, автор ограничился тем, что кстати и некстати вставил в списанный им текст Есиповской летописи несколько упоминаний о смерти атамана, которые могли лишь запутать читателя. В главе о послах он сделал первую помету о смерти Ермака. В следующей главе пометил: «О убиении Ермакове речется после сих». В главе о Болховском вновь повторил: «А Ермак уж убит». В последующем разделе сделал оговорку: «Как еще Ермак жив бысть». Рассказывая о бое на Вагае, автор вынужден был повторить все сведения о Болховском.
Приведенные факты разрушают гипотезу, согласно которой Погодинскую летопись составил «официальный историограф дружины» Черкас Александров.
Текст Погодинской рукописи помогает уточнить вопрос о ее авторе. Рассказывая о Чингисхане, погодинский автор назвал его второе имя (Темир Аксак). При этом он сослался на некую Московскую летопись: «Пишет про то инде в московских летописцах». Такая ссылка была вполне уместна в устах московского книжника, но никак не вольного казака.
Документы Посольского приказа были доступны лишь очень узкому кругу лиц. Если составитель Погодинской летописи мог воспользоваться ими, то отсюда следует, что сам он принадлежал скорее всего к миру приказных людей.
Погодинский летописец делал выписки из посольских документов и иногда сопровождал их своими комментариями. «Алей (сын Кучума), – записал он, – пришел войной на Чусовую, и в тое же поры прибежал с Волги атаман Ермак Тимофеев с товарыщи (пограбили на Волге государеву казну и погромили ногайских татар) и Чюсовой сибирским повоевать не дали». Фраза о грабеже государевой казны нарушала временную и логическую последовательность рассказа. Ее приказной заимствовал, очевидно, не из отчета Черкаса Александрова о начале похода. Комментарий выдает в авторе человека, хорошо знакомого с ходячими рассказами XVII века о грабежах Ермака.
К счастью, автор Погодинской летописи лишь в редких случаях пускался в самостоятельные рассуждения. По общему правилу, он не мудрствуя делал выписки из документов. Историк не может желать лучшего.
Выписки Погодинского летописца могут служить своего рода лакмусовой бумажкой. Они помогают исследователю определить достоверность других летописных свидетельств.
Строгановский летописец проявил особую осведомленность насчет отписок Ермака из Сибири. Тотчас возникло предположение, что именитые люди сохранили их в своем архиве. Согласно отчету строгановского историографа, Ермак и его помощники писали к «честным людям» в их городки, что «Господь в Троицы славимый Бог изволи убо одолети им Кучюма салтана и град его стольный взяти в Сибирской его земле и сына его царевича Маметкула жива взяше».
Сведения Строгановского летописца решительно расходились с показаниями Саввы Есипова. Тобольский дьяк определенно утверждал, что казаки послали на Русь весть о победе задолго до пленения Маметкула.
Кто же из летописцев был прав? Погодинские сведения не оставляют никаких сомнений на этот счет. В самой первой отписке царю казаки сообщали, что они победили Кучума и брата его «царевича Маметкула разбиша ж». О пленении Маметкула не было и речи: царевич попал в руки к ермаковцам гораздо позже. Таким образом, сведения Строгановского летописца о том, что Ермак уже в самых первых донесениях о сибирском взятии упомянул о пленении Маметкула, были сплошным вымыслом.
Подлинные документы об экспедиции Ермака погибли. Поэтому судить о них можно лишь на основании тех выписок, которые сделал из них автор Погодинской летописи. Названные выписки позволяют составить довольно точное представление об «архиве» сибирской экспедиции, сформировавшемся в стенах Посольского приказа.
«Архив» Ермака начал складываться после того, как в Москву прибыл Черкас Александров с письмом Ермака. Приказные тщательно записали «речи» казаков о их походе, составили роспись их пути. Эти документы составили основу фонда. К ним были присоединены разрядные росписи о посылке в Сибирь трех отрядов, донесение о гибели первого отряда и документы о доставлении в Москву пленного Маметкула, «письмо» о взятии на службу других сибирских царевичей.
Обнаружение выписок из «архива» Ермака позволило расширить крайне ограниченный фонд достоверных источников о сибирской экспедиции и тем самым заново исследовать историю похода Ермака.
Сборы в поход
Времена Киевской Руси оставили глубокий след в памяти народа. Общий язык, исторические традиции и культура не были забыты. Жители
