Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари - Сергей Кузнецов

Один из планов первого этажа предполагал консервацию того плана строгоновского дворца, который отсылал к венскому шедевру Фишера фон Эрлаха

Цокольный этаж здания был обработан рустом, второй и третий оформляли пилястры, неглубокие филенки и цветочные гирлянды — такие, как на Эрмитаже императрицы, возведенном французом в те же годы. Над скругленными углами квадратной в плане постройки стояли декоративные композиции, а на совершенно необычном ступенчатом аттике сидел мандарин под зонтиком, как на китайском павильоне в Люневилле (Франция) или на Чайном доме в Сан-Суси. Следует заметить, что хотя «китайщина» в творениях Деламота — не столь частый «гость», как у Антонио Ринальди, она все же присутствовала в его творчестве. В середине 1760-х Деламот создал два Китайских кабинета в Большом Петергофском дворце.

Интерьеры дома, который неоднократно перестраивался, не сохранились. В одном из строгоновских альбомов я обнаружил лист с надписью на обороте «Альковъ ординарной е[го] s[иятельства г[рафа] а с с[трогонова]». Чертеж показывает очень небольшое помещение (пять аршин длина, столько же высота, а ширина — четыре; аршин, напомню, равен 71 сантиметру) с отделкой в духе Людовика XVI, чертеж можно связать с именем Деламота. К сожалению, трудно сделать окончательный вывод, ибо памятники того стиля почти не дошли до нас. Кроме того, российские собрания не располагают достаточно большим числом чертежей 1750–1760-х годов. Не исключено, что перед нами проект для Строгоновского дома на Невском проспекте, но все же скорее лист показывает интерьер загородного особняка Александра Сергеевича.

Вид Приморской дачи графа A.C. Строгонова. Гравюра П. Штелина

История Строгоновского сада на Большой Невке, то есть в противоположной, северной, стороне Петербурга, в известной степени напоминает биографию дома у Полицейского моста. Первый участок у впадения Черной речки в Большую Невку Сергей Григорьевич приобрел в 1743 году. В 1771 году был приобретен последний участок. То была мыза Мандурова, получившая свое название от финской деревни Мантарова. Трудное для русского уха название трансформировалось и распространилось на весь парк. Не позднее 1754 года барон Сергей Григорьевич обладал домом о «двух этажах с людскими покоями, анбарами, конюшнею, со всем деревянным строением и огородом с разными фруктами». Этот (или другой) дом, возведенный на месте прежнего (или на новом месте), изобразил в 1790 году Жан Балтазар де Траверсе. Оригинальное здание напоминает своим обликом Катальную горку в Ораниенбауме, возведенную Антонио Ринальди в 1762–1774 годах, что, наряду с имеющимся планом, зная о приверженности зодчих одним и тем же стилистическим приемам, позволяет датировать постройку Строгоновых примерно серединой 1760-х годов.

Дом имел нижний каменный этаж, там архитектор разместил парадные комнаты. Их расположение показывает, что гости ожидались главным образом со стороны реки. Через три двери попадали в обширную Приемную, миновав которую и повернув налево можно было оказаться сразу в Столовой. В той же части дома располагались Круглый зал и Гостиная, где в алькове помещался диван, а в правой части находились Биллиардная с овальным потолком, напоминавшим Штукатурный покой в Китайском дворце, и Буфет. Между ними располагался вестибюль с лестницей, ведущей на второй, деревянный этаж.

Небольшие размеры проектируемого помещения позволяют предполагать, что здесь представлен вид зала в доме Александра Сергеевича на Петергофской дороге. Возможно, Ж.-Б. Деламот был автором этого листа

Завершалась постройка восьмиугольным бельведером, откуда, как и из здания на Петергофской дороге, был виден залив. Таким образом, в 1760-е годы граф A.C. Строгонов обзавелся двумя модными дачами. Если мои предположения верны, то для их создания он пригласил француза Жан-Батиста Валлен-Деламота и итальянца Антонио Ринальди. Каждый из них мог поучаствовать и в реконструкции главного невского дома, но это предположение исходит только из логики превращения этих зодчих в придворных мастеров Строгонова, связанных более или прочно с семьей на протяжении известного времени. Но таких сведений нет, да и сам факт строительства ими дач окончательно не доказан.

Развода с А.М. Воронцовой Строгонов не дождался — она внезапно умерла в 1769 году. Этому событию предшествовала трагическая коллизия. В графиню Строгонову влюбился граф Н.И. Панин, забросивший службу в Коллегии иностранных дел. Узнав об этом, Александр Сергеевич, который увлекся княжной Екатериной Петровной Трубецкой, надеялся, что это ускорит решение его дела. Однако Панин, устав ждать развода Строгоновых, стал вздыхать о графин А.П. Шереметевой, которую из мести отравила тезка Анна Михайловна, но и сама не избежала той же участи. Во втором преступлении молва устами французского посла Корберона обвинила князя Петра Трубецкого. Женившись на его дочери Екатерине в том же 1769 году граф Строгонов вскоре вновь поехал в Париж, где провел 1771–1779 годы.

Это путешествие — затянувшийся на целых восемь лет медовый месяц — серьезным образом продвинуло дело создания Кабинета, как именовали тогда частный музей владельца.

Именно из Франции прибыло множество вещей, ставших непременным атрибутом невского дома. Над ним как будто довлело некое проклятие: почти беспрерывно целое столетие после его создания владелец, будь то мужчина или женщина, не имел спутника жизни.

Вид выборгской дачи графа A.C. Строгонова до перестройки ее А.Н. Воронихиным. Лист из альбома «Voyage pittoresque» (Путешествующий по России живописец), исполненного Жаном Балтазаром де ла Траверсе для графа П.А. Строгонова, насчитывавшего около 400 листов и разрозненного впоследствии

Графиня Екатерина Петровна была «характера высокого и отменно любезная. Беседа ее имела что-то особо заманчивое, она была одарена многими прелестями природы, умна, мила, приятна. Любила театр, искусство, поэзию, художество».[19] Таким образом разделяла (или делала вид) интересы мужа. Тем не менее после возвращения из Франции союз распался, причем второго развода Строгонов не затевал. Первый был слишком тягостным. Не исключено, что потеря Анны Михайловны, официального разрыва с которой граф долгое время желал, оставила настолько глубокий след в его душе, что он дал обет построить храм, возведение которого символически, посредством изображения храма на потолочном плафоне в доме-дворце, когда-то завещал ему отец. Так можно интерпретировать последующие события его жизни.