Экзамен по социализации - Оксана Алексеева

Белов — мой закадычный враг, мой извечный обидчик и главное действующее лицо моих кошмаров — усмехнулся, поднялся, вышел в проход и… опустился на пол, продолжая смотреть прямо на меня. От удивления я встала, ощущая, как нагнетается тишина вокруг.

— Костик, это че за новый прикол? — раздалось откуда-то сбоку.

— Не прикол, — ответил Костя, но глаза его искрились весельем. Все же это игра — он смотрит, как я поведу себя в такой ситуации. Ох, милый мой, я не подведу!

Шагнула из-за парты, чтобы стоять прямо перед ним, с наслаждением подчеркивая свое положение.

— Знаешь, Белов, это очень мило с твоей стороны, но все же вынуждена тебе отказать. Ты мне совсем не нравишься. Страшный, глупый, злой… тошнотворный, — тишина заполнялась недоуменными перешептываниями.

Да, он сейчас совсем не в той же ситуации, в которой оказалась когда-то я, и ему хватило выдержки продолжать этот театр:

— Подумай еще разок, Николаева! Может, это последний твой шанс? — это угроза будущей расправы за унижение или он просто сводит все в шутку для окружающих? Но мне стало все равно. Кажется, я попросту устала бояться.

— Ой, и что же ты сделаешь, недоносок? — я даже наклонилась к нему. — Настроишь всех против меня? Неужели ты на такое способен?

Со спины к нему уже подошли близнецы.

— Они точно поженятся, как я и предсказывала! — прокомментировала довольная своими вчерашними выводами Мира. — Даша, ну прости ты его уже! Это же так романтично!

Я с негодованием посмотрела на нее. Ведь знает же о моем отношении к этой падали, зачем нагнетает?

— Даша, — вдруг заговорил и Макс. — Передвинь своего раба куда-нибудь в сторону, он мне путь к парте своим раскаявшимся телом перекрывает.

Вот! А вот это уже поддержка! Потому что после этого даже Белов не выдержал и поднялся на ноги, правда, продолжая при этом весело улыбаться. Его «унижение» по факту ни в чьих глазах таковым не было — все оценили это, как шутку, потому что он преподнес это в качестве шутки. Я была довольна, но не до такой степени, чтобы с этого момента начать с ним нормально общаться.

И он сам, похоже, был того же мнения. Потому что едва мы заняли свои места, тут же выхватил мою тетрадь, чтобы изобразить в ней очередную похабщину. Я схватила его за волосы на затылке, он легко оторвал мою руку, но я уже успела забрать свою вещь. Мира повернулась к нам и тихо завыла, как брошенная собачка:

— Надоели уже! Сколько можно?

Белов замер, только когда Макс с грохотом отодвинул свой стул и резко развернулся к нам. Он ухватил Костю за плечо и буквально перебросил на свое место. Возмущение того теперь стало настоящим, но Мира схватила его за локоть, не давая уйти. А потом еще погладила по голове, успокаивая. Тот, вернувшись в свое обычное состояние, показательно громко заурчал и повернулся к нам только за тем, чтобы показать язык. Утренник в детском саду, честное слово.

А я была счастлива до слез — Танаевы впервые встали на мою защиту прямо, хоть и не выступив при этом против Кости. Не потому ли, что я и без них теперь не давала Белову спуска? Наверное, для них я прошла свой экзамен по социализации.

Вынужденное разделение, на самом деле, позитивно сказалось и на Мире, и на Максе. Мире теперь приходилось гораздо больше общаться с другими сверстниками, а значит, и быстрее учиться находить с ними общий язык. Она все больше и больше замечала за собой желание анализировать мотивы и результаты поступков людей, выявлять закономерности. Для нее это было подобно захватывающему научному исследованию, и это удовольствие только упрочило ее место в социуме.

Макс с социализацией справлялся куда хуже, но и он был вынужден взаимодействовать с новыми одноклассниками один на один, теперь без поддержки сестры. Оставаясь молчаливым и замкнутым, он, тем не менее, все больше и больше походил на обычных людей, одновременно все меньше и меньше напоминая робота. Но все это были лишь внешние проявления, подстройка под обстоятельства, внутри же при этом практически ничего не менялось.

Сан Саныч был к нему терпелив, сразу окружив «сложного» ребенка заботой. К счастью, он никогда не пытался играть роль его отца, скорее — старшего товарища. Так к нему Макс и начал со временем относиться. Мужчина позволял привыкать к себе постепенно, не навязываясь. Сначала тот рассказал о своей дочери — Аленке, которую не видел уже больше двадцати лет. Ее мать, когда узнала, чем на самом деле занимается ее любимый сожитель, быстро собрала вещи и увезла трехлетнего ребенка подальше от такого «воспитания» и всех грозящих опасностей. Сан Саныч часто показывал приемному сыну фотографии маленькой девочки, обозначая этим, что он скучает по дочери, но вслух говорил только:

— Я каждое утро, просыпаясь, благодарю судьбу за то, что они уехали. Моя Аленка сейчас уже, наверное, замуж вышла… или учится… или я не знаю, что делает, но она жива. А тут, в этих обстоятельствах, ее бы просто пристрелили. И это в лучшем случае. Вот это, Макс, и называется «любить по-настоящему». Я даже справки о ней наводил через десятых лиц несколько лет назад, чтобы не привести к ней случайно своих врагов.

«Эти обстоятельства» тоже вскоре Максом были полностью осознаны. Сан Саныч официально владел двумя московскими ночными клубами, тремя ресторанами и несколькими точками розничной торговли, занимался экспортно-импортными операциями с Китаем. И все это было хорошим прикрытием для настоящего бизнеса — под каждой из этих точек развернулась целая сеть наркоторговли.

— В таком бизнесе, — учил Сан Саныч, — очень важна персонификация отношений. По-простому говоря, работать можно только с проверенными людьми. Никаких новичков, никаких непроверенных сделок. И в этом случае сеть никогда не всплывает на поверхность. Остаются только разборки между своими. Дело прибыльное, но нервное. Я уже перенес два инфаркта и, боюсь, на третий меня уже не хватит.

— Зачем же вы занимаетесь этим? Неужели вам мало ваших денег? — без особого энтузиазма поинтересовался Макс. — Если это так опасно, если вам пришлось ради этого отказаться от дочери?

— Из этого бизнеса, сынок, просто так не уходят. Нельзя уйти на пенсию, можно только вперед ногами, — засмеялся тот. — Мне шестьдесят семь — в этом возрасте даже такую жизнь менять уже поздно. И я же говорю — персонификация отношений. Вся сеть держится на моем имени, партнерам не понравился бы мой своевольный уход.

По рассказам Сан Саныча, вначале это было интересно — адреналин и азарт, делающий жизнь глупого молодняка насыщенной. Когда не знаешь наверняка, что переживешь следующую минуту, эта минута становится яркой. Тогда, в начале девяностых, когда он только начинал строить свою тайную империю, это было больше похоже на постоянную войну — дележ территории, убийства, пытки, разборки — страшно и драйвово одновременно, как в голливудском боевике. Но потом даже такой бизнес стабилизируется. Десять лет назад из Хабаровска в Москву приехал и двоюродный брат Сан Саныча, которого все называли «Святошей». Он занимался аналогичным «бизнесом» в родных краях, но в Москве крутились совсем другие деньги. А Сан Саныч с радостью принял в свои ряды родственника — более молодого, энергичного, на которого можно переложить часть дел. К тому же двоюродный брат самого шефа, по определению, не считался человеком со стороны, что исключало ненужные терки. Со временем Святоша почти полностью принял на себя руководство всей сетью, что дало приемному отцу Макса возможность немного отдохнуть. Помимо прочего, именно Святошу Сан Саныч и подозревал в заказе его убийства. Но уверенности у него не было — те двое, которых Макс оставил в живых, случайно умерли во время допроса, так и не расколовшись. А идти на открытую конфронтацию без доказательств у Сан Саныча уже не хватало ни сил, ни здоровья. Да чего уж там — и желания тоже. Он не хотел умирать, но был готов к пуле в любой момент — наверное, еще с юности.

Макса Сан Саныч в свои дела не втягивал — просто рассказывал и отвечал на вопросы, но настоял, чтобы при мальчике всегда была охрана. В той школе, куда его перевели, это не было редкостью, а он и не думал сопротивляться. Он вообще все принимал безропотно. Конечно, мужчина понимал, что подросток этот не совсем нормален — он никогда не смеялся, даже не улыбался, не плакал и не жаловался. Создавалось ощущение, что ему просто все равно. Словно он умер когда-то давно, но его тело продолжает ходить по земле. Нанял лучшего в столице психолога, но и тот через несколько сеансов расписался в своем бессилии — Макс просто не отвечал на его вопросы и не вступал в диалог. Потом Сан Саныч сам посещал этого психолога, хотя бы для того, чтобы получить совет относительно своего странного сына.