Океан. Выпуск двенадцатый - Юрий Оболенцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Товарищ командир, до поворота на новый курс осталось три минуты.
— Есть! — доносится голос командира корабля. — Ложитесь на курс сорок пять градусов.
Капитан-лейтенант Холмагоров входит в ходовой пост и смотрит прямо по носу. Вскоре и я вижу, как пляшет на волне оранжевый поплавок буя, возле него пенится вода, и кажется, что это чья-то голова торчит из-под кружевного воротничка. Когда мы поравнялись с буем, Холмагоров скомандовал:
— Право руля! Курс сорок пять!
Отрепетовав команду, старшина второй статьи Охрименков перевел ручку манипулятора, и нос корабля плавно покатился вправо. Курсовая черта остановилась точно на цифре «45».
— На румбе сорок пять!
— Так держать.
Капитан-лейтенант Холмагоров направился было снова в штурманскую выгородку, но вдруг остановился и удивленно спросил:
— А пеленгатор почему не зачехлили?
Я глянул на левое крыло мостика и обомлел: чехла на пеленгаторе не было.
Старшина второй статьи Охрименков вопросительно посмотрел на меня.
— Я крепко привязал, узел затянул туго, — начал было пояснять я, но старшина прервал меня:
— Виноват, товарищ капитан-лейтенант, я не проверил, а надо было самому посмотреть.
— Тесемки были мокрые? — спросил у меня Холмагоров.
— Так точно!
— Тогда все ясно. На ветру тесемки высохли, узел ослаб, и чехол слетел. Посмотрите, может, зацепился за что.
Я выскочил на крыло мостика. Ветер, острый, как нож, с маху полоснул меня, обжег и чуть не сорвал с головы берет, но я вовремя подхватил его и сунул за пазуху. Теперь корабль шел лагом к волне, его валяло, как ваньку-встаньку. Ветер снимал с верхушек волн белую стружку пены, будто стесывал гребни рубанком.
Вслед за мной вышел на крыло мостика и Холмагоров. Он тоже окинул взглядом надстройки. Чехла нигде не было.
А океан сплошь усыпан барашками, лишь за кормой протянулся гладкий и ровный след кильватерной струи.
— Смотрите, как по ниточке Охрименков ведет, — залюбовался следом Холмагоров.
Но когда мы вернулись в ходовой пост, капитан-лейтенант упрекнул старшину:
— Прежде чем с человека что-то потребовать, надо его сначала научить.
— Виноват, товарищ капитан-лейтенант!
Холмагоров задумчиво смотрел на меня. Ожидая его разноса, я сначала невольно съеживаюсь, потом вытягиваюсь в струнку. Но разноса не последовало. Вместо этого Холмагоров предложил:
— А ну-ка, Севастьянов, становитесь вместо старшины на руль.
Охрименков уступил мне место за рулем. Едва положив руки на манипулятор, я почувствовал, что удерживать корабль на курсе не так-то просто. Легкость, с которой делал это старшина, была только кажущейся. Волна то и дело сбивала корабль с курса, и я сразу же проскочил заданный курс на четыре градуса.
— Вы поспокойнее, — советует старшина. — Давайте на первый раз я буду вам подсказывать. Так. Отводи… Одерживай… Так держать! А вообще-то это надо знать, как таблицу умножения. Точнее, не столько знать, сколько чувствовать корабль. Это потом само придет.
А пока ко мне ощущение корабля не приходило, волна снова сбивала его и он начинал рыскать на курсе. Заглянувший в пост штурманский электрик старший матрос Голованов иронически ухмылялся.
— Вы не на нос смотрите, а больше за картушкой компаса следите, — подсказывал старшина. — Но и вперед не забывайте поглядывать. Сейчас мы одни, а когда в строю идем, можно наскочить и на другой корабль.
С того момента, как я стал на руль, прошло не более десяти минут, а я уже устал, и со лба градом лил пот. Никаких физических усилий я вроде и не прикладывал. Это, очевидно, от нервного напряжения.
— Ничего, для первого раза не так уж плохо, — хвалит капитан-лейтенант Холмагоров. — Бывало и похуже.
Но в это время в ходовой пост заходит командир корабля капитан третьего ранга Полубояров и строго спрашивает:
— Что это у нас корабль вихляется, как пьяный матрос? — Однако, глянув на меня, смягчается: — Ах, вот в чем дело! Ну и правильно.
Тем не менее Охрименков плечом оттесняет меня и сам становится на руль.
— А теперь поглядите на свой кильватерный след, — предлагает Холмагоров.
Я выскакиваю на крыло мостика и смотрю за корму. След извилистый, как синусоида. Понуро возвращаюсь в рубку.
— Ну и как? — спрашивает Холмагоров. — Есть разница?
— Нашли, с кем сравнивать! — неожиданно заступается за меня командир корабля. — Охрименков-то у нас почти все моря и океаны облазил, вон даже в Сингапуре побывал. Так ведь, старшина?
— Так точно, приходилось. Только я ведь, товарищ командир, на сухогрузе-то простым матросом ходил, а на рулевого уже здесь выучился.
— Вот и вы выучитесь, — говорит мне командир. — Не боги горшки обжигают.
В это время внизу раздается грохот, и все смотрят на палубу, даже старшина на мгновение отрывает взгляд от компаса. Топот доносится с сигнального мостика. Там кто-то сначала просто так прыгает, потом в топоте появляется ритм, и вот уже все узнают классическое «яблочко».
— Ну, он у меня, прохиндей, попляшет! — угрожающе говорит капитан-лейтенант Холмагоров и собирается спуститься на сигнальный мостик.
— И как вы намерены его наказать, Василий Петрович? — останавливает его вопросом командир корабля.
— Пару недель без берега посидит, тогда догадается, что из-за его самодеятельности Охрименков может и не услышать команду на руль.
— А может, и без наказания догадается? — Командир задумчиво смотрит вниз и вдруг оборачивается ко мне: — А вы плясать умеете?
— Никак нет.
— А жаль!
— У нас вон Голованов в этом деле мастак, — подсказывает старшина.
Командир поворачивается к Голованову.
— Пойдите подмените сигнальщика. А когда он поднимется сюда, пляшите, да погромче. Но и за горизонтом не забывайте поглядывать.
— Есть!
Голованов спускается на сигнальный мостик.
Вскоре оттуда поднимается в рубку матрос Воронин. Лицо и руки у него посинели, зуб едва попадает на зуб, когда он докладывает:
— Товарищ командир, матрос Воронин по вашему приказанию прибыл.
— Как там, на сигнальном, холодновато?
— Есть маленько. Но терпеть можно.
В это время снизу раздается топот. Голованов лихо отбивает чечетку.
Воронин удивленно смотрит вниз, потом вытягивается в стойку «смирно»:
— Виноват, товарищ командир! Я все понял.
— Вот и хорошо. А теперь сбегайте за тулупом, наденьте его и продолжайте службу.
— Есть продолжать службу! — радостно отзывается Воронин, четко поворачивается через левое плечо кругом, но, не удержав равновесия, шарахается в сторону.
Набегает большая волна, корабль, кренясь на правый борт, медленно взбирается на нее и вдруг стремительно падает вниз. Все мои внутренности подступают к горлу, я чувствую, что сейчас из меня вылезут все потроха. Зажимаю рот ладонью и выскакиваю на крыло мостика.
Я стою спиной к тем, кто находится в посту, но мне кажется, что все сейчас смотрят только на меня и посмеиваются. Хочется удрать отсюда подальше, забиться куда-нибудь в глухой темный угол. Но надо возвращаться в пост. Это сейчас для меня все равно что идти на эшафот. Но идти надо. Медленно оборачиваюсь и окидываю взглядом пост. На меня никто не обращает внимания. Или притворяются? Жалеют? А я не люблю жалости, считаю, что жалостью можно только унизить человека.
Опустив очи долу, выдавливаю из себя:
— Извините, товарищ командир.
Командир корабля непонимающе смотрит на меня. Наконец догадывается:
— Ах, это! Не обращайте внимания. Обычное житейское дело. Я когда первый раз в море выходил, так еще в гавани «траванул». При полном штиле, от страха.
Я не верю, полагая, что командир просто наговаривает на себя, чтобы подбодрить меня. А он продолжает:
— И потом еще долго привыкал. Уже офицером был, когда неподалеку отсюда дань Нептуну отдал. Да ты помнишь, Василий Петрович, — призвал он в свидетели Холмагорова.
— А я тогда думал, что вообще концы отдам, — подтвердил Холмагоров. — Знатный в ту пору штормяга трепал нас.
— Я тоже с полгода привыкнуть не мог, — сообщил и Охрименков, вынул из кармана воблу и, оглянувшись, незаметно сунул ее мне. — Вот, пососите, помогает.
Однако его жест все-таки не укрылся от бдительного ока командира корабля.
— Вы только подчиненных угощаете? — спрашивает он у старшины.
— Найдется и для вас, товарищ командир. — Охрименков достает еще две рыбины, отдает их командиру корабля и штурману.
Командир берет рыбу за хвост и долго стучит ею о край стола. Затем сдирает кожу и впивается зубами в воблу. Эту же операцию повторяет и капитан-лейтенант Холмагоров. Я чистить воблу не решаюсь, отвернувшись, потихоньку отгрызаю ей голову и сосу ее.