Список Магницкого, или Дети во сне не умирают - Александр Филатов

В связи с побегом аттестованных сотрудников, включая врачей, отпустили домой в 23.00.

25.03.10

Наутро ординаторская на пятом этаже, где переодеваюсь, выглядит необычно: пол усеян мужскими и женскими (с помадной каймой) окурками. Нервничая, тушили сигареты и о стены. На мой вопрос сестры единодушно, с пониманием отвечают: «Всю ночь работали следаки».

Вины Анжелы не усмотрели, а ведь сбежавший больной за полтора месяца пребывания в ПБ получал лишь активированный уголь для улучшения пищеварения. Остается предположить, какой была бы тяга на ином «топливе» – нейролептиках, например. Астахову ставили депрессию. Он поступил с самопорезами на обеих руках. Анжела, врач высшей категории, депрессию лечила углем. Но лечил же Трибасов шизофрению капельницами чистой глюкозы, и больные излечивались! «Даже благодарили!» – слова Элтона. Скорее это был не тот случай, и энергетика у Элтона Трибасова была иная, чем у Анжелы Пыткиной.

Удивительно, даже огромный сторожевой пес в будке напротив двери, откуда выскочил пока еще на полусвободу Астахов, не залаял на него. Мистика какая-то! Зато сей пес вечно мечется, рычит, скулит и лает на меня со своей «запретки» (пес в коридоре за «колючкой», где ходят на вышку и с вышки автоматчики, – на территорию с оружием нельзя, а то еще зэки оружие отберут!). Говорят, что сторожевые псы (когда-то ньюфауленда меняет подруга, иногда – сенбернар) лают лишь на зэков. Плохая примета или пес чует вынашиваемую мною книгу?

После побега запретили в одиночку открывать двери. Я единственный мужчина-врач ПБ, поэтому инспектора просят меня вместе с ними открывать камеры и конвоировать больных, в частности ко мне же на беседу. Сам себя наказываю: хочешь побеседовать с больным – конвоируй! Не войдешь, не выйдешь, поскольку все тюремные двери закрыты на два оборота. Мой «простой» проходной ключ их не берет. Приходится звать на помощь инспекторов. Ходим друг за другом. В общем, Кошкин дом клюнул в задницу петух! Теперь медперсонал – заложник в случае массовых беспорядков. Про беспощадный бунт сумасшедших в Дворянском вещала Краморова: заточкой выкололи глаз Эльзе Кох, трубой по голове ударили медсестру, убили главврача Геббельса.

Выдали зарплату за март: 6 тысяч рублей. Как на них жить, если столько же я плачу за коммунальные услуги? На мой нелепый вопрос у начатьницы расчетной группы бухгалтерии Афины Ивановны начался булькающий истерический смех. В спину долго слышал, как она захлебывается.

На входную дверь ПБ ставят душераздирающую сигнализацию (уже есть на воротах дворика).

Анжела Пыткина «забивает» на больных, как прежде делала О. В. Условий для приема больных никаких. Из ординаторской исчез даже стул для пациента. Принимаю стоя.

Анжела перебралась на четвертый этаж. Там почти нет ее («острых») больных, но зато ближе к Гордеевой.

В процедурной четвертого этажа есть хотя бы стул для терапевта. Пациент сидит на кушетке. Врач – к нему спиной, что категорически запрещено техникой безопасности (облегчается нападение душевнобольного на врача). Терапевт Лала Викинговна Голышкина, та, кто завтракает в три утра, чтобы с автобуса успеть на электричку из Александрова, и выходит на Москве-3, чтобы там купить билет, словно оттуда ехала, – понятная экономия, смертельно боится больных. Основания у нее есть: пошел слух (больной оттуда рассказал), что на спеце в Сычевке (Смоленск) одна медсестра вступила в любовную связь с больным, потом ему отказала (наскучил?). Больные (любовник и его друзья?) убили медсестру, закатали в бетон на строительной площадке нового корпуса. Сестру хватились сразу, но нашли через полгода (кто-то убийц сдал).

Лала Викинговна говорит с больными строгим тоном: «Как вы (ты! – в зависимости от степени неблагополучия дома: мама, муж-алкоголик, двое детей) смели (смел) еще и заболеть!» Лала Викинговна просила меня называть ее при больных не по имени отчеству, а просто «доктор». Фамилию не называть категорически. Опасается, что «на воле» могут разыскать и убить «за лечение»: ранитидин от всех болезней.

474-я камера (третий этаж) заявила, что «вскроется вся» (коллективный демонстративно-шантажный самопорез), если Анжела наконец не посмотрит их (ждут осмотра врача два месяца).

Контролер Азарь мне: «У Хасанова героин. Он просит перевода в камеру к Лагуткину, у которого есть шприц». Если контролер и опер знают, почему не принимают мер?

Контролер больным: «Уберите «дороги» с окон днем. Ночью делайте, что хотите».

Новый замначальника СИЗО-2 по ЛПР (лечебно-профилактической работе), тот, кто вместо снятого по делу Магницкого Крабова, Тенгиз Валерьевич Дивани полдня проверял постельное белье на моем этаже. У подавляющего большинства больных нет вторых простыней, наволочки нестираные, засаленные, черные. Кто не стрижен, кто не брит. В баню не водили вторую неделю. Народ вшивеет. После побега не водят и на прогулки. Виновна и администрация, и больные, которые избегают стрижки, тушат сигареты о пол, крошат хлеб, пишут матерные стихи или пожелания смерти сотрудникам на стенах, ломают умывальники и двери туалетов, рвут простыни на «дороги»; в отсутствие табака разбирают веники на курево.

Т. В. Дивани: «Недавно Канцлеров (несмотря на тревожные для него слухи, продолжающий исполнять обязанности начальника тюрьмы) задержал смену контролеров до 16.00 часов (должны меняться в 09.00). Те его едва не избили».

Но за что же врачи устроили темную Крабову, обвиняемому в смерти Магницкого? Из-за потерянных премий, что ли?

Капитан-банщик, ранее служил в милиции (полиции), теперь вместо Поспешева: «Да, у нас тут полное разложение. Каждый сотрудник УФСИН думает лишь о том, как безнаказанно украсть, что зэкам пронести… Володьку (Поспешева) за побег делают крайним, потому что спавший на вышке часовой чей-то тут брат, сват…»

До мозга боится больных не только Голышкина. Начальница I-го психиатрического отделения Пыткина избегает их всячески: не ходит на обходы, не приглашает на беседы. После каким-то чудом пробившейся из ПБ наверх жалобы пациента, что она манкирует обязанностями, стала беседовать с больными, но не в ординаторской, где она с больным один на один, а на инспекторском посту. Происходит это так: она сидит на инспекторском стуле, а больной стоит, отгороженный закрытой решеткой. По идее инспекторы должны присутствовать при беседе, охранять доктора, но т. к. они это не всегда делают, Анжела нашла выход. Еще она берет пару историй и часа на два-три скрывается в административном здании, в спецчасти, где «изучает дела больных». Еще она там пьет чай. Гордеева же постоянно «зависает» в соматическом корпусе, где раньше работала кардиологом (терапевтом). Чаи, конфеты… А. А. фарисейски уверяет, что любит тюрьму, именуя ее «Домом-2». Еще бы: она, как и многие сотрудники, здесь прописана!

Хочется получать и психиатрические надбавки, и войсковые, и послужебные, и как они еще там? – за точность не ручаюсь, но никто не любит «саночки в горку возить».

Гордеева очень удивилась, что шизотипическое личностное расстройство – в кругу шизофрении. «Надо перечитать!» В ноябре-декабре прошлого года она отучилась на сертификационных курсах и повышала квалификацию в институте имени Сербского, но, как сказала старшая (И. Л.), «что училась ты, Тоня, что не училась…». Знаменитая тунеядка медсестра Лена Фимова в то время, когда начмед Дивани досконально осматривал на предмет хозяйства мой этаж, выдала: «Отлично! Сегодня ни таблеток раздавать не будем, ни уколов делать не станем. Пусть подольше матрасы и простыни смотрит!»

26.03.10

Больной Талайбеков подтвердил общеизвестную истину: в угловой 491-й камере есть мобильный телефон. В той «блатной» камере есть и домашний кинотеатр. Там сидит смотрящий Кошкиного дома. Если он скажет, стучать все камеры станут. Ему дрочил (мастурбировал) сам начальник ПБ Трибасов. Из желания или, чтобы, не дай бог, бунта на Кошкином дому не было?

Приехала еще одна комиссия знатных тюремщиков: 15–25 человек. Долго задумчиво смотрели на угол забора, по которому улизнул Астахов.

Зам по тылу майор Лютиков стыдил меня, что в коридорах ПБ грязно. Более стыдить некого. Пыткина «работает с делами» в спецчасти, Гордеева в соматкорпусе, сестры пьют нескончаемый чай. Как не лопнут?… Лютиков послал меня за санитарами, чтобы вымыли пол хотя бы на входе. «У вас как в пытальне: пол и стены в крови и соплях!» Лютиков опасался, что комиссия тюремной знати со двора подастся к нам, дабы, так сказать, изучить условия вызревания побега.

Санитаров я тоже не нашел. В отчаянии побежал на пятый этаж в столовую. Туда уже успела из соматического корпуса вернуться Гордеева (шустра!). Гордеевой уже налили. Отхлебывая ароматный напиток, она порекомендовала мне отправить зама по тылу Лютикова на три буквы. «Он нам не указ!» – подтвердила старшая. Т. к. главная медсестра в декрете (родила от прежнего начальника тюрьмы), а полы, кстати, за старшей!.. Избегаю обоих огней. Принимаю приглашение и сажусь со всеми пить чай. Внизу ждет Лютиков.