Непохожие - Юлия Резник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не дожидаясь, пока водитель Казака откроет дверь, ныряю в салон и отодвигаюсь на самый край сиденья. Чтобы поскорее отделаться от Андрея, нужно просто придумать концепцию… Журнал у нас специфический. Никто не хочет читать о чужих бедах, как будто они заразные. Но понимая, как важно всё-таки поднимать подобные темы, мы не сдаёмся. Каждая такая статья — вызов. Вот как написать, например, о хосписе, и не скатиться в чернуху? До этого нам удавалось. Только чтобы придумать верный подход, нужно вдохновиться. Надо ли уточнять, что господин Казак не вдохновляет совершенно?
— Мы можем начать прямо сейчас, если вы не возражаете.
Диктофон всегда со мной. Нет ни одной причины, чтобы терять время.
— Валяйте.
Нажимаю кнопку. Естественно, я не успела подготовиться к интервью, поэтому начинаю с тех вопросов, которые приходят на ум первыми.
— Значит, вы сразу после рождения дочери решили учредить фонд?
— Нет, два месяца мы боролись за её жизнь. После ещё долго мотались по реабилитациям. Было как-то не до фондов.
Ну да. Мотался он, как же! Представить такое сложно. Если уж кто-то и поездил, так это его жена. И няньки. Скорее даже специально нанятые медсёстры. Знаю я несколько таких случаев.
— Но всё-таки фонд случился. Что вас подтолкнуло к его созданию?
— Понимание, что большинство семей, столкнувшихся с диагнозом ДЦП у ребёнка, по факту остаются один на один с проблемой.
Интересно, насколько он честен. Если бы мы были где-нибудь за границей, я бы предположила, что через свой фонд Казак каким-то образом оптимизирует налоги, но… У нас благотворительность не предоставляет для бизнеса никаких льгот. И если Казаком движет какой-то шкурный интерес, то, скорее всего, это больше имиджевая история.
— И ваш фонд специализируется…
— На реабилитации, — в голосе Казака звучит неприкрытая досада. Словно он недоволен тем, как я выполнила домашнее задание, хотя мог бы и догадаться, что у меня просто не было времени подготовиться, как следует!
— То есть вы оплачиваете реабилитацию детей?
— В том числе. В прошлом году мы достроили собственный реабилитационный центр. А ещё мы обучаем специалистов, организуем тренинги и семинары для родителей, а также оказываем им психологическую поддержку.
— Это очень важно… — бормочу я. – А вам? Вам кто-нибудь оказывал… хм… поддержку?
— Меня год пытались убедить в том, что мой ребёнок будет овощем. Так себе поддержка, не находите?
— Этого не случилось?
— К счастью, нет. Мишель… совершенно необыкновенная девочка.
В холодный голос Казака прокрадываются незнакомые мне бархатные нотки. Говоря о дочери, он будто бы преображается. И это отчего-то волнует.
— Мы могли бы с ней поговорить?
— Нет. Исключено.
— Почему? Уверяю вас, это здорово помогло бы нам раскрыть тему. Осветить её под другим углом. Мы могли бы даже сделать несколько фотографий...
— Мишель — не цирковой уродец! — рявкает Казак, захлопываясь в одно мгновение. В этот момент машина останавливается в нескольких метрах от ресторанчика, знаменитого тем, что в одном из залов здесь имеется выход на открытую террасу, с которой открывается великолепный вид на город, колодцы-дворы, проржавевшие крыши и купола соборов. Андрей резко толкает дверь и выбирается из машины, смерив меня напоследок презрительным взглядом. Выключаю диктофон и, как дура, бегу за ним.
— Постойте! Я же ничего подобного не имела в виду! Почему сразу — «уродец»? — догоняю его у лестницы.
— Проехали. Никаких фото. Я не собираюсь спекулировать на этой теме.
— Ах вот как? Как же вы тогда собираетесь опровергнуть слова вашей жены?!
— Я? Никак. Это ваша работа. Будьте добры, — Казак отвлекается на подошедшую хостес, — нам столик на двоих.
И снова он шагает настолько стремительно, что мне приходится за ним бежать хвостиком.
— Кажется, я поняла! Вам плевать на собственную репутацию! Зачем же тогда вы это все затеяли?
— Что именно?
— Это интервью. А, дайте угадаю. Вам просто нравится издеваться над беззащитными людьми. Как же я сразу не догадалась!
— Да, действительно, как? Вам же в красках рассказали, какой я деспот.
— А это не так?
— Не мне судить. — Казак открывает меню. — Шампанского?
— Ни в коем случае, — цежу сквозь стиснутые зубы.
— Тогда вернёмся к вашим вопросам.
— У меня их не осталось. Думаю, детали я смогу обсудить с директором фонда, сэкономив вам время. Нам всё равно придется туда поехать.
— Зачем?
— Поговорить с детишками и их родителями. Может быть, сделать несколько фото. Если никто не станет возражать.
— А если станут?
— А если станут, уверена, мы что-нибудь придумаем. В конце концов, это не главное, так? Важно вас выставить белым и пушистым. Кстати, а ведь это неплохой вариант, — я задумчиво поглаживаю подбородок: — Можем сопроводить статью вашими фотографиями, что скажете?
Меня несёт. И что удивительно, я не могу остановиться, хотя понимаю, что зарвалась. Так себя обычно ведут жертвы домашнего насилия. Привыкнув к эмоциональным качелям, в какой-то момент они сами начинают провоцировать абьюзера… Кошмар! Почему я не могу отстраниться?! Куда делись мои мозги? Может, я их пропила на той злосчастной вечеринке?
К счастью, к столику подходит официант, и я вынужденно затыкаюсь. Наобум делаю заказ. Прошу принести воды. Сушит меня безбожно. К тому же, вероятно от «Постинора», начинает тянуть живот. Даже интересно, какого чёрта Казак спустил на меня всех собак, если это он не воспользовался презервативом! Отличная, блин, тактика. Про такой подход обычно говорят: переложить с больной головы на здоровую. Он хоть понимает, как для женского организма небезопасен приём ударной дозы гормонов? Скорей всего, вряд ли. Такие мужики обычно вообще ни о ком, кроме себя, не думают. Кстати, если меня оправдывает то, что я была пьяной, то у Казака даже оправдания нет. Его «забылся» — не в счёт! Мне от этого ни холодно, ни жарко.
Интересно, кстати, как бы я себя повела, если бы наше утро закончилось как-то иначе. Как, например? Завтраком в постель? Нет, это совсем уж невероятно.
Едим в давящем на мозг молчании. Чтобы отвлечься, из-под ресниц наблюдаю за тем, как шевелятся его руки. Вот он уверенными движениями разделывает рыбу, вот подносит вилку ко рту, откладывает приборы, берёт бокал, тянется за салфеткой… Касается ею губ…
— Хочешь повторить?
— Ч-что, прости?
—
