Когда крепости не сдаются - Сергей Голубов

Вечером в штадиве подсчитали потери. Серьезное дело! Но как ни поредел за день людской состав дивизии, как ни много орудий полковой и дивизионной артиллерии оказалось выведенными из боя, — все-таки главное заключалось не в этом. Мужество удесятеряло силы бойцов, и орудия в геройских руках действовали одно за два, за три. Главное заключалось в том, что боекомплект снарядов, мин и патронов в частях заметно подошел к концу, а подвоза не было, и никакое мужество не могло восполнить этого недостатка.

Правда, несмотря даже и на это, дивизия продолжала стоять. Но сколько она могла бы еще простоять? Крепко-крепко подумал командир дивизии и… приказал отходить. Ночью выступил обоз с ранеными; за ним — остатки строевых частей; а с третьей партией — штадив. Гаубичная артиллерия двигалась на тракторах. Район сосредоточения, указанный дивизии штабом армии, находился в лесных массивах, к западу от железнодорожной станции Елита.

В общем армия держалась. За весь день двадцать второго гитлеровцы потеснили ее центр всего лишь на восемь километров. Но на флангах было плохо. Справа — потеряна связь с отходившими в неравном бою частями соседней армии и фланг обойден. Слева — еще хуже. Командующий был человек находчивый и твердый. Он знал: остается одно — отвести армию и так перегруппировать ее на отходе, чтобы выделить резерв. Однако отход означал сдачу Осовца, а также и города, где до войны стоял штарм…

Командный пункт находился в лесу, километрах в десяти к западу от города. Здесь штарм простоял два первых дня войны. Лес был колючий: сосна и ель непролазной стеной окружали пункт. Несколько дальше к востоку кудрявился дуб, заплеталась береза, ольха и осина выходили на опушку, и уже по самой опушке бежал легкий пояс из орешника и диких яблонь. Под вечер двадцать третьего Наркевич был на пункте, когда в лесу появился пыльный и потный пограничный генерал. «Здравствуйте!» — «Здравствуйте!» — «Откуда?» — «Из Гродно». — «Что там?» — Но генерал больше трех километров прошагал пешком.

— П-пить! — прохрипел он, дико вращая красными глазами, и остыл только над третьей кружкой.

Вопросы посыпались.

— Карбышев в Гродно? — спросил Наркевич.

— Вчера вечером был… Уж не знаю, уехал в Мосты или нет… А говорил, что сюда к вам собирается…

— Отлично, — сказал командующий армией, высовывая из палатки грузное тело, быстро оглядывая гостя и сейчас же опять исчезая в палатке, — наш отход — не простой отход, а… Это — активная стратегическая оборона. Из глубины страны идут формирования. Вот теперь — Карбышев… Понадобится широкое применение заграждений в обороне, инженерные меры, быстрые, точные…

Тр-р-рах! Тр-р-рах! — командующий зажмурил глаза и качнул головой. «Жену с ребенком отправил. Стажеров-академиков — тоже. А Карбышев…»

— Только беречь Карбышевых надо, — сказал он.

Мысль его снова повернулась на главное. Как для него, так и для члена Военного Совета армии, — они были вдвоем в палатке, — главное сейчас заключалось в том, чтобы правильно понять происходящее на фронте и принять соответствующее решение. Первое было легче второго. Они понимали: противник хочет охватить с обеих сторон все три советские армии, заслоняющие московское направление, потом выйти им в тыл, замкнуть кольцо у Барановичей и… Приказ об отходе лежал перед ними. Оставалось его подписать.

— Надо уметь принимать большие решения! — сказал член Военного Совета и взял в руку перо, но сейчас же бросил, словно обжегшись.

— Нет, не могу!

Заслышав снаружи шум, командующий высунулся из палатки. Ловко крутясь между шалашами и землянками, с треском ломая еловые сучья и дрыгая на змеистых сосновых корнях, из лесу выскочила разбитая полуторатонка. В кузове, держась за борт, стоял, окруженный солдатами, маленький темнолицый человек, собираясь прыгнуть наземь. Наркевич протягивал ему руку…

Карбышев заговорил быстро и решительно:

— Мое мнение? Раз мы отходим, — значит все хорошо. Стратегическая цель гитлеровцев — первым же ударом уничтожить наши войска. Им надо, чтобы мы из пограничной полосы и выбраться не могли. А мы отходим. Стало быть, прекрасно! И отходим не просто, а ведя упорные оборонительные бои…

Карбышев был прав. Он не знал, что эти бои на белостокско-минском направлении уже сковали почти всю девятую, всю четвертую армии гитлеровцев, части их третьей и второй танковых групп. Но ему было ясно: наступление самой сильной, самой центральной группировки фашистских войск, рвущихся к Москве, наткнулось на неожиданное сопротивление отходящих войск и задерживается. Удар основной группировки ослабляется, и сила его растрачивается в преодолении множества препятствий… Он пожал плечами.

— Мое мнение? Отходить с боями…

И вот — приказ подписан. Отданы приказания об отходе. Корпуса и дивизии подтвердили их получение. Стемнело. Командный пункт штарма поднялся и двинулся на восток, к железнодорожной станции Елита, возле которой уже было выбрано и подготовлено для него в лесу подходящее место.

Тр-р-рах! Тр-р-рах! Лес вздрагивает, как испуганный зверь, и глухо стонет, отзываясь на грохот разрывов и на звонкие человеческие голоса. Разрывы бомб не так уж близки, а крики людей — рядом. «Что случилось?» — «Убит»… Убит был генерал пограничных войск, приехавший вчера из Гродно.

— Дмитрий Михайлович, — сказал командующий, — знаете что? Ей-богу… кольцо не нынче-завтра замкнется. Берите машину и охрану. Поезжайте в Москву…

Мимо пронесли генерала-пограничника. Карбышев отдал покойному честь и, когда заговорил, лицо его было задумчиво и серьезно.

— Товарищ командующий! Срок моей командировки в здешний округ не истек. Ехать в Москву до его истечения только потому, что началась война, — зачем же? В Гродненском укрепленном районе мне мало удалось сделать, но это — не моя вина. Выжимайте из меня любую помощь. Согласны?

— Согласен, — подтвердил генерал.

Бои в оборонительной полосе имели до сих пор целью дать фронтовому командованию время сорганизовать контрудар и, отбросив прорвавшегося противника, восстановить линию фронта. Но делалось все ясней, что линия фронта может быть создана лишь заново, много восточнее прежней.

Штаб армии передавал войскам, что он перемещается в северо-восточном направлении. Туда же двигались и корпуса, и дивизии ночными переходами и преимущественно колонными путями. Со штабом армии шли несколько стрелковых батальонов; Мирополовский в их числе, — разведка и автообоз с горючим, — боеприпасами и продовольствием. При колонне было два танка. В одном из них ехал командующий…

Двадцать пятого можно было уже без ошибки сказать, что кольцо у Барановичей сомкнулось. Гитлеровцы наступали на левый фланг армии двумя корпусами, а левый фланг состоял из двух дивизий. Ожесточенные бои не затихали там ни на час, постоянно переходя в контратаки. И Карбышев почти не показывался на командных пунктах штарма, — не покидал дивизий.

В тылу армии высадились неприятельские десанты. Люди со значком зеленого черта на рукаве, — гитлеровские парашютисты, — замелькали кое-где на дорогах и полях. Командующий отправил в тыл два батальона, приказав освободить пути. С батальоном Мирополова пошел Карбышев. В первой же деревне, через которую проходил отряд, выяснилось, где группируется неприятель. На перекрестке проселка и старой дороги командир отряда остановился и приказал устраивать командный пункт. Рота автоматчиков залегла на опушке леса, под елками, где до того спокойно и уединенно сидели одни лишь красные грибки. Саперный взвод расчистил перед лесом площадку. Телефонисты поставили аппараты и потянули провод в батальоны. Установили даже стереотрубу, и дежурный по пункту открыл журнал наблюдения. Все — как надо. Но дальше пошло не так, как надо.

На шоссе, за километр или полтора от командного пункта, вдруг обозначились быстро движущиеся серые груды танков и волнистое месиво мотопехоты. Все, кто мог, схватились за бинокли. В бинокли можно было очень хорошо наблюдать движение: машины шли одна за другой беспрерывной вереницей. И продолжалось их движение не час, не два, а шесть часов, — вплоть до вечера. Как только начало темнеть, командир отряда самолично отправился в разведку. Через час бойцы доставили его на пункт с перебитыми ногами. Встреча с зеленым чертом ни черту, ни ему не обошлась даром. Майор Мирополов вступил в командование отрядом. Карбышев смотрел на него, удивляясь. Как был он много лет назад кряжист, осадист, быковат, — таким и остался. Только лысина его, — он часто снимал фуражку и вытирал лоб, — доползла до макушки, да на висках блестела такая чистая седина, что казалось, будто они обсыпаны снегом. Мирополов подошел к Карбышеву.

— Товарищ генерал-лейтенант! Прошу приказаний!

— Приказаний не будет, — живо отозвался Карбышев, — но посоветовать могу.