Крылья - Юрий Нестеренко

— Сколько же Джорджу на самом деле лет? Выглядит он на сорок.

— Ровно на триста больше. Он — один из самых старых землян, он был стариком уже во время Последней Войны… Это потом нанохилеры вернули его в форму.

— А Валерии?

— Двести восемьдесят восемь. Она тоже родилась еще в старом мире. И Джек Ли, и еще многие наши.

— А тебе?

— Я — самый молодой на борту, — хохотнул Раджив. — Мне сорок шесть, я отправился в экспедицию в тридцать, сразу после окончания университета.

— Ваши студенты так долго учатся?

— Цивилизация накопила слишком много знаний, чтобы их можно было усвоить быстрее. Даже с нашими передовыми методиками обучения. Собственно, культура, не достигшая бессмертия, обречена на стагнацию, а значит, и вымирание уже по одной этой причине.

— А когда же ты успел получить докторские степени?

— В полете. Даже бессмертному не стоит терять годы впустую, не так ли? Компьютеры «Дарвина» набиты информацией, на борту есть все условия для учебы и научно-конструкторской работы.

— А эти ваши нанохилеры подходят для аньйо?

— Вот именно поэтому Джордж и остальные были правы, что хранили секрет, — недовольно изрек Раджив. — Естественно, узнав о нашем бессмертии, вы захотите, чтобы мы вручили этот дар и вам, а при отказе вас охватят злоба и зависть… Нет, не подходят. Честно, Эйольта, они рассчитаны только на человека.

Однако меня было не так легко сбить.

— Но ведь можно разработать и такие, которые годятся для аньйо?

— Н-ну… теоретически да, — признал он. — Но пойми, мы не имеем права вручать технологию такого уровня средневековой культуре. Равно как и отдельным представителям этой культуры.

Я вновь отвернулась. Лийа уже скрылась за горизонтом, снаружи была беспросветная тьма.

— Ты ведь не будешь ненавидеть меня за это? — спросил Раджив, обращаясь к моему затылку. — Мне бы этого не хотелось.

«Справедливости нет и не может быть, — твердила я про себя. — Нет и не может быть…»

— Знаешь, у бессмертия есть и свои отрицательные стороны, — заметил Раджив, не дождавшись моей реакции. — Не такие, конечно, чтобы от него отказываться, но тем не менее. Когда люди прошлого рассуждали о бессмертии, им первым делом приходило на ум перенаселение, но это как раз ерунда. Из-за своей сексуальной озабоченности они не могли держать в рамках собственную численность, даже будучи смертными… Нам просто не нужны дети, большинству из нас.

То есть несколько тысяч в год все же рождаются на свет, точнее, появляются из инкубаторов, вот как я, например… Но это не имеет никакого отношения к инстинктам или общественным стереотипам. Воспитание ребенка в нашем мире рассматривается как сложная творческая задача, форма искусства, если угодно. Причем искусства, требующего особых способностей. Ведь далеко не каждый берется писать картины, например. А если бы тот, кто берется за это, знал, что не вправе остановиться, не вправе бросить, уничтожить неудачный вариант, что, раз начав, он просто обязан создать шедевр, желающих было бы еще меньше. И это картина, где краски, кисть и холст не имеют собственной воли и полностью послушны художнику… Во сколько же раз сложнее воспитание самостоятельной, мыслящей, творческой личности! Сделать эту работу по-настоящему хорошо способны очень немногие даже в нашем мире, где средний уровень ума и таланта намного выше, чем в довоенном прошлом.

— Но если у вас почти нет молодежи, не окостенеет ли ваш мир в старческом консерватизме? — спросила я. Признаюсь, мне и впрямь хотелось найти у них какой-нибудь изъян… Ну да, исключительно из зависти, что тут скрывать. Я не оправдываю себя, но… представьте себя на моем месте.

— Вот-вот, это было их стандартное возражение, — усмехнулся Раджив. — Ответ — нет, потому что у нас нет стариков. Старческая косность порождается вовсе не жизненным опытом — он-то как раз только полезен, и чем, собственно, личный опыт хуже опыта цивилизации, который изучается в школах и университетах? Нет, причина в старческой деградации мозга. Когда биологически человек остается молодым, таким же остается и его мышление. Есть другая проблема — ограниченная емкость памяти, но она решаема. Микрочипы — расширители памяти — уже созданы. Они тоже имплантируются. Со временем, когда перестанет хватать и их, можно будет архивировать часть памяти на внешние носители… а возможно, и просто стирать менее важное. Ты же не помнишь каждый день своей жизни и не считаешь себя ущербной из-за этого? Главная проблема, о которой я говорил, в другом, она психологического плана. В прошлом люди, решаясь на что-то рискованное, говорили: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать». У бессмертных нет такой отговорки. Парадокс: познание — одна из высших наших ценностей, все жаждут новой информации, но очень мало тех, кто готов рисковать ради нее жизнью. Правда, почти все опасности мы переложили на плечи машин, но определенные научные исследования все же требуют непосредственного участия разумных существ. Мы могли бы создать разумные машины, но это не выход — у них появятся собственная воля и собственные интересы, включая стремление жить, дабы их разум мог и впредь реализовывать свои функции… За полтораста лет, прошедших с момента возвращения первого беспилотного звездолета, стартовали всего три звездные экспедиции. Мы — четвертая. Нанотехнологии позволили бы нам наделать сколько угодно кораблей, но… не нашлось достаточно желающих, чтобы набрать экипажи. Притом, что людей очень интересует, что происходит во Вселенной. Но никто не хочет лететь сам. Это все-таки достаточно опасное дело. Даже у нас на борту процент тех, кто родился еще в старом мире — родился и рос смертным, — выше, чем в цивилизации в целом.

— И при этом вы отказываете мне, которая была бы счастлива!.. — возмутилась я.

— Что делать, Эйольта. Так всегда в этом несовершенном мире: кто хочет — не может, кто может — не хочет… В любом случае наш экипаж укомплектован.

Что ж, я понимала, что спорить бесполезно. Я снова посмотрела вперед, потом скосила глаза на Раджива. Бессмертен. Он бессмертен.

Пройдет тысяча лет, а он все так же будет летать на своем флаере над какой-нибудь планетой далеко отсюда. Вспомнит ли он обо мне тогда? Едва ли… С другой стороны, какая мне разница?

Небо впереди наконец начало светлеть, и из-за быстро порозовевшего горизонта резво выскочило солнце, словно ему дали хорошего пинка. Это был самый быстрый восход в моей жизни. Под нами, однако, все еще была ночь — внизу солнце еще не взошло; я видела, как скользит нам навстречу размытая полоса, где ночная тень переходит в свет, — Раджив сказал, что она называется «терминатор». За нею расплавленная солнечная медь побежала впереди нас по поверхности океана — и вдруг исчезла, разбившись о берег.