История княжеской Руси. От Киева до Москвы - Валерий Шамбаров

В это время наконец-то исполнилась заветная мечта Калиты о переезде митрополита. «Византийская» политика Константинополя совершенно теряла смысл, сама Византия издыхала в месиве гражданских войн. Феогност осознал, что нужно приспосабливаться к новой родине, ориентироваться на ее интересы. Волынь, где он пытался обосноваться, превратилась в совсем не уютное место. Ее вытоптала татарская рать, а потом за нее подрались поляки и литовцы, причем Казимир III изгонял православное духовенство, отдавал храмы католикам. Самым благополучным «островом» в окружающем мраке была Москва. Покушения хана на церковную собственность встревожили митрополита, лишний раз убеждали: надо иметь сильную светскую поддержку. А Семен Иванович был в чести у Джанибека, мог защитить, заступиться.

В начале 1340-х гг. Феогност прочно перебрался в Москву. В церковных делах князь Семен тоже продолжил линию отца. Заботливо отремонтировал и обеспечил всем необходимым митрополичьи палаты. Вместе с Феогностом принялся украшать росписями храмы, построенные Калитой. Успенский собор расписывали греческие мастера, Преображенский – некий Гойтан, приглашенный из-за границы, Архангельский – русские иконописцы Захария, Иосиф и Николай со товарищи. Они были уже не случайными заезжими художниками, а составляли «придворную» артель. Великий князь собирал талантливых мастеров на постоянную службу!

А Феогност в Москве обратил внимание на ученого монаха Алексия. Он был сыном знатного черниговского боярина Федора Бяконта, переехавшего служить Даниилу Московскому. Крестным отцом Алексия, в миру Алферия, являлся сам Иван Калита. Но мальчик отказался от придворной и военной карьеры, в 15 лет ушел в монастырь. Изучал богословие, церковное право, свободно владел греческим языком – впоследствии даже сделал с греческого собственный перевод Евангелия. Феогност высоко оценил его подготовку и приблизил к себе, назначил «судити церковные суды». На этой хлопотной должности Алексий тоже проявил себя с самой лучшей стороны.

А стареющий митрополит, сживаясь с Русью, размышлял над будущим ее Церкви. Мудрый грек приходил к выводам, совершенно противоположным той традиции, которой придерживался Константинополь, противоположным тем взглядам, с которыми он сам приехал на Русь. Теперь он ясно понимал, глава Русской Церкви должен быть русским. Мало того, Московскому государству нужен именно московский митрополит. Алексия, довольно еще молодого, Феогност поставил Владимирским епископом. Отъезжая куда-либо, начал оставлять его своим наместником. А на склоне лет обратился в Константинополь, описывал достоинства Алексия, указывал на него как на лучшего кандидата, способного стать его преемником.

Остальным русским землям было ох как далеко до московского порядка и «тишины». Рязанское, Смоленское, Брянское, Черниговское княжества раздирали жестокие усобицы. В Новгороде то и дело вспыхивали свары между городскими концами, боярскими партиями, между знатью и чернью. Иногда владыке Василию Калике удавалось пригасить их, иногда кончалось побоищем. Среди буйной новгородской вольницы выделились удальцы-ушкуйники. На своих лодках-ушкуях они отправлялись в походы по рекам. Разоряли ярославские, белозерские, костромские селения. Грабили все ценное, набирали пленных, везли их в города Волжской Болгарии и сбывали работорговцам. А Новгород своих молодцов покрывал, не выдавал великому князю. Из-за этого опять поругались с Семеном Ивановичем, заспорили, что он не имеет права судить и наказывать новгородцев, снова подняли вопрос о дани…

А Псков перессорился со всеми, приглашал князей то из Литвы, то со Смоленщины. Но толку от них было мало. Орденские рыцари сориентировались, что город оказался в изоляции, убили псковских послов и обрушились войной. Только в безвыходной ситуации псковичи все-таки пожертвовали претензиями на независимость, согласились подчиниться Новгороду и признали Псков его «пригородом». Новгородская рать выступила на помощь, вместе прошлись по Ливонии, разоряя селения, разбили рыцарское войско магистра Бурхарда.

Но вскоре псковичи смогли отыграться, в новгородские владение вторглись шведы. Их король Магнус выпросил у папы бумагу на крестовый поход против русских. Набрал массу немецких наемников, привел флот к Неве и объявил новгородцам: пусть они пришлют «философов» для диспута о вере. Если латинская будет признана лучшей, они должны принять ее или их заставят силой оружия. Архиепископ Василий и горожане были немало удивлены. Ответили, что для религиозных прений шведы могут обратиться к Константинопольскому патриарху, а мы, дескать, входить в «суетные споры» не намерены. Если же имеются какие-то претензии к Новгороду, можно обсудить их. Но король заверил, что никаких конкретных претензий нет, он заботится лишь о душевном спасении русских.

Ради «душевного спасения» Магнус атаковал и захватил Орешек. Тех немногих жителей, которые после этого остались живы, насильно перекрестили в католицизм. Но и шведам штурм обошелся недешево, они потеряли 500 человек. Ижоряне и русские окружили захватчиков, перекрыли дороги. У Магнуса стало худо с продуктами, он посадил войско на корабли и отчалил домой. Однако в Орешке он оставил большой гарнизон, приобрел удобную базу для дальнейшего наступления на Русь.

Крепость Юрий Московский построил сильную, взять ее было нелегко. А великий князь не спешил помогать строптивым новгородцам, предоставлял им подумать о своем поведении. Зато Псков обрадовался, принялся торговаться и все-таки добился своего. Новгород предоставил ему вожделенную самостоятельность, признавал Псков не «пригородом», а «младшим братом». Отныне он сам выбирал посадника, не платил пошлины, его граждане не подлежали новгородскому суду. За это псковичи собрали войско, но едва оно ушло под Орешек, как оживились немцы. Выжгли окрестности Изобрска, Острова, Пскова. Город в панике отозвал свою рать обратно. Новгородцам пришлось сражаться в одиночестве. Орешком они все же овладели, 800 шведов перебили, остальные сдались. Но о своем положении Новгород и впрямь призадумался, Магнус-то мог вернуться. Решили, что с великим князем надо мириться. Почтительно отправили к нему пленных шведов, соглашались на уступки.

А главная угроза нарастала со стороны Литвы. Старый Гедимин умер почти одновременно с Узбеком, поделив уделы между сыновьями Евнутием, Ольгердом, Наримантом, Кейстутом, Любартом, Кориядом. Хотя назвать их отношения братскими было трудновато. Ольгерд сговорился с Кейстутом и набросился на родственников. Наримант удрал в Орду, Евнутий на Русь. А Ольгерд, дорвавшись до верховной власти, повел себя очень агрессивно. Его отец взвешивал свои шаги, осторожничал. Сын не считал нужным себя сдерживать. Готов был урвать любые соседние земли, еще более активно полез в русские дела.