Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер - Генри Олди

— Распустился! Кисель, не мужчина! Позор…

Заливаясь дробным смешком, старик — осторожно, чтобы не искалечить! — хлопал гостя по плечам. Мял пальцами мышцы рук; ухватил за талию, поднял на уровень лица, повертел и поставил на место, будто статуэтку. Со стороны это выглядело шуткой. Но Фаруд хорошо знал: после такой «шутки» пахлаван-пир способен выдать подробное заключение о твоем физическом состоянии.

И меддиагностер сгорит от стыда.

— А ну-ка, лезь в «очаг»! Разомни уши деду Мансуру!

Финальная реплика означала, что гость принят и прощен. Годы отсутствия списаны в утиль, Мансур не сердится. В «очаг», то есть на деревянный помост для поединков, лезть, разумеется, не надо. Старик давно ограничивался наставлениями и редкими, аккуратными демонстрациями. Но стену за «очагом» украшал чемпионский пояс Збышека Станисласа — многократный победитель чемпионатов Галактики по вольной борьбе, Збышек шестнадцать лет назад прилетел на Михр знакомиться с Железным Мансуром.

Знаменитый тяжеловес был вежлив и доброжелателен. Он разделил «очаг» с пахлаван-пиром, подарил старику свой пояс и улетел на родину — лечить два сломанных ребра и вывих колена. С тех пор борцы переписывались. Збышек именовал Мансура «батей», а Мансур неизменно в первых строках послания справлялся о здоровье «маленького Збышека».

— Ниже! Иди ниже! Ты пахлаван, или бычье дерьмо?

Это относилось уже не к Фаруду. Комментируя действия учеников, старик не ограничивал себя в выражениях. Отменно сдержанный вне зала, здесь он становился ругателем и сквернословом. Кому не нравилось, мог уходить и больше не появляться. В обмен на терпеливость и смирение «покровитель силачей» щедро делился опытом.

В отличие от других учителей борьбы на Михре, он пускал в свой дом не только вехденов. Вот и сейчас: в зале работали трое инорасцев. Коренастый, похожий на жабу богатырь с Тхагола «качал» бублик из камня. По лицу тхаголезца ручьями тек пот: темно-розовый. Как и все его соплеменники, он страдал геморрагическими диатезами. Напротив тхаголезца модификант-серпентоид, гибкий и молниеносный, в одиночестве нарабатывал проход в ноги. К нему и относился комментарий про «бычье дерьмо».

Хотя, на взгляд Фаруда, модификант и так стелился над самым полом.

А в «очаге» подвижный, несмотря на внушительный вес, брамайн боролся с вехденом. Типичный уроженец Хордада, вехден был красавцем — хоть статую с него ваяй. Подкачал разве что цвет волос. Блондины среди вехденов — редкость, уникумы. А уж кудри, напоминающие слоновую кость… Блондин атаковал, прорываясь вплотную и раз за разом сбивая брамайна с ног. Попадая на болевой захват, брамайн с терпением, присущим их расе, выворачивался, вскакивал — и вновь осыпал противника градом ударов.

В зале Мансура-аты разрешалось бить. Старик практиковал «честный стиль», уходящий корнями в далекое прошлое Михра.

— Кровь горит? — хохотнул пахлаван-пир, отследив взгляд гостя. — Шило в заднице? Покажешь недоумкам, как уши мнут?

Мятые уши были любимым образом старика. Завистники даже прозвали Мансура — Ухомякой. Но говорить такое предпочитали за глаза. Ухо — ерунда. Хирург-косметолог новое пришьет. А хребет — если врачи успеют, ходи три года в корсетном экзоскелете…

— Запросто!

— Молодец, Щенок! Давай, переоденься…

Здоровая наглость гостя обрадовала пахлаван-пира. Старик расцвел, молодея на глазах. И Фарудово прозвище мигом вспомнил, хитрец! Фамилия Сагзи росла из древнего слова «саг» — собака. Символ уничтожения мирской грязи, собака входила в пятерку «чистых», вместе с человеком, коровой, овцой и ежом. Двадцать лет назад, явившись в дом пахлаван-пира с рекомендацией от важных людей, молодой Фаруд узнал от Мансура-аты, куда следует засунуть все рекомендации Галактики, кивнул и полез в «очаг» — драться.

— Щенок! — рявкнул старик, подкручивая кончики усов. — Ишь ты…

Так и осталось: Щенок.

Где переодеваются, он знал. Жилище Мансура было оазисом традиций. Здесь реформизмом и не пахло. За наружной дверью начинался древний эскалатор: он вел вниз, в коридор, тянувшийся с севера на юг. Дом почти целиком уходил в землю, возвышаясь лишь куполом крыши и чердаком-мансардой. С точки зрения реформистов, сейчас, при наличии кондиционеров и климатических установок, это теряло смысл и не сказывалось на «взращивании огня». Раньше, учитывая близость пустыни — да. Но…

Никаких «но», отвечал пахлаван-пир.

Конец спору.

Жилые комнаты и зал для занятий размещались в юго-западной части дома. Отсюда второй эскалатор поднимал желающих к арке во двор, окруженный глухой стеной. Во дворе, под чинарами, стояли два смежных павильона: раздевалка и душевая. Сняв одежду, Фаруд принял душ — тщательно вымыв руки с мылом перед тем, как встать под струи воды. Обсушив тело, он сунул ноги в шлепанцы из тканевого неопрена (ходить босиком — запрет!) и прошлепал к ячейкам, где отыскал пакет со штанами и рубахой подходящего размера.

Рядом, на стойке, висели кушаки с кистями. На коврике выстроились тапочки-борцовки — белые, как и весь костюм для борьбы.

«Белые, как чьи-то волосы…»

Сравнение родило в сердце легкий мандраж. Он погасил волнение привычным усилием воли. Земляк-блондин — вот ради кого мы явились сюда. Не надо лишний раз вспоминать имя объекта. Не надо думать о годах вашего знакомства. Родство ничего не значит. Известные обстоятельства — прах. Чувства и эмоции омывают душу, как вода — тело. Но ходить целый день мокрым — глупо.

Есть цель и есть средство.

Очень жаль, что все произойдет в доме Мансура Гургина. Подари судьба хоть крупицу выбора, он нашел бы для операции другое место. Да, сантименты. Мокрая зола. И выбора нет.

Костер задуманного горит, пожирая минуту за минутой.

С того момента, как Фаруд расстался с двумя помпилианцами и одним роботом, прошло двадцать часов. В его распоряжении — еще четыре часа. Хватит с лихвой. Через час все станет ясно. Возрождение державы — или гибель вехдена-неудачника, возомнившего себя спасителем отечества.

Пора идти в «очаг».

— Я здесь, Мансур-ата!

— О! — старик цокнул языком, выказывая одобрение. — Ну, лезь погрейся…

Повинуясь жесту пахлаван-пира, брамайн оставил помост. Блондин ждал, легонько постукивая кулаком в ладонь. Прыжок «в очаг», ритуальный поклон — и Фаруд сходу ринулся в атаку. Многие покупались на такую манеру, сочтя хладнокровного, расчетливого Сагзи буйным петушком-сорвиголовой. Кое-кто жалел об этом до сих пор; кое-кто больше уже ни о чем не сожалел.