Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж - Прозоров Александр Дмитриевич

Быстро насобирав хворост, беглецы отправились за ветками для шалаша, и, вроде бы как само собой, получилось, что Аманда оказалась в паре с Лупано – они и ушли дальше всех, к ущелью с журчащим на самом дне ручейком, уселись на плоский камень…

– Темнеет уже, – прошептала Аманда. – Дороги не найдем.

– Сейчас пойдем, – покусав губу, юноша взял девчонку за руку… на большее не осмелился… пока… – Идем, да?

– Идем. Ты помнишь, где ветки?

– Ага…

– Только быстро не иди, ладно? Ой…

– Что такое?! – подросток озабоченно повернулся к неожиданно вскрикнувшей девушке. – Ты ушиблась, да?

– Нога… подвернула немного.

– Ой… Идти можешь?

– Не знаю…

– Так обопрись на меня, ага…

Аманда с удовольствием это и сделала, а Лупано, придерживая, обнял ее за талию и покраснел. Впрочем, смеркалось уже и красного лица его никому не было видно – даже хитрой юной ведьме, чего уж говорить об остальных.

– О, и эти явились! – увидав вынырнувшую из кустов парочку, ухмыльнулся Альваро. – Гляди-ка, обнявшись! А где ветки-то?

– Сейчас принесу. У Аманды с ногой что-то.

Сидевший у костра Егор обернулся:

– Я посмотрю.

– Нет-нет, – присаживаясь рядом, тут же возразила девчонка. – Мне лучше уже, к утру, думаю, все пройдет.

– А если не пройдет?

– Пройдет. Я же – знахарка, забыли?

Поужинав, беглецы улеглись спать прямо под открытым небом, на ветках, предоставив Аманде устроенный специально для нее шалаш. Мерцая синеватыми углями, тихо шаял костер, в темном ночном небе горели звезды, и узенький серп растущей луны покачивался над вершинами близких гор, светясь в легком тумане, словно ближний свет автомобильных фар.

Вожников вдруг вспомнил дом – не этот, на Руси, в Новгороде или в Заозерье – а тот, где пилорамы, джип, лесовозы с фискарсами, друзья-реконструкторы… Эх, не повелся бы на уговоры бабки Левонтихи! Хотя… не больно-то она его и уговаривала – сам захотел чудесные способности обрести. Обрел вот. Сам себе – злой Буратино, винить некого. А, с другой стороны, и не за что. Раз уж так сложилось, что здесь у него и семья – дети, Елена – супруга любимая, друзья опять же… много, много друзей, но еще больше тех, кому князь – император! – очень и очень нужен.

Чтоб защитить, чтоб все для жизни устроить, шутка ли – повелитель полумира! Это ж какая ответственность, и грустить о прошлом особо-то некогда – здесь дел неотложных полно, и все решать надобно. Ладно…

Вот с Испанией разобраться, да взять себе отпуск месяца эдак на три! Махнуть с Ленкой да детьми в Заозерье – в бане париться, мед-пиво-брагу пить, на рыбалку с верной дружиной податься. Хорошо, эх!

У догорающего костра возникла чья-то фигура, уселась на корточки… в антрацитово-черных глазах отразились синие угли.

– Ты что не спишь-то, Фелипе? – выглянув из шалаша, прошептала Аманда.

Малыш пожал плечами:

– Не знаю, не спится что-то. А ты чего?

– Я думаю – кто тут ходит? Вроде Энирике сейчас стражу несет – его очередь.

– Его… Он на ручей пошел, с флягой. А я сторожу – к утру ближе. Так уж выпало.

– Не уснешь?

– Не-е! Ой… – отрок вдруг вскочил на ноги, словно бы вспомнив что-то очень важное, отбежал… и тотчас же вернулся, держа правую руку за спиной.

Аманда, любопытствуя, уже выбралась к костру, уселась:

– И что ты там прячешь?

– Глаза закрой.

– Зачем?

– Ну, закрой – увидишь.

– Ой!

Распахнув очи, девушка улыбнулась, увидев в руках Малыша цветок… непонятно, правда, какой – темновато кругом было, – но красивый, наверное, не может такого быть, чтоб некрасивый!

– Это мне?

– Тебе. Бери, бери!

– Спасибо, Фелипе, – растроганно поблагодарив, Аманда поднялась на ноги и чмокнула юного воздыхателя в щеку. – Спасибо.

Позади послышались чьи-то шаги – вернулся с ручья Энрике Рыбина. Уселся, поставил у ног плетеную флягу:

– Водички хотите?

– Ага!

– А что не спите-то?

– Сейчас пойдем.

Егор слышал все разговоры сквозь сон, слышал и улыбался. Вот ведь как получилось – не думал, не гадал, а и здесь, можно сказать – в бегах, обзавелся ватагой. Именно так – ватагою: если не считать вполне независимого в силу отцовского капитала Лупано – и Аманды – все остальные были просто счастливы обрести себе покровителя, в котором – прав Альваро! – нутром чуяли честного и благородного человека, истинного кабальеро. Служить такому – великая честь для простолюдинов, ох, не зря эти молодые люди так рисковали, спасая князя и девушку, они ведь – ко всему – еще и себя спасали, и не зря – теперь вот, не сами по себе, а можно сказать – дружина, не просто гопники, а – военные слуги благороднейшего рыцаря, с которого, в случае чего – и спрос. А если б не случай… какие у них там, в Манресе, перспективы? Попасть рано или поздно в руки местного правосудия и украсить своими телами городские виселицы? Оно к тому и шло… если б не встреча с Егором.

Молодцы, ребята, живо свою выгоду сообразили, хоть и подростки еще, по сути-то… хотя нет – в эти времена взрослели рано. Это в голливудских фильмах подростки – обычно дебиловатые девицы да дубинушки лет по двадцать пять, вполне половозрелые особи, даже перезрелые, если на то пошло. А отвечать ни за что не хотят, не умеют – они же подростки, какой с них спрос, с детушек-малолетушек? Здесь такой номер не пройдет, живо спросят и, ежели некому заступиться – шкуру сдерут… или уж, на худой конец – на ближайшем суку повесят.

Светили в небе желтые звезды, и узкая, зависшая над горами, луна ничего особо не освещала, а лишь больше сгущала тьму. Костер уже совсем догорел, лишь пара рубиново-синих углей мерцала во тьме, словно глаза какого-то дикого зверя.

Какие красивые у Аманды глаза! Да и сама она – красивая. Очень. И что бы там ни говорили… Черт! Укусил кто-то в шею. Москит? Не должны бы тут москиты…

Хлопнув себя по загривку, Малыш Фелипе привстал, поворочался, снова улегся на ветки… И опять принялся думать. Об Аманде, о ком же еще-то? Кому цветок подарил, о той и думал. Эта девушка – красивая, как солнце, что бы там ни говорили другие, а Фелипе хорошо слышал, как усмехался Беззубый – мол, тощая, как драная кошка… Ну и что с того, что не толстая? Не всем же дородными быть, тем более что дородных-то, с пышными бюстами, женщин, честно сказать, Малыш Фелипе побаивался, а вот Аманду – нет. А что ее бояться-то? Она такая же, как и все… тоненькая, стройная… и арбузной груди – нет. Альфаро все на эту тему шутит, ох, дать бы ему по зубам… пары зубов-то у него и так нету, выбили, потому и Беззубый.

И все равно – дать бы! Или… нет, лучше Аманде еще один цветок подарить… даже несколько, целый букет, вот, к утру и нарвать, в шалаш забросить… Да! Отрок довольно закусил губу – все же хорошо он придумал, просто здорово, и где цветы растут – знал – желтенькие такие, их и сорвать, у тропы, рядом с ущельем… Или – пойти к реке? Нет, до реки далеко, не успеть, да и здесь сторожить нужно.

Подросток так и не уснул, все ворочался, дожидаясь своего часа. И дождался-таки – подойдя, нагнулся, дотронулся до плеча сменивший Рыбину Рвань, шепнул:

– Эй, Малыш! Подымайся. Да вставай же!

– Встаю уже, встаю. Все спокойно?

– Еще бы.

Поднявшись, Фелипе обошел стоянку по кругу, внимательно поглядывая по сторонам и прислушиваясь. На востоке уже начинало светать, и светлеющее на глазах небо алело зарею, отчего казалось, что и здесь, в предгорьях, ночная тьма быстро исчезает, уходит, прячется на дно самых глубоких расщелин, к одной из которой и направился отрок, дабы нарвать цветов для юной красавицы Аманды, увы, не обращавшей на парня никакого внимания. Ну, разве что вчера вечером – из-за подаренного цветка. Поцеловала – да! Интересно, а сегодня поцелует?

Стоя на узком краю кручи, Фелипе нагнулся, потянулся за трехцветной фиалкою… вдруг услышал позади, на тропинке какой-то странный лязг, слегка похожий на тот, что производит опущенное забрало рыцарского шлема. Отрок быстро обернулся…