Тигана - Гай Гэвриел Кей

Алессан ничего не сказал. Он упал на свою постель и закрыл глаза, которые продолжали болеть. Вино, естественно, не помогло. Он не мог перестать думать о женщине, о том, что она сделала, как выглядела, поднимаясь из моря, словно некое сверхъестественное существо. Он не мог отделаться от образа Брандина, падающего на колени и закрывающего лицо руками.

Он прятал глаза, но Алессан, стоявший всего в пятнадцати футах, не дальше, успел увидеть сокрушительное облегчение и пламя любви, сверкнувшее в его глазах, подобно белому огню падающей звезды.

Его рука ужасно болела, но он осторожно несколько раз согнул ее и убедился, что ничего не сломал. Если говорить честно, он не знал толком, почему ударил того человека. Все, что он говорил о женщине из Чертандо, было правдой. Все было правдой, и все же ничто не было настоящей правдой. Все, что сегодня произошло, совершенно сбивало с толку.

Эрлейн, неожиданно проявляя такт, прочистил горло, словно собирался задать вопрос.

— Да? — устало сказал Алессан, не открывая глаз.

— Вы хотели, чтобы все так и произошло? — спросил чародей непривычно неуверенным тоном.

Алессан с трудом открыл глаза и взглянул на него. Эрлейн приподнялся на локте и смотрел на него задумчиво и подавленно.

— Да, — ответил, наконец, Алессан. — Я этого хотел.

Эрлейн медленно кивнул головой.

— Тогда это означает войну. В моей провинции.

Голова Алессана все еще болела, но уже меньше, чем раньше. Здесь было тише, хотя все равно снизу доносился шум, глухой, постоянный шум праздника.

— Да, в Сенцио, — ответил он.

Ему было ужасно грустно. Столько лет ушло на планирование, а теперь, когда они оказались здесь, к чему они пришли? Его мать умерла. Она прокляла его перед смертью, но позволила ему держать ее за руку, когда пришел конец. Что это значит? Может ли это значить то, во что ему хочется верить?

Он находится на острове. Видел Брандина Игратского. Что он скажет Баэрду? Тонкий кинжал у него на поясе стал тяжелым, как меч. Та женщина оказалась гораздо красивее, чем он ожидал. Дэвину пришлось дать ему голубое вино, он никак не мог в это поверить. Он только что ударил незадачливого, ни в чем не повинного человека так сильно, что сломал ему кости на лице. «Наверное, я действительно ужасно выгляжу, — подумал он, — если даже Эрлейн так мягко со мной разговаривает. Они собираются на войну в Сенцио. Это то, чего я хотел», — повторил он про себя.

— Эрлейн, мне очень жаль, — сказал он, рискнул сказать, пытаясь выбраться из своей печали.

Он был готов к едкому ответу, почти хотел его услышать, но Эрлейн сначала ничего не ответил. А когда заговорил, голос его звучал мягко.

— Я думаю, пора, — вот что он сказал. — Спустимся вниз играть? Это поможет?

«Это поможет?» С каких это пор его люди — даже Эрлейн — чувствуют необходимость его опекать?

Они снова спустились вниз. Дэвин ждал их на импровизированной сцене у дальней стены «Триалы». Алессан взял свою тригийскую свирель. Правая рука болела и распухла, но это не помешает ему играть. Музыка нужна ему сейчас, очень нужна. Он закрыл глаза и заиграл. В переполненной комнате все замолчали, слушая его. Эрлейн ждал, его руки неподвижно лежали на арфе, и Дэвин ждал тоже, давая ему время, чтобы он мог улететь ввысь в одиночестве, устремиться к той высокой ноте, когда можно очень ненадолго забыть все: растерянность, и боль, и любовь, и смерть, и страстное желание.

18

Обычно, когда Альенор поднималась на крепостную стену замка на закате, она смотрела на юг, наблюдая за игрой света и сменой красок в небе над горами. Но в последнее время, когда весна повернула на лето, которого они все ждали, Альенор стала подниматься на северную стену и ходила взад и вперед мимо амбразур, словно стражник, или, облокотившись на холодный шершавый камень, смотрела вдаль, кутаясь в шаль от холода, все еще наступавшего после захода солнца.

Будто могла проникнуть взглядом до самого Сенцио.

Шаль была новая, привезенная из Квилеи гонцами, об их появлении заранее предупредил ее Баэрд. У гонцов были послания, которые, если все сложится правильно, могли перевернуть кверху дном весь мир. Не только Ладонь — Барбадиор тоже, в котором, по слухам, умирал император, и Играт, и саму Квилею, где Мариус мог не уцелеть именно из-за того, что он делал для них.

Гонцы из Квилеи заехали по пути в форт Ортиц, чтобы, по обычаю, выразить уважение хозяйке замка Борсо и передать ей подарок от нового короля Квилеи: окрашенную в цвет индиго шаль, цвет, который почти невозможно встретить на Ладони и который, как ей было известно, носили в Квилее только самые знатные люди. Очевидно, Алессан много рассказывал Мариусу о ее участии в его делах все эти годы. И это хорошо. Кажется, Мариус Квилейский был одним из них; собственно говоря, как объяснил Баэрд в тот день, когда Алессан уехал на перевал Брачио, а потом дальше на запад, Мариус был во всем этом ключевой фигурой.

Через два дня после отъезда квилейцев у Альенор появилась привычка совершать весенние прогулки верхом, которые случайно уводили ее так далеко от дома, что она пару раз оставалась ночевать в соседних замках. И в этих случаях передавала особые послания некоторым особым людям:

«Сенцио. До дня летнего солнцестояния».

Вскоре после этого в замок Борсо приехали торговец шелком, а потом певец, который ей нравился, и привезли слухи о крупной переброске войск барбадиоров. Дороги совершенно забиты наемниками, марширующими на север, сказали они. Она лукаво и озадаченно подняла брови, но в эти вечера позволила себе выпить больше вина, чем обычно, и потом по-своему вознаградила обоих мужчин. Теперь, на закате, стоя на крепостной стене, она услышала сзади шаги. Альенор их ждала.

Не оборачиваясь, она сказала:

— Ты чуть не опоздала. Солнце уже почти село. — Что было правдой: краски в небе и на легких, подсвеченных снизу облаках потемнели, розовый цвет сменился красным и пурпурным, доходя почти до цвета индиго, как у шали на ее плечах.

Элена встала на парапет.

— Простите, — невпопад сказала она. Она всегда извинялась, так как все еще чувствовала себя неловко в замке. Она ступила на дорожку для стражи рядом с Альенор и посмотрела вдаль, на сгущающуюся тьму над весенними полями. Легкий бриз развевал ее длинные желтые волосы вокруг плеч.

Предлогом ее появления в замке было то, что она стала новой фрейлиной Альенор. Она привезла в Борсо двух своих малышей и немногочисленные пожитки через два дня после окончания дней Поста. Посчитали удачной идеей, чтобы она устроилась тут задолго до того времени, когда это будет иметь значение. Как ни удивительно, по-видимому, могло действительно наступить такое время, когда ее пребывание в замке будет иметь значение.