Шекспир. Жизнь и произведения - Георг Брандес

В 1614 году выступает на сцену новый фаворит. Это был очень красивый, очень здоровый и очень живой молодой человек по имени Джордж Виллъерс. Король возвышал его медленно, чтобы не обидеть Сомерсета. Но этому последнему присутствие Вилльерса было очень неприятно. Он унижал его при каждом удобном случае, третировал его дерзко и жестоко и дошел, наконец, до того, что стал при своей вспыльчивости и при своем властолюбии обращаться свысока с самим королем. Иаков сделал ему сначала только выговор, и они потом опять помирились. Но Сомерсет не чувствовал себя в безопасности. Он знал, что враги старательно хлопочут о повышении Вилльерса. По-видимому, его мучили также угрызения совести. Вот почему он выпросил у короля полный «Pardon» (вроде того, который получил в эпоху Генриха VIII кардинал Вольсей), т. е. бумагу, заключавшую в себе разрешение всяких преступлений, например, убийства. Он мотивировал свою просьбу тем, что после смерти Иакова враги станут его преследовать ложными и несправедливыми обвинениями. Король изъявил свое согласие, но лорд Элсмер отказывался наотрез приложить к этому документу государственную печать. Тогда Иаков гневно накинулся на него, но тщетно. Лорд Элсмер опустился на колени, но не приложил печати. Вскоре Сомерсету в самом деле понадобилась эта бумага с отпущением всяких грехов.

Помощник аптекаря, отравивший, как мы видели, Овербери, заболел во Флиссингене тяжкой болезнью и облегчил измученную душу тем, что признался письменно во всем лорду Винвуду. Гельвис и Вестон подверглись допросу и вскоре имена лорда и леди Сомерсет были замешаны в эту историю.

Лишь только Сомерсет узнал, что подозрение пало на него, он оставил короля в Ройстоне и отправился в Лондон, чтобы представить свои оправдания. К этому времени Иаков окончательно пресытился прежним любимцем. Страсть к новому фавориту поглощала его всецело. Чтобы дать читателям некоторое представление о лицемерии короля, Артур Велдон рисует сцену прощания короля с Сомерсетом:

Когда граф поцеловал его руку, король обнял его, заплакал и сказал: «О боже, когда я тебя вновь увижу? Пока ты не вернешься, я не буду ни есть, ни спать!» — Потом он обвил его шею руками и воскликнул: «Передай от меня поцелуй своей жене». Ту же самую процедуру он повторил наверху, посередине и внизу лестницы. Но едва граф успел войти в коляску, как король заметил: «Я больше никогда не увижу его лица».

Со второстепенными героями обвинения обошлись очень просто: Вестон, г-жа Торнер, Гельвис и аптекарь Франклин были повешены. Когда графиню арестовали, она сказала только, что муж ее неповинен. Граф отправился в Тауэр в орденах св. Георгия и Подвязки. Когда он был подвергнут допросу, он грозил разоблачить такие тайны, которые будут равносильны обвинению самого короля. Судя по современным письмам, он намекал на приказание короля отравить принца Генриха. Потом он отказался от своих слов и защищался не без достоинства. Он отрицал свое участие в убийстве. Графиня обнаружила на суде меньше стойкости. Зал был переполнен зрителями. Там был также граф Эссекс, который уселся прямо против своей прежней супруги. Когда читали обвинительный акт, она побледнела и задрожала. Когда произнесли имя Вестона, она скрыла лицо свое за веером. Когда к ней обратились с вопросом, признает ли она себя виновной, она сказала «да». Это признание осуждало ее на смерть. Ей предложили последнее слово. Она заявила, что не желает умалить своей вины, но только просит короля о помиловании. Сомерсет был единодушно признан виновным. Король помиловал обоих. Он не мог послать на эшафот человека, бывшего долгое время его интимнейшим другом, и казнить дочь лорда-канцлера. Несмотря на то, что Сомерсет настойчиво отрицал свою виновность, он был приговорен вместе с супругой к пожизненному заключению.

В современных письмах, относящихся ко времени этого процесса, говорится так же часто о сэре Джордже Вилльерсе, как о Сомерсете. Однажды новый фаворит опасно заболел. Боялись оспы. В таком случае его песенка была бы спета. «Но опасность миновала. Теперь он сделается великим человеком, рыцарем ордена Подвязки и т. д.» Вскоре он получил в самом деле должность виночерпия, потом камергера, затем оберштал-мейстера, наконец, маркиза Бекингема и оказывал еще долго потом, в эпоху Карла I, свое губительное влияние.

Для характеристики Иакова в высшей степени важен тот факт, что он теперь был весь поглощен мыслью доставить своему новому любимцу Вилльерсу старое поместье Рэлея Шерборн, которым раньше осчастливил Сомерсета. В его воображении Шернборн превратился в своего рода приданое. Оно принадлежало каждому новому фавориту, звезда которого поднималась на горизонте. Сомерсету намекнули, что если он уступит свои имения, он получит полное прощение, и что, если он передаст Шерборн Вилльерсу, то заручится его покровительством.

Но Сомерсет упорно отказывался. Вместе со своей супругой он просидел целых шесть лет в Тауэре.

Глава 61

Чтобы нарисовать полную историческую картину, необходимо было бросить взгляд на события английской жизни до того момента, когда внешние факты перестали влиять на воображение Шекспира или, по крайней мере, волновать его душу.

Он умер в тот самый год, когда скончалась в Тауэре леди Арабелла и когда скандальный процесс Сомерсета начал приходить в забвение. Мы не в состоянии указать на одно какое-нибудь отдельное событие, оставившее особенно глубокий след в душевной жизни поэта. Мы можем только предполагать, что описанное нами общественное настроение и состояние нравственности не осталось без всякого влияния на его душевный мир, отличавшийся всегда восприимчивостью, а в этот период, кроме того, еще особенной раздражительностью.

Мы сказали, что он страдал в это время меланхолией, подмечал всюду только отрицательную сторону и насытил свою житейскую мудрость бесконечным презрением. Если он в эти годы чувствовал почти патологическую потребность вдыхать в себя яд из каждого цветка и проникаться отвращением к людям, то современное состояние общества должно было особенно сильно питать эту его наклонность к человеконенавистничеству. Во внешней жизни Шекспира не было такого трагического случая, который за этот период мог его так потрясти.

Когда он в 1607 году, 43 лет от роду, садился по окончании спектакля около пяти или шести часов пополудни в одну из лодок, лежавших на берегу Темзы, чтобы переехать на другую сторону, он отправлялся уже не так часто, как прежде, в таверну. Он шел спокойно домой, где его ожидали книги и работа. Он много читал, просматривал произведения современных поэтов, углублялся снова в чтение Плутарха, изучал старинные сочинения Гоуэра и Чосера и размышлял над «Утопией» Томаса Мора. Он работал по обыкновению много. Ни репетиции утром, ни спектакли в полдень не могли его утомить. Он перечитывал рукописи старых пьес, чтобы переработать их в новом духе или воспользоваться ими для новых пьес и переделывал собственные заброшенные театральные работы.