Белые искры снега - Анна Джейн

— Из школы, — я сглотнула. — Со школы, где прохожу практику. Понятно?

— Сейчас же уезжай, — велел мне дядя тоном повелителя. Если кто-то думает, что лидеры с тираническими замашками или мужчины, которые умеют (и любят!) заставлять повиноваться себе, — это круто и даже романтично, глубоко ошибаются. Когда твоя воля ломается простыми словами и взглядом, ты ощущаешь себя беспомощным и ничтожным человеком. Тобой повелевают, когда с твоим мнением не считаются, а, значит, не уважают. Это я усвоила с детства. Лучше я сама буду приказывать, чем будут приказывать мне.

— Почему я должна уезжать? — не поняла я.

В серых глазах дяди словно взорвалось что-то, и желваки заходили по ухоженному лицу, но он сдержался, и ничего не сказал мне.

— Почему? — вновь повторила я, не понимая, что сделала не так.

— Потому что ты должна уехать. — Его тихий голос, за деланным спокойствием которого крылось нечто опасное, настораживал больше, чем крики. От него вообще исходила особенная, подавляющая энергия. И как только Алёна его терпит?! Ладно, тетя Ира, она сама не лучше, но что моя подруга нашла в нем?

— Я никуда не поеду. — Эти слова дались мне очень дорого. С чего это вдруг я должна отсюда уезжать?! Я не собираюсь прыгать под ничью дудку, сколь бы громкой она не была.

— Сейчас ты пойдешь в раздевалку. Возьмешь верхнюю одежду. И сядешь в машину, номер которой я тебе скажу, — продолжал, как ни в чем не бывало, Тимофей. — Тебя доставят до дома.

— Не хочу! — сама от себя не ожидая, вдруг топнула я ногой. Дядя взглянул на меня с огромным интересом, который некоторое время затмил его внутреннюю непонятную холодную и очень опасную ярость.

Перечить этому человеку — опасно. Даже родственникам.

— Не хочу? — с улыбкой кобры, мышь которой, припасенная на обед, вдруг устроила забастовку, переспросил дядя Тим. — Девочка, а ты умеешь удивлять. Подумай над моим вчерашним предложением. Со мной можно достичь многого.

— Я буду журналистом, — отозвалась я твердо.

— Ты будешь дурой, постоянно отказываясь от перспектив, — вдруг устало сказал дядя.

Я обиделась. Вдруг вспомнилось, как Алсу рассказывала про своего дядю, который подарил ей на выпускной в школе ее тогдашнюю мечту — шарнирную дорогущую куклу с прекрасным фарфоровым лицом и черными блестящими волосами до талии. И который всегда привозил ей сюрпризы из многочисленных поездок. И который тепло поздравлял свою племянницу по праздникам, учил водить машину, пару раз прикрывал от матери после особо веселых вечеринок, где она перебирала с алкоголем, и даже как-то надрался за компанию с Темными Силами — они вместе пили за здоровье Алсу. А дядя Тим… Что он сделал в моей жизни? Высокомерно смотрел? Холодно улыбался? Отстраненно разговаривал? Какое он вообще имеет право вмешиваться в мою жизнь? Он, человек, который ничего обо мне не знает, кроме имени, даты рождения и еще нескольких фактов! Что у нас общего? Кровь? И что эта кровь дает? Да ничего! Абсолютным счетом ничего. Он чужой человек, и даже фамилии у нас теперь разные.

Мне стало вдруг так невыносимо обидно, что даже в глазах вдруг защипало, и только силой воли я не дала слезам показаться на ресницах.

— Оставьте меня в покое! — почти прокричала я.

Дядя Тим вздохнул. Он выглядел так, словно его маленькая собачка взбесилась и теперь тявкает на весь двор, конфузя перед соседями.

— Не оставлю. Иди в машину. — В его взгляде появилось некоторое недоумение — я явственно прочитала его, прежде чем родственник нацепил маску холодного отстраненного равнодушия. Это меня чуть-чуть приободрило. Неожиданные повороты опасны даже для большой машины.

— Не пойду, — опять проговорила я упрямо.

Он попытался взять меня за локоть, но я вовремя отпрыгнула. По-моему, запас терпения у Тима на пределе. Вот-вот сквозь серое стекло глаз прорвется ярость от неподчинения.

— Мне тебя за руку тащить? — проговорил он деланно спокойно, но голос дяди был таким, что спорить с ним хотелось все меньше и меньше. Голосом человека, который умел подавлять, делая это с какой-то непринужденной легкостью, неестественной для большинства людей. — Ты уже большая девочка.

Я хотела, было, ответить, однако мне не дали этого сделать. Да, неожиданные повороты имеют большую силу. Того, что произошло дальше, даже я не ожидала.

— Эй, мужик! — раздался позади нас знакомый, по-мальчишески самоуверенный голос. — Что нужно от девушки?

И я, и дядя Тим оглянулись. У меня в глазах вместо злых слез запрыгали вопросы. На лице родственника же было написано брезгливое изумление. Знаете, такое, словно он увидел разговаривающую палку и одновременно наступил в грязь.

Не знаю, кто и когда называл дядю Тима мужиком и обращался на "ты", но я отлично понимала, что посмевший сделать это, сейчас нехило огребет. Тимофей — не тот человек, который потерпит панибратства и пренебрежительного отношения.

Дядя Тим окинул глупого Зарецкого взглядом все того же человека с тявкающей породистой собачкой, за которой вдруг стал увиваться дворовый грязный пес с завалявшейся шерстью и хвостом-калачом. Тимофей словно думал, как его отогнать — ногой или пригрозить? Впрочем, свое внимание мальчишке дядя дарил недолго.

— А это еще кто? — более не смотря на Ярослава, а глядя мне в глаза, медленно спросил и без того не особенно добрый Тимофей. Я и рта не успела раскрыть, как Енот вновь выдал:

— Ты скоро? — скучающим голосом спросил он. — Мне надоело тебя ждать. Заканчивай, и пойдем, Настенька, — глумливо добавил Ярослав. Мне понадобилось мобилизовать все свои внутренние силы, чтобы контролировать мимику и не выдать своего изумления.

— Кто это? — повторил свой вопрос дядя с большим нажимом. И я знала, что он очень не любит спрашивать одно и то же дважды.

— Мой ученик, — тихо, четко произнося звуки, ответила я, вновь чувствуя на себе его неприятный давящий взгляд. Он как каменная глыба возвышался надо мной

— Какая разница, кто я? — одновременно со мной провозгласил Зарецкий, не чувствовавший опасности. — Я ее спутник. И я буду решать, когда и с кем она уедет. Ты… — тут он все же смешался, встретившись, наконец, взглядом с грозным Тимофеем. — Вы поняли?

Надо отдать ему должное — он не испугался, а схватил меня за руку. И мы вдвоем уставились на Тимофея.

— Что? — изумленно спросил дядя. Наконец-таки он смог проявить свои искренние чувства, впрочем, ненадолго. Конечно же, он справился с удивлением и раздражением. Дворовая собака посмела гавкнуть! — Что я должен понять?

— Что она для вас сильно молода, дядя, — дерзко отвечал Зарецкий, растерявший последние крупицы здравого смысла. Я попыталась заставить его замолчать, но Яр только сердито на меня глянул, мол, отстань, когда мужчины разбираются.