Том 15. Дневник писателя 1877, 1980, 1981 - Федор Достоевский

С глубочайшим уважением пребываю Вам воистину и вполне преданный

Ф. Достоевский.

247. Е. Н. ГЕЙДЕН

28 января 1881. Петербург

Черновое

26-го[131] числа в легких лопнула артерия и залила наконец легкие.1 После 1-го припадка последовал другой, уже вечером, с чрезвы<чайной> потерей крови, с задушением. С 1/4 <часа> Фед<ор> Мих<айлович> был в полном убеждении, что умрет; его исповедовали и причастили. Мало-помалу дыхание поправилось, кровь унялась. Но так как порванная жилка не зажила, то кровоистечен<ие> может начаться опять. И тогда, конечно, вероятна смерть. Теперь же он в полной памяти и в силах, но боится, что опять лопнет артерия.2

Примечания

В пятнадцатом томе Собрания сочинений Ф. М. Достоевского печатаются наиболее значительные письма Достоевского, отобранные из полного состава его писем, которые были опубликованы в томах XXVIII1, XXVIII2, XXIX1, ХХIХ2 и XXX1 (с учетом дополнения в т. ХХХ2) издания: Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972–1990; в разделе примечаний к нему воспроизводятся относящиеся к 1864 г. дневниковая запись Достоевского с его размышлениями по поводу смерти жены («Маша лежит на столе…») и черновой набросок незавершенной статьи «Социализм и христианство», связанные с соответствующими письмами по содержанию (см.: наст. том. С. 715–717, 774–775).

Тексты писем Ф. М. Достоевского подготовили и примечания к ним составили А. В. Архипова (160–161, 162 (примеч. совм. с Т. И. Орнатской), 163–167), А. И. Батюто (76–90, 92–96, 98, 101–109, 143–157), А. М. Березкин (221, 223–235), И. А. Битюгова (1—37, 158, 159, 186–189; 210 — совм. с И. Д. Якубович), Н. Ф. Буданова (247), Г. Я. Галаган (168–173), Е. И. Кийко (190–209, 211–220, 222, 236–246), Т. И. Орнатская (43, 47, 50–52, 55, 91, 97, 99, 100, 110–142), Г. В. Степанова (176–185), И. Д. Якубович (38–42, 44–46, 48, 49, 53, 56–75, 174, 175).

Редакторы тома — И. А. Битюгова и Т. И. Орнатская. Вступительная статья к примечаниям написана И. А. Битюговой.

Редакционно-техническая работа по подготовке рукописи тома к печати осуществлена Е. Н. Джусоевой; ею же составлен алфавитный список произведений, неосуществленных замыслов и документальных материалов, вошедших в данное издание.

Цитаты из не опубликованных в данном томе писем Достоевского, ссылки на них и комментарии к ним даются по Полному собранию сочинений Ф. М. Достоевского в 30 томах; сведения об источниках, по которым печатаются тексты писем Достоевского, местах их хранения, о первых публикациях и (в большинстве случаев) обоснования датировок в наст. томе не приводятся (см. их в упомянутом выше издании). В конце тома приложены составленные его редакторами список условных сокращений, использованных в примечаниях к текстам писем, и указатель упоминаемых в томе лиц, отношения с которыми Достоевского обычно ясны из комментария (подробные справки о них см. в т. ХХУШ1, ХХ1Х2, ХХХ1 названного выше издания).

Представленные в этом томе письма Ф. М. Достоевского охватывают период с весны 1834 по январь 1881 г., т. е. начиная с двенадцатилетнего возраста будущего писателя и до его предсмертных дней. В эпистолярном наследии Достоевского нашли отражение основные события его жизненного пути. Мы узнаем об его отроческих годах в Москве, пребывании его в пансионах Н. И. Драшусова и Л. И. Чермака, приезде в Петербург для поступления в Главное инженерное училище, обучении там, юношеской дружбе с И. Н. Шидловским, потере матери и отца, окончании училища, выходе в отставку с целью посвятить себя литературной деятельности и вхождении с «Бедными людьми» в литературу, а позднее обо всех этапах его творчества. В письмах рассказывается об аресте Достоевского весной 1849 г. по «делу» петрашевцев и заключении в Петропавловской крепости, о его переживаниях на Семеновском плацу в день предстоявшей смертной казни, неожиданно отмененной высочайшим повелением. Перерыв в переписке наступает во время четырех лет каторги. Далее идут сообщения, относящиеся к отправке Достоевского по окончании срока в Семипалатинск рядовым, знакомству его там с семейством М. Д. Исаевой, переехавшим впоследствии в Кузнецк, смерти ее мужа, роману с ней, осложненному соперничеством с молодым учителем, свадьбе, возвращению Достоевскому по «высокой милости» прав потомственного дворянства, удовлетворению его прошений о прекращении по состоянию здоровья военной службы и, наконец, возвращению его с женой и пасынком в Россию, сначала в Тверь, потом в Петербург. Письма дают представление о совместной деятельности Достоевского и его старшего брата по изданию журналов «Время» и «Эпоха», их закрытии; в них говорится о смерти первой жены и брата Михаила, об увлечении А. П. Сусловой, а затем после знакомства с матерью и сестрами А. В. и С. В. Корвин-Круковскими — старшей из них Анной, о встрече с рекомендованной писателю в качестве стенографистки для скорейшего окончания романа «Игрок» А. Г. Сниткиной, которая вскоре стала его женой, о жизни его за границей (ранние поездки 1862 и 1863 гг., совместное четырехгодичное пребывание в Европе с А. Г. Достоевской, последующие посещения Эмса для лечения). В письмах запечатлены и события семейной жизни Достоевского (смерть в Женеве двухмесячной дочери Сони, рождение Любови, Федора и некоторое время спустя Алеши, который умирает двух с половиной лет от припадка эпилепсии; жизнь в 1870-е гг. в летний период с семьей в старой Руссе (одно лето — в Малом Приколе)), и его творческая работа над созданием своих произведений, и поездка весной 1880 г. на Пушкинский праздник в Москву, отмеченная успехом его речи о Пушкине на заседании Общества любителей российской словесности, и участие в литературных чтениях, и посещение петербургских салонов Е. А. Штакеншнейдер, С. А. Толстой и других. Последнее письмо в томе набросано под его диктовку в день кончины Достоевского, последовавшей от легочного кровотечения.

Откровенные, обычно с жаром написанные корреспонденции Достоевского освещают все эти биографические моменты его жизни, как бы заменяя личный дневник, но зачастую являясь также общественно-литературным документом с ярко выраженной индивидуальной позицией писателя, остро реагирующего на происходящее вокруг него в русской жизни. Повседневные явления, газетные факты постоянно привлекают внимание Достоевского, становясь в его письмах предметом глубоких размышлений, а порой и эмоционально-художественных обобщений. Достоевский предстает в них в борьбе противоречий, в постоянном развитии, в поисках синтеза. Недаром еще в одном из ранних писем к брату Михаилу от 16 августа 1839 г. он утверждал: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком» (см.: наст. том. С. 21).

Из писем вырисовываются отношения Достоевского с женой, детьми, многочисленными родственниками и рядом его современников. Среди корреспондентов — постоянные адресаты (такие, например, как M. М. Достоевский (до 1864 г.). в 1860-е — начале 1870-х гг. А. Н. Майков, H. H. Страхов, любимая племянница С. А. Иванова, а в 1870-е — начале 1880-х гг. А. Г. Достоевская) и вовсе незнакомые писателю люди, обращавшиеся к нему с волнующими их вопросами, исповедями. Личные переживания, взаимоотношения с людьми неотделимы у Достоевского от творческого начала, подчинены ему. Так, отвечая 16 августа 1880 г. М. А. Поливановой, решившейся посвятить Достоевского в свою интимную семейную драму, он признается: «А знаете ли, что я сам, например, меньше чем кто другой способен и имею право решать такие вопросы? Это потому, что самое положение мое, как писателя, слишком особливо <…>. Я имею у себя всегда готовую писательскую деятельность, которой предаюсь с увлечением, в которую полагаю все старания мои, все радости и надежды мои и даю им этой деятельностью исход» (наст. том. С. 642).

Материальная необеспеченность, получение часто денег вперед и напряженная работа к определенному сроку, порой болезненное состояние (припадки) — таковы характерные обстоятельства творческого труда Достоевского. Художественное творчество — главный аспект его писем. Они вводят в историю создания и публикации «Бедных людей». «Двойника», ранних повестей и рассказов, «Села Степанчикова…», «Дядюшкина сна», «Записок из Мертвого дома», «Униженных и оскорбленных», «Игрока», «Преступления и наказания», «Идиота», «Вечного мужа». «Бесов», «Подростка», «Братьев Карамазовых», «Дневника писателя» разных лет и других его произведений. Из писем нам становятся известны его неосуществленные замыслы, такие, например, как «Письма об искусстве», «План для рассказа» (в «Зарю»), «Атеизм» или «Житие великого грешника» и другие, самостоятельные или нашедшие в дальнейшем какое-либо развитие в законченных произведениях; вместе с сохранившимися подготовительными планами его больших романов замыслы эти свидетельствуют об интенсивном творческом процессе, богатстве писательской фантазии Достоевского. В письмах Достоевский формулирует и особенности своего художественного метода. Так, например, в письме от 11 (23) декабря 1868 г. к А. Н. Майкову, защищая «положительно-прекрасного» героя завершаемого им романа «Идиот», Достоевский подчеркивает своеобразие своего «идеализма» (или так называемого «фантастического реализма»): «Совершенно другие я понятия имею о действительности и реализме, чем наши реалисты и критики. Мой идеализм — реальнее ихнего. Господи! Порассказать толково то, что мы все, русские, пережили в последние 10 лет в нашем духовном развитии, — да разве не закричат реалисты, что это фантазия! А между тем это исконный, настоящий реализм! <…> Ихним реализмом — сотой доли реальных, действительно случившихся фактов не объяснишь. А мы нашим идеализмом пророчили даже факты. Случалось» (наст. том. С.390). Достоевский часто останавливается в письмах на отрицательных, больных, трагических сторонах действительности; эти размышления тесно связаны, как правило, с его думами о судьбах России и русского народа в их соотношении с Европой и европейской цивилизацией, о гармоническом разрешении мировых противоречий. Заключительной самохарактеристикой, дающей ключ как к художественному, так и к эпистолярному наследию Достоевского, служит заметка в его записной тетради 1880 г.: «При полном реализме найти в человеке человека. Это русская черта по преимуществу, и в этом смысле я, конечно, народен (ибо направление мое истекает из глубины христианского духа народного), — хотя и неизвестен русскому народу теперешнему, но буду известен будущему» (ПСС. Т. XXVII. С. 65).