Лекции по античной философии. Очерк современной европейской философии - Мераб Константинович Мамардашвили
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До сих пор я говорил об опыте с точки зрения самодостаточности опыта: о неких смыслах, сущностях и прочее, которые содержатся только в самом опыте, а сейчас я показываю, что, кроме того, чтобы речь шла о явлениях сознания, речь должна идти еще и о реальных феноменах общения. В данном случае мы имеем некую общину, пускай состоящую из двух человек, которая и есть производитель, или продуктивный агент, явлений и событий. Связь должна быть совершенно конкретной, здесь и теперь, связь людей, не вытекающая ни из каких общественных связей. Она ведь сама по себе каждый раз есть сгусток, сгущение или вспучивание внутри всей системы социальных отношений, которую мы анализируем в терминах классов, слоев, анализируем социологически — по стратам и прочее, приводим социальную статистику.
Есть устройство общества в виде массовых явлений, к которым применимы определенные способы расчленения и анализа, выявляющего определенные связи, а есть некое тоже общение, тоже ячейка, и тоже социальная, являющаяся условием событий в психической жизни и в сознании, если под событием понимать то, что я называл новым сознательным опытом, несущим с собой излечение. Поэтому, собственно говоря, психоанализ и отличается от наук в традиционном смысле слова. Или, иными словами, с возникновением психоанализа появляется, так сказать, на сцене существующих типов мысли, типов научных теорий совершенно особый род научной теории и особый способ построения научного знания. И собственно говоря, во многом неприятие психоанализа со стороны традиционного научного истеблишмента своими корнями уходит как раз в тот факт, что это новый способ построения научного знания. Он прежде всего новый в том смысле, что мы имеем здесь дело с как бы на ходу перестраиваемой теорией, которая в своих утверждениях зависит от применения самих утверждений, и это применение меняет, перестраивает на ходу теорию. И кроме того, сама эта теория не есть некий склад готовых истин о некотором внешнем объекте, потому что — и в этом был глубокий смысл психоанализа — в случае психоанализа мы имеем дело с экспериментированием над чем-то таким, природе чего принадлежат проявления самого субъекта; это не экспериментирование над внешним объектом, как в физике или в традиционной биологии, медицине и так далее, а это экспериментирование над чем-то таким, природе чего принадлежат проявления жизни и самого экспериментатора. В этом общении [врача и пациента], в этой ячейке связность является условием чего-то в самой теории, и эта связность не есть связность готового общества; в этой ячейке субъект экспериментирует (не только врач), но не с внешним ему предметом, а с таким предметом, природе которого он сам же и принадлежит.
Я дам теперь другую ассоциацию для понимания этой проблемы и тем самым одновременно свяжу стилистически совершенно разные, казалось бы, проявления культуры в ХХ веке, — ассоциацию с современной физикой, где в квантовой механике возникает так называемая проблема возмущения предмета наблюдения самим актом наблюдения. То есть современная физика тоже вышла к анализу таких предметов, в которых предмет наблюдения неотделим от средств наблюдения, неотделим настолько, что мы должны считаться с тем изменением, которое сам акт наблюдения вносит в наблюдаемое (в психоанализе и в квантовой физике проглядывают рога, растущие из некоего одного глубинного центра интеллектуальной жизни в ХХ веке).
Вы прекрасно знаете даже просто из психологии, что нечто, которое мы начинаем наблюдать, мы перестаем испытывать, или переживать. Это один из эффектов пертурбации сознательной жизни, то есть возмущающего влияния наблюдения, но я приведу более содержательный пример такой пертурбации, чтобы еще раз пояснить проблему самодостаточности опыта и сгустков и вспучиваний, которые появились в поле зрения, некогда прозрачного для нашего наблюдения. Я возьму литературный пример, который трудно так сходу устно анализировать, потому что он при внешней простоте довольно сложный. Но одну мысль я хотел бы из этого примера извлечь, мысль, иллюстрирующую то, о чем я говорил. У Чехова есть рассказ «Черный монах», и, как ни странно, это пример того, о чем современная физика, и одновременно пример того, о чем психоанализ. В каком смысле слова я имею право сравнивать столь различные явления? Вы ведь не подозреваете меня в том, что я предполагаю, что Чехов знал современную физику, которая появилась на сорок лет позже? И даже если бы знал, писатель ведь не работает, подглядывая одним глазом в учебник физики, а правой рукой выводя свои каракули, из которых состоит рассказ. В этом рассказе мы имеем дело с примером человека, который умер в качестве личности, излечившись. Пока он был болен, болезнь была условием некоторой продуктивной и оригинальной работы его сознания и психики, но на эту болезнь было оказано воздействие; оно не оказалось невинным, оно существенно изменило ход самой психической жизни, изменило настолько, что человек выздоровел, а личность в нем умерла. То есть мы вмешались в нее такими экспериментальными средствами (я уже по этой аналогии иду не в чеховских терминах, конечно), которые находятся в некоей соразмерности с объектом и в силу соразмерности с объектом нарушают его естественное течение и приводят нас к потере того, о чем мы должны были бы узнать. Мы ведь не узнали о том, что хотело выразиться через болезнь; мы это потеряли и заодно убили и личность.
Кстати, я еще расширю круг литературных ассоциаций. Это серьезная проблема, которую совершенно иначе и в других словах чувствовал Достоевский; он это формулировал даже в виде антиномии, по силе почти что равной знаменитым кантовским антиномиям. А я ее выражу так: говорить или видеть А — это сумасшествие. Это первая часть антиномии. А вторая часть, что [вместе с первой] и составляет антиномию, следующая: чтобы увидеть и понять А, нужно сойти с ума. Следовательно, если мы имеем перед собой то, что мы называем сумасшествием, и если мы это называем сумасшествием по обычным нормам классического рассудка, то есть отклонением, то с ним нужно произвести некоторые операции, чтобы вернуть его к норме, адаптировать его к норме. И что? Адаптировали. Но тогда мы не увидим и никогда не узнаем
