Собрание сочинений святителя Григория Богослова - Григорий Богослов

Послание 1, к монаху Евагрию, о Божестве

Весьма дивлюсь ясности твоего ума и прихожу в крайнее изумление от того, что через точные вопросы свои становишься ты виновником таких умозрений и столь важных исследований, когда приводишь меня в необходимость говорить и трудиться над доказательствами тем, что предлагаешь мне необходимые и полезные вопросы. Ибо после твоих вопросов и мне совершенно необходимо дать ясные на них ответы. Так и теперь предложенный тобой вопрос был следующего содержания: как представить себе естество (иной правильнее назвал бы сие сущностью, а не естеством) Отца и Сына и Святого Духа? Простым или сложным? Если оно просто, то как заключает в себе три — число наименованных выше? Что просто, то одновидно и нечисленно; а что подлежит исчислению, то необходимо рассекается, хотя бы и не было счисляемо; и рассекаемое подлежит страданию, ибо сечение есть страдание. Итак, если естество Всесовершенного просто, то напрасно наречение Имен, а если наречение Имен истинно и нужно веровать в Имена, то не имеет уже места одновидность и простота. Посему какое же естество Божье? — спрашивал ты меня.

Слово истины представит на сие объяснение со всею тщательностью; оно не будет, по недостатку доказательств, неразумно заменять их призраком безотчетной веры, не покусится закрывать нетвердость своего убеждения свидетельствами древних басней, но точным исследованием и прямыми заключениями приведет в ясность достоверность умозрения. Да поступит же так слово наше, и да скажет, как нужно представлять себе Божество, простым ли чем или тройственным? Ибо так говорить и веровать принуждает нас тройственность имен. И некоторые, употребив во зло сии имена, составили нетвердые и совершенно неуместные учения, полагая, что с произношением имен вместе и сущность терпит уже разделение. Но нам, как и сам ты говоришь, нужно оставить таковых, нетвердо доказывающих приемлемое ими учение; устремим же ум свой на правильное усвоение познания. Итак, прежде определим, что такое есть Бог; потом тщательно займемся доказательствами.

Сущность Божья, без сомнения, проста и нераздельна, по самому естеству имея в себе простоту и бестелесность. Но, может быть, этому противоречит понятие о раздельности имен, числом три уничтожая одновидность Всесовершенного. Неужели же ради одновидности необходимо нам оставить исповедание Отца и Сына и Святого Духа? Никак. Ибо наречение имен не повредит нераздельному единству Всесовершенного. Умопостигаемое, хотя и многоименно (у каждого народа оно именуется весьма многими именами), однако же выше всякого наименования, потому что для умосозерцаемого и бесплотного нет ни одного собственного имени. И как, собственно, наименовать то, что не подлежит нашим взорам, чего мы вовсе не можем уловить человеческими чувствами? Но для точнейшего уразумения целого возьмем малейшую частицу умосозерцаемого — душу. Душа называется именем женского рода, но не имеет в себе никакого женственного свойства, так как, по существу своему, она ни мужеский пол, ни женский. Подобным образом и рождаемый душой λογος (слово) хотя имеет имя мужеского рода, однако же и он, как известно, состоит вне всякой, мужеской ли то или женской, телесности. А если и последние из умосозерцаемых — душа и слово — не имеют собственных имен, то как можно сказать, что собственными именами называются такие предметы, которые в ряду умосозерцаемых суть первые и даже выше умосерзцаемого? Но хотя употребление имен полезно по необходимости, так как оно ведет нас к составлению понятия о предметах умосозерцаемых; однако же некоторые, думая, что вместе с наименованиями и самая сущность грубым образом делится на части, представляют в мыслях своих нечто во всех отношениях недостойное Божественного. Нам же, ценителям истины, нужно знать, что божественная и нераздельная сущность Всесовершенного не сложна и единовидна, но для пользы нашего душевного спасения, как сказали мы, делится, по–видимому, наименованиями и допускает необходимость деления. Как душа, которая сама есть существо умосозерцаемое, порождает множество беспредельных мыслей, однако же не делится от того, что подлежит мышлению, и от предшествовавших в ней мыслей не истощается в богатстве мыслей, но более обогащается, нежели оскудевает; и как это привносимое и общее всем слово не отдельно от души, его произносящей, но тем не менее бывает в то же время и в душах слушающих, так что и от первой не отлучается, и в последних находится, производит же более единение, нежели разделение их и наших душ — так и ты представляй Сына нимало неотлучным от Отца, Духа Святого неотлучным от Сына, неотлучным, как мысль от ума.

Как между умом, мыслью и душой невозможно представить какого–либо деления или сечения, так равно невозможно представлять никакого деления или сечения между Святым Духом, и Спасителем, и Отцом, потому что, как сказали мы, естество умосозерцаемого и Божественного нераздельно. Или еще: как невозможно найти деления между кругом солнечным и лучом по причине неизменяемости, бестелесности, простоты и неделимости, напротив, луч соединен с кругом и, наоборот, круг, подобно роднику, потоками изливает на все лучи, как бы наводняя нас светом и вдруг погружая в море красоты; так, подобно каким–то лучам, ниспосланы к нам от Отца светоносный Иисус и Святой Дух. Ибо как лучи света, по природе своей имея между собой нераздельное соотношение, от света не отлучаются, друг от друга не отсекаются и до нас низводят дар света — таким же образом и Спаситель наш, и Святой Дух, как единственный луч Отца, и преподают нам свет истины, и пребывают соединены с Отцом. И каким образом из водного источника, дающего без оскудения сладкую воду, иногда обильная и неудержимая струя, выходя в начале из одного ключа единым током, в течении сечется на два ручья и, если смотреть на образовавшиеся ручьи, имеет двойное течение, в самой же сущности от такого деления ничего не изменяется, потому что течение, хотя разделяется положением ручьев, однако же сохраняет одно и то же качество влаги, и каждый из ручьев, хотя представляется теряющимся вдали и далеко отстоящим от источника, но, по непрерывности течения в источнике, относительно к началу, соединен с источником, его порождающим: подобным образом и Бог всех благ, Строитель истины, Отец Спасителя, первая вина жизни, стебель бессмертия, источник присносущной жизни ниспослал нам сугубый, умосозерцаемый дар — Сына и Святого Духа, но Сам и по Своей сущности, не потерпел от этого никакого ущерба (ибо не подвергся какому–либо умалению вследствие пришествия Их к нам). Они, снизойдя к нам, тем не менее пребывают неотлучными от Отца, ибо, как сказали мы в начале, естество Всесовершенных нераздельно.

Весьма многое, достопочтеннейший, и гораздо больше, чем сказано, можно было бы найти к ясному изложению самого необходимого вопроса об Отце и Сыне и Святом Духе, как именно надлежит понимать оный, но поскольку для тебя и для подобных тебе нетрудно и из немногого познать многое, то по сей причине признал я справедливым здесь прекратить слово о сем члене учения.

Послание 2, к Нектарию, епископу Константинопольскому

По–видимому, настоящая жизнь наша во всем оставлена без Божьего попечения, которое охраняло Церковь во времена, нам предшествовавшие. И у меня до того упал дух от бедствия, что я не считаю несчастьями собственные скорби в жизни своей, хотя они весьма тяжки и многочисленны и, приключившись с кем–нибудь иным, показались бы невыносимыми, но смотрю на одни общие страдания Церкви, об уврачевании которых если не заботиться в настоящее время, то дело дойдет постепенно до совершенной безнадежности. Еретики, ариане и евдоксиане, не знаю кем подвигнутые к безумию, как будто получив на то свободу, выставляют напоказ свой недуг, собирая Церковь, как будто делают сие по праву. А сварливые последователи Македония дошли до такого безумия, что, присвоив себе имя епископа, появляются в наших местах, называя рукоположителем своим Елевсия. Домашнее же наше зло — Евномий — не довольствуется чем–нибудь обыкновенным, но считает для себя потерею, если не всех увлек с собой на погибель. Но это еще сносно; всего же тягостнее в церковных бедствиях дерзость аполлинаристов, которым, не знаю как, такая святость попустила присвоить себе наравне с нами власть собрания. Без сомнения, ты, по Божьей благодати, весьма сведущий в божественных таинствах, не только можешь защитить правое учение, но знаешь и то, что выдуманное еретиками против здравой веры, впрочем, и от нашего, может быть, смирения. Не безвременно будет твоей пречестности услышать, что в руках у меня есть сочинение Аполлинария, в котором излагаемое превосходит всякое еретическое учение. И в нем утверждается, что плоть, принятая Единородным Сыном Божьим в деле домостроительства для обновления естества нашего, не впоследствии приобщена, но изначально было в Сыне сие телесное естество и в доказательство таковой нелепости, худо воспользовавшись одним изречением евангельским, Аполлинарий приводит: никто же взыде на небо токмо сшедший с небесе Сын человеческий (Ин. 3:13), — как будто Он был уже Сыном человеческим еще до снисшествия на землю и снисшел, принеся с Собой собственную плоть, ту, которую имели на небе, предвечную и принадлежащую к сущности. Приводит еще и одно апостольское изречение, оторванное от целого состава речи: второй человек с небесе (1 Кор. 15:47). Потом доказывает, что сей приходящий свыше человек не имеет ума, и Божество Единородное, восполняющее в Нем место ума, составляет часть человеческого состава и именно третью, потому что в Нем есть душа и тело человеческие, а ума нет, но место ума восполняет Божье Слово. И это еще не самое худшее, напротив, всего нестерпимее, что по рассуждению Аполлинария сам Единородный Бог, Судия всех, Начальник жизни и Истребитель смерти, смертен, принял страдание собственным Божеством Своим и во время трехдневного умерщвления плоти соумерщвлялось и Божество, и таким образом воскрешено было от смерти Отцом. Долго было бы пересказывать все прочее, что еще присовокупляет он к этим нелепостям. Посему, если так умствующие имеют право иметь свои собрания, да рассудит твоя испытанная во Христе мудрость, что, когда мы не согласны с ними в образе мыслей, дать им право иметь свои собрания — значит не что иное, как признать, что учение их истиннее нашего. Ибо, если дозволяется им, как благочестивым, учить сообразно с их образом мыслей и свободно проповедовать содержимое ими учение, то не явно ли этим осуждается учение Церкви, как будто истина на их стороне? Ибо не естественно быть истинными двум противоположным учениям об одном и том же. Как же твой великодаровитый и высокий ум потерпел, чтобы не воспользоваться обычной свободой к уврачеванию такого зла? Но если прежде не было сделано сего, по крайней мере теперь да восстанет твое безукоризненное в добродетели совершенство и внушит благочестивейшему Царю, что не будет никакой пользы от всей заботливости его о Церквах, если такое зло, стремящееся к ниспровержению здравой веры, усилится по причине данной им свободы.