Постумия - Инна Тронина

Старик раскраснелся, и глаза его опять стали белыми. Своим маленьким кулачком он ударил по столу так, что арбузные корки посыпались на траву.

– А после пьянки драка началась. Выдернули колья из заборов – и ну друг друга лупить! Кто-то помер от алкогольного отравления, кого-то элементарно убили. Там же сёла просто купаются в этом самогоне. И на трассе подают, а потом аварии…

– Безобразие, конечно, – вздохнул Петренко. – С абрикосами воевать – это не со свояками.

– А вот ещё один пример маразма, – отдышавшись, продолжал Старик. – Как тут со злом бороться, если за добро бьют по рукам? Я вот до сих пор поверить не могу. Слышали про Зимина?

– Это основатель фонда «Династия»? – переспросил Петренко. – Конечно, слышали. У меня дома целая полка книг, изданных на его средства…

– Он ведь не один вкладывал деньги в народное просвещение. Да, это флагман, но были и другие. Сами не хотите научную литературу издавать, гоните всякое барахло тоннами, так хоть порядочным людям не мешайте! Они же ваше дело делают! «Братков» меньше станет, если молодёжь получит возможность приобщиться к высокому. Нет, у нас любая инициатива наказуема. Почитают, подумают и начнут всякие вопросы задавать. С умниками трудно, и потому – вон их! А я-то всё иначе себе представлял, старый хрен. Считал, что с меценатов нужно пылинки сдувать. Был фонд, и нет фонда. «Как мы дальше будем жить? Ведь пришла беда…» Не помню, чья это песня, – признался Старик. – И не одна беда, их много. И ещё будут, пока не поумнеем.

Дядя между тем подбирал с травы арбузные корки, чтобы не звать уборщицу. Потом разогнулся, вытер лицо носовым платком. Петренко грустно смотрел на него.

– Жизнь учит жестоко, чтобы навек усвоили, – продолжал Старик. – Что-то упустили в прошлом, не додумали. Теперь вот проходим по новой. Видно, мне уже не судьба этот урок дослушать.

– Геннадий Григорьевич, вы ещё меня переживёте! – Петренко потёр сердце под клетчатой рубашкой и смущённо улыбнулся.

– Глупости говоришь, тёзка! – оборвал его Старик. – Сейчас вот пойду в дом, прилягу.

– Может, врача вызвать? – встревожился дядя.

Я тоже встала, огляделась по сторонам. Знала, что медики дежурят здесь постоянно.

– Сам позову, если надо будет. У меня «тревожная кнопка» имеется, – проворчал Старик. – Из ума я ещё не выжил. Да доктор и так вечерком придёт проведать. Мне в следующем году восемьдесят, пора уже и есть знать. Никто из моих родственников столько не жил. А ведь я много раз мог перекинуться. Началось с трёхлетнего возраста. Моя мать родилась в мае, и ей ландыши подарили. А ведь они сильно ядовитые. Даже та вода, в которой стоят эти милые цветочки, представляет опасность. Я полез их нюхать, упал, разбил вазочку, порезался. И, как учили, отсосал кровь – вместе с соком. Гершель вытащил меня просто чудом. Не окажись рядом знающего фармацевта, всё бы тогда и кончилось. До сих пор помню, как вразнобой дёргалось сердце. А какие чудовища мерещились, когда начались глюки!..

– Да что вы! – испугался Петренко. – Никогда ведь не рассказывали. Вот что бывает в жизни!

– Не хотел тебе душу травить, – признался Старик. – Сразу своего Тарасика вспомнишь.

– Да, он кипяток на себя опрокинул. – Геннадий Иванович тяжело вздохнул. Плечи его резко поднялись и упали. – Сейчас бы уже взрослый был мужчина. – С малышнёй бывает. Глаз да глаз за ними нужен. Смотри, Марьяна, в оба. Дети ведь лезут везде, когда ходить начинают. Всё им попробовать нужно. Со стариками оставлять нельзя. Вот наша бабка не углядела.

– Ничего, тёзка, я уже долго отсвечиваю, – закашлялся Старик. Но теперь, как писал Купер, «масло иссякает в светильнике жизни». Всех это ждёт, только в разные сроки. Часто стали ушедшие коллеги сниться. Роберт Недевицкий, который в восемьдесят четвёртом погиб, в Афганистане. Михаил Хрусталёв… Тот через год попал в автомобильную катастрофу. Не случайно всё произошло в Подмосковье. И другие тоже… Дарья – мать Максима с Зоей. Чаще всего вижу её к дождю. Марина Павловская, Дора Модэк. Какие женщины были! Одна двадцать девять лет прожила. Другой незадолго до гибели тридцать пять исполнилось…

– Да вы бы съездили на Алтай! – предложил дядя. – Меня там просто воскресили после Михона. В девяносто первом, когда брат погиб, было острое горе. Будто ножом в сердце ударили. А этот раз тяжесть в груди, каменная тоска, что ещё хуже. Так вот, искупался несколько раз в бочке, в бульоне из пантов, и снова ощутил вкус к жизни.

– У тебя жена молодая, Всеволод, – объяснил Старик. – Ещё родить может. Маральник здорово поднимает либидо. А мне уже поздно этим баловаться. Да и хватит, наверное, пятерых-то детей. Как думаете, а?

– Вам и восьмидесяти нет! – заспорил Петренко. – А вот Иван Краско на шестьдесят лет старше своей четвёртой жены. Пример надо брать, а не ползти на кладбище раньше времени.

– Нет уж, отгулял я своё. И газетный пиар мне не нужен. Никого не собираюсь удивлять, – махнул рукой Ерухимович. – Шести жён вполне достаточно. А больше – уже патология. Ну, ладно, что делать? И вообще, смерть – не точка, а запятая. Это не я сказал, а Виктория Токарева. Но я пока ещё поживу. Хочу в Мозырь, на родину, съездить. Это ведь единственный райцентр, где есть трамвай! Всего один маршрут, зато какая трасса! Настоящие «американские горки». Вон, Марьяна была там, видела. Холмы Мозырьской гряды, оставшиеся после прохождения ледника, огромная долина реки Припяти – пейзажи для кисти гения! Напоследок хочу ещё раз глянуть на всё это. Кто знает, как там, в загробном мире? Может, в ад попаду. А пока приезжайте в субботу или в воскресенье. Я вас ещё, если хотите, расскажу про свояков и Финансиста. Кое-какие новые сведения должны поступить. В СИЗО «Печатники» одна дамочка сидит, по фамилии Юленберг. Перед этим она носила фамилию Андерсен, а урождённая – Некрасова…

– Наша, что ли?

Я вспомнила об Инессе Шейхтдиновой и об её племяннице, которая тоже там сидела.

– Да, российская гражданка, но окончила Кембридж. И полученные знания употребила на пользу криминала. Она буквально поседела со страху перед свояками и Финансистом. Теперь вот тоже за ум взялась. Так что обещаю вам интересный вечер. А пока пойду, посплю немного. Да и Марьяне пора домой – у неё уже совсем глаза закрываются. Вы её берегите.

– Всеволод, вези племянницу на Рублёвку, – решил Петренко. – А меня высадишь где-нибудь у метро. По магазинам пройдусь. Мне ведь вскорости Дрона надо женить. Мчался мужик в Питер, навстречу судьбе, и не подозревал об этом…

Глава 32

28 сентября (день).

Марианна, дорогая! Я решила, что от неурочной жары сошла с ума. И сразу подумала, что тогда, в конце мая, вы уже были в положении. Тем не менее, пошли под пули опытного вояки…

– А что делать-то, Чарна Моисеевна? Я и опять бросилась бы отнимать Полину, кабы смогла. Кстати, её дедушка с бабушкой забрали во Львов, на родину матери. Так что у нашей малышки всё хорошо…

– Очень за неё рада! – Чарна говорила о Полине Великойской, а сама косилась на мой живот, уютно спрятавшийся под клетчатым бордовым платьем с обильными складками спереди.

– Это ещё что, – продолжала болтать я, так и этак поворачиваясь перед огромным зеркалом в прихожей Чарны. – Недавно где-то читала, что сто лет назад, в 1915 году, один из пленных австрийцев оказался женщиной. Так мало того – она ещё и родила! Так что я ничего особенного и не совершила. Откуда только люди взяли, что беременность – это тяжёлая болезнь? Если она желанная, и организм у тебя в порядке, просто на крыльях летаешь, честное слово! Вот с Маамуном – да, я на этом сроке еле ползала…

После аномальной жары нынешнего «бабьего лета» налетел северо-западный ветер, хлынули дожди. Но мне до сих пор было жарко. Поэтому в гости надела платье без рукавов. Сверху набросила тот самый плащ, в котором преследовала Тэрджи Джиоева. Евгения мне его подарила, потому что другого выхода не было. Сама носить попорченную мною вещь она не могла.

Обувь я подобрала под цвет плаща. Это были светло-коричневые туфли «Элизабет». Ажурные, воздушные, они сразу же невероятно мне приглянулись. Устойчивый надёжный каблук, так нужный мне сейчас, дополнял идеальную картину.

– Честно говоря, Чарна Моисеевна, тогда я просто не успела сказать вам правду. Вы ведь спросили, почему я не хочу принять участие в экспериментах на выносливость. Но тут на сцене появился Джиоев…

– Ах, да, да! А я и забыла. Всё-таки природу не обманешь. Семьдесят пять лет – не баран чихнул, – призналась Чарна. – А тут ещё потеря крови, начинающийся сепсис. Теперь вот буду хромая. Этот бандит сделал то, чего не могли совершить все мои противники прошлых лет. Превратил меня в развалину. А я так боялась – как чуяла!

Сама она надела то же платье, что и в прошлый раз. А вот лаковые лодочки пришлось спрятать в коробку. После ранения могла носить только матерчатые лёгкие туфли на липучках и невысокой танкетке. Они были бежевые – в тон платью. При этом моя наставница сильно опиралась на алюминиевый костыль.