Пещера Лейхтвейса. Том третий - В. Редер

Если бы он согласился предоставить своих людей, или хотя бы часть их для предполагаемого нападения на апачей, то надежда на спасение похищенных женщин была бы возможна. Но такое согласие хозяина обоза было бы довольно значительной жертвой, так как в таком случае обоз его задерживался по крайней мере на два дня, а между тем в таких путешествиях считаются не только с каждым днем, но даже с каждым часом, не говоря уже о том, что остановка обоза в непосредственной близости от стана хищных апачей уже сама по себе представляла довольно рискованное дело.

— Вот этот человек, — услышал Лейхтвейс слова старого Боба, — о печальной судьбе которого я рассказал; еще раз повторяю — во всей Аризоне я не знаю более храброго и честного молодца. Помогая ему, вы не только исполнили бы долг братской любви и милосердия, предписываемый всякому христианину, но вы приобрели бы также друга, который когда-нибудь, пожалуй, мог бы оказать услугу и вам.

— Это последнее замечание совершенно излишне, — сказал владелец меховой фирмы, — здесь дело идет о двух женщинах, похищенных апачами и находящихся в самой ужасной опасности. Я был бы негодяем, если бы хоть на шаг двинулся с обозом дальше, не испытав всех средств, которыми их возможно было бы спасти. Попросите этого человека подойти поближе.

Лейхтвейс между тем слышал весь этот разговор. Он был тронут до глубины души, но волнение его было вызвано не одной только радостной надеждой, что Лора, быть может, будет ему возвращена, оно имело еще другую причину. Дело в том, что голос коммерсанта сразу показался ему знакомым, и хотя разговор с Бобом происходил по-английски, тем не менее разбойник сразу уловил в этом голосе какой-то родной, немецкий оттенок. По зову охотника он подошел поближе. Но едва только коммерсант увидел его, как радостно бросился к нему с распростертыми объятьями.

— Боже мой! Это он! Курт, посмотри на этого человека, который нуждается в нашей поддержке. Это он… это Генрих Антон Лейхтвейс!

— Андреас Зонненкамп, — дрожащими губами проговорил Лейхтвейс.

— Да, да, Андреас Зонненкамп из Франкфурта-на-Майне, — сказал знаменитый купец, крепко пожимая руку разбойника. — Это я, а вот и мой зять Курт фон Редвиц, который вам тоже знаком. Которому вы когда-то спасли жену, — воскликнул молодой майор, — и который, даст Бог, теперь отблагодарит вас за это тем, что снова вернет вам вашу Лору.

Лейхтвейс от волнения не мог говорить. Он только пожимал протягиваемые ему руки, смотрел то на Андреаса Зонненкампа, то на Курта и не знал, действительность ли это или сон.

— Вы, кажется, знаете друг друга? — сказал старый Боб, снова закуривая потухшую трубку. — Черт возьми! Вот неожиданная встреча. Глядя на вашу радость, даже у меня, у старого сухаря, начинает биться сердце. Да, такой уж народ эти немцы. Сентиментальные люди: как встретятся два друга немца, да еще после нескольких годочков разлуки, так всегда выходит как-то особенно трогательно.

— Да! Я не ожидал, что еще когда-нибудь увижу вас, Андреас Зонненкамп, — сказал Лейхтвейс, который между тем немного пришел в себя. — Но часто вспоминал я о вас, как о самом лучшем, самом честном человеке на свете.

— И я также не надеялся свидеться с вами, Генрих Антон Лейхтвейс, — ответил франкфуртский купец, — ведь у нас в Германии вас считают погибшим, вас всех — и вашу жену, и ваших товарищей. Рассказывают, что вы погибли вместе с «Колумбусом» после того, как спасли от плена пятьсот добрых молодцов.

— «Колумбус» лежит на дне Немецкого моря, — подтвердил Лейхтвейс, — меня же, мою жену и моих товарищей спас сам Бог и после многих опасностей благополучно привел нас в страну, где мы сделались честными и мирными тружениками.

— Да, это я могу подтвердить, — вмешался тут старый Боб, — во всей Аризоне нет лучших людей, чем Генрих Антон Лейхтвейс и его друзья.

— Так идите же в нашу палатку, — пригласил Зонненкамп. — Там за едой и стаканом вина обсудим хорошенько, как нам взяться за дело против проклятых краснокожих. На меня рассчитывайте, как на каменную гору. Я весь в вашем распоряжении вместе с Куртом и всеми людьми, которые сопровождают обоз; если нужно, я готов пожертвовать и им.

— Вот еще недоставало, — сердито проворчал Боб, — пожертвовать обозом, стоящим несколько миллионов. Да лучше я собственными своими руками зарежу всех индейцев Аризоны. Обоз прекрасно доедет туда, куда следует, а те две красавицы тоже будут доставлены на место, то есть будут возвращены своим мужьям.

Глава 141

СТАРЫЙ БОБ

Когда Лейхтвейс вместе со старым Бобом вошел в устроенную посреди импровизированной крепости палатку, он был невольно поражен ее великолепным убранством. Такой обстановкой не погнушался бы любой герцог. Вся палатка из тяжелого дорогого штофа была разделена на две половины, так что одна служила столовой, а в другой находились две постели, такие роскошные, что они могли бы украшать спальню любой красавицы. Посреди столовой стоял довольно большой стол, а вокруг него несколько дубовых кресел с богатой изящной резьбой.

Вся мебель, как пояснил Лейхтвейсу Боб, была снабжена особенным механизмом. Благодаря ему мебель могла быть во всякое время разобрана на части и, таким образом, ее без труда можно было уместить на небольшом возу. Весь пол палатки покрывал пушистый турецкий ковер. С потолка в столовой свисала роскошная бронзовая лампа. Стол был накрыт, как для парадного обеда; тут было все — и тонкая белоснежная скатерть, и дорогой фарфор, и серебряные бокалы, и хрусталь. А поданные яства удовлетворили бы самого избалованного знатока; чудесное вино могло бы поспорить с лучшим французским шампанским. Все кругом дышало богатством и роскошью; видно было, что владелец обоза, даже здесь в глуши, не отказывал себе в привычных для него удобствах.

Зонненкамп предложил Лейхтвейсу подсесть к столу, но разбойник скромно, но решительно отказался.

— Не подобает мне, — сказал он, — услаждать себя яствами, когда мои товарищи повержены в глубокую печаль.

— Я понимаю тебя, — ответил Зонненкамп, — но не забывай, что завтра нам предстоит трудный и горячий день; нам всем необходимо подкрепиться, чтобы набраться как можно больше сил. Поэтому я распорядился, чтобы и твоим товарищам был накрыт стол под дубом, и послал им то же, что стоит на нашем столе. Кстати, сколько у тебя товарищей, Генрих Антон Лейхтвейс?

— Шесть, — ответил разбойник.

— Шесть? — переспросил франкфуртский купец, поднося ко рту бокал. — А мне показалось, что там, в Тешене, когда ты нам оказал ту важную услугу, у тебя их было всего пять. Очевидно, шестой присоединился к тебе еще не так давно? Кто же он такой и как его зовут?