Царский угодник - Валерий Дмитриевич Поволяев

но потом столкнулся с людьми более ловкими и более жестокими, чем он сам, и вынужден был отступить.

Вскоре он вместе с Матреной бежал на восток, к атаману <cм. Комментарии, – Стр. 614…Стр. 624…на восток, к атаману…> Семенову, там был арестован, но сумел откупиться и выскользнуть из-под ареста. Из Владивостока он отплыл в Японию, из Японии перебрался в Европу, жил в Чехословакии, в Германии, потом поселился в Париже, где и скончался от туберкулеза.

Надо полагать, что все эти годы с ним была и Матрена. Но где, как закончилась ее жизнь – неведомо.

Младшая дочь Распутина Варвара застряла в Сибири и тоже исчезла. Хотя Симанович, который в середине двадцатых годов скакал «галопом по Европам», пишет, что он выхлопотал ей разрешение на выезд в Германию, но на вокзале, уже в Москве, в вагоне, ее обыскали и в багаже нашли записки о том, как большевики расправились с царской семьей в Екатеринбурге. Вполне возможно, что с вокзала она угодила в подвалы ЧК и оттуда уже не вышла.

Теперь немного о том, что происходило дальше с самим Распутиным, уже мертвым. Из богадельни, где производилось вскрытие, тело было увезено по приказу царицы. Куда – неведомо.

Грузовик, на котором увезли труп, сопровождали сотрудники охранки, переодетые в штатское. По слухам, тело увезли на станцию, чтобы оттуда доставить в Тюмень, из Тюмени по зимнику – ледяной дороге, проложенной через реки и болота, – в Тобольск, из Тобольска же – в Покровское, на местное кладбище.

Потом слух насчет Покровского был опровергнут кем-то из мелких полицейских чинов: Распутина, дескать, похоронят в Тобольске среди декабристов, дальше не повезут. На самом же деле труп был доставлен в Царское Село, во временный склеп, и через три недели было совершено тайное отпевание покойного. На отпевании присутствовали государь, Александра Федоровна, их дочери и еще несколько самых близких к царской семье людей.

Отпевали Распутина старые друзья – митрополит Питирим и епископ Варнава.

С новым министром внутренних дел во время отпевания случился припадок. Протопопов ползал по полу, цеплялся за сапоги государя и кричал, глотая неподдельные слезы:

– Я чувствую, на меня сошел дух великого старца! Я теперь Распутин, я! Я!

Протопопов понимал, что место Распутина не должно пустовать – кто-то должен управлять царем, царицей и Российским государством. Но на место «старца» Протопопов никак не тянул – жидковат был.

Затем тело увезли и тайно захоронили. Говорили, что в Питере, а оказалось – здесь же, в Царском Селе, в расположении зенитного дивизиона.

Обнаружили его лишь потому, что во временную неказистую часовенку зачастила государыня с дочерьми… Каждый раз она выходила из часовенки зареванная, с красным носом и опухшим лицом.

Любопытные солдаты это засекли и однажды сунулись в часовенку и – ба-ба-ба! – наткнулись на самого Распутина, нафабренного, напомаженного, прибранного, наряженного в любимую свою одежду – в шикарные штаны и шелковую косоворотку с золотым пояском. И лежал Распутин с молитвенно сложенными на груди руками в великолепном гробу.

О находке доложили самому Керенскому. Керенский распорядился погрузить гроб в старый товарный вагон, запечатать его и доставить в Петроград. В Петрограде похоронить на Волковом кладбище.

Ночью в Царское Село пришел тяжелый грузовик, который привез запасные части для поломанных машин, а поскольку в Петроград он уходил пустым, то распутинский гроб решили доставить в Питер не в вагоне, а на грузовике. Так и сделали. Гроб накрыли брезентом и утром привезли в город, там несколько неведомых лиц – фамилии их неизвестны – решились окончательно нарушить распоряжение Керенского: три офицера, три придворных лакея и два шофера поставили гроб в кузов грузовика и двинулись по направлению к Выборгскому шоссе.

За грузовиком пошла легковая машина. Выехав за петроградские окраины, сопровождающие хотели в стороне от шоссе, прямо на открытом месте, в снегу вырыть яму, бросить в нее гроб и все сровнять, чтобы от Распутина не осталось никакого следа, ни бугорка, ни пятнышка.

Едва приняли это решение, как у грузовика заглох мотор. Шофер попробовал оживить его – не тут-то было. И бензин в баках имелся, и искра была, а грузовик не заводился. Просто колдовство какое-то, чертовщина! Следом за грузовиком заглохла и легковушка. И тоже непонятно почему. Сопровождающим сделалось страшно. Они хотели уже сбросить гроб на землю, закопать его в снегу и вернуться сюда днем – все происходило в темноте, ночью, при сильном морозе, – как появились солдаты, наставили на сопровождающих винтовки со штыками:

– Кто такие?

Солдаты эти не шутили, могли продырявить кого угодно, и сопровождающие рассказали им все как есть, без утайки.

– О це дило! – воскликнул один из солдат, здоровенный вислоусый хохол, веря и не веря одновременно сопровождающим. – Вот так-так! – И собрал товарищей на совет.

Солдаты решили поступить с гробом по-своему – натаскали сучьев, дров и в стороне от дороги разложили костер. Прикладами расколотили гроб. Распутин уже начал разлагаться, хотя тело его было набальзамировано, лицо намазано какими-то мазями и подкрашено.

С помощью жердей, палок труп выковырнули из гроба, будто начинку из кокона, с трудом затолкали наверх, на ворох ветвей. Облили бензином и бросили спичку. Костер вспыхнул мигом, загудел, защелкал, пламя потянулось к солдатам, те шарахнулись от него в сторону. Труп зашевелился, заерзал, зашкворчал на дровах, потом вдруг приподнялся и открыл черный рот… Солдатикам сделалось страшно.

«Сожжение продолжалось более десяти часов, до самой зари, – отметил французский посол Морис Палеолог в своем дневнике. – Несмотря на нестерпимо холодный ветер, несмотря на томительную продолжительность операции, несмотря на клубы едкого и зловещего дыма, вырывающегося из пылавшего костра, несколько сот мужиков всю ночь теснились вокруг костра, онемевшие, неподвижные, глядя с растерянным изумлением на святотатственное пламя, медленно пожиравшее старца-мученика, друга царя и царицы, «божьего человека». Когда пламя сделало свое дело, солдаты собрали пепел и погребли его под снегом».

Так у Распутина не стало могилы.

Никто из убийц Распутина не раскаялся в содеянном, хотя после убийства «старца» ничего не изменилось, только человека не стало, – Россия как катилась к пропасти, так и продолжала катиться.

Единственное что – Феликс Юсупов не раз вспоминал впоследствии, как ему было жаль выуживать Распутина из квартиры на Гороховой и увозить к себе во дворец на смерть.

Распутин ведь тогда чуть-чуть не одолел князя, и если бы биологическое поле Юсупова хотя бы в одном месте дало слабину, трещину, Распутин не поехал бы к нему на Мойку и остался жив.

Особенно вспоминались неловкие движения Распутина, когда тот беспомощно тыкался рукою в шубу, не попадая в рукав, потом у него завернулся воротник, эта маленькая деталь чуть не выбила Феликса Юсупова из колеи – жалость, возникшая внутри, сделалась секуще острой, огромной, он почувствовал, что тонет в ней, в глотке уже хлюпают слезы, а вискам делается горячо.

Когда вышли на улицу, Распутин вяло и покорно, как всякий побежденный, зашаркал галошами к автомобилю, за рулем