Конец главы - Джон Голсуори

- У вашего дома есть душа, Динни. То ли она живет в голубях на черепичной кровле, то ли сказывается во всем его местоположении, только ее чувствуешь сразу же.

Она обменялась с ним рукопожатием более долгим, чем собиралась.

- Он ведь уже врос в землю. Да и пахнет тут совсем особенно - старым сеном, цветущей вербеной и, наверно, подгнившими оконными рамами.

- Вы превосходно выглядите, Динни.

- Кажется, да, благодарю вас. В Уимблдоне вы, конечно, побывать не успели?

- Нет. Но Клер хотела поехать посмотреть. Оттуда она явится прямо сюда вместе с Монтами.

- Что вы хотели сказать, написав, что она нервничает?

- Насколько я знаю Клер, она любит быть в самой гуще событий, а сейчас она не у дел.

Динни кивнула.

- Вы ничего не слышали от нее насчет Тони Крума?

- Слышал. Она рассмеялась и сказала, что он выронил ее, как горячую картофелину.

Динни приняла у Дорнфорда шляпу и повесила ее.

- А насчет уплаты издержек? - спросила она, не оборачиваясь.

- Я специально ездил к Форсайту, но так ничего и не выпытал.

- Вот как?.. Вы сначала вымоетесь или прямо подниметесь к себе? Обед в четверть девятого. Сейчас половина восьмого.

- С вашего разрешения, пройду прямо наверх.

- Теперь у вас будет другая комната. Я вас провожу.

Она дошла с ним до маленькой лестницы, ведущей в "комнату священника":

- Вот здесь ваша ванная. А теперь прямо наверх.

- "Комната священника"?

- Да. Но привидений в ней нет.

Она встала у окна:

- Вон тут, видите, ему по ночам спускали с крыши еду. Вид красивый, правда? А весной, когда все цветет, еще лучше.

- Замечательный!

Он стоял рядом с ней у окна, и Динни видела, как его побелевшие от напряжения пальцы сжимают каменный подоконник. Волна горечи захлестнула ее. Сколько раз она мечтала о том, как будет стоять здесь бок о бок с Уилфридом! Она прислонилась к оконной нише и закрыла глаза. Когда, она их открыла, Дорнфорд, не отрываясь, смотрел на нее. Губы его дрожали, руки, заложенные за спину, были стиснуты. Девушка направилась к двери:

- Я велю принести и распаковать ваши вещи. Кстати, ответьте мне: вы сами уплатили издержки?

Он вздрогнул и отрывисто рассмеялся, словно его внезапно перенесли из трагедии в комедию.

- Я? Нет. Мне и в голову не пришло.

- Вот как? - опять повторила девушка. - Обед еще не скоро, вы успеете.

И она сошла вниз по маленькой лестнице.

Верить ему или нет? А какая разница? Она должна была задать вопрос, он должен был ответить. "Еще одну реку, переплывем еще одну реку!.." Раздался шум второго автомобиля, и девушка побежала в холл.

XXXVIII

В эту странную субботу, когда всем, кроме Майкла и Флер, было не по себе, Динни, прогуливаясь с Флер по саду, неожиданно получила ключ к разгадке тайны.

- Эм говорит, - начала Флер, - что ваши ломают себе голову, кто уплатил издержки. По ее словам, вы лично подозреваете Дорнфорда и вам тяжело чувствовать себя обязанной ему.

- Ничего удивительного. Это все равно как сознавать, что ты задолжала портнихе.

- Дорогая моя, - сказала Флер, - строго по секрету признаюсь вам: заплатила я. Роджер пришел к нам обедать и стал сокрушаться, как неприятно направлять счет людям, у которых нет лишнего пенса. Я посоветовалась с Майклом и послала Роджеру чек. Мой отец составил себе состояние адвокатурой, так что все получилось тем более кстати.

Динни вытаращила глаза.

- Видите ли, - продолжала Флер, беря Динни под руку, - после того как правительство конвертировало заем, мои облигации вскочили на десять пунктов, так что, даже уплатив девятьсот с лишним, я все равно уже на пятнадцать тысяч богаче, чем была, а курс все повышается. Я рассказала вам только потому, что боялась, как бы это не помешало вам выйти за Дорнфорда. Скажите откровенно, помешало бы?

- Не знаю, - помрачнела Динни. Она в самом деле не знала.

- Майкл говорит, что давно не встречал такого настоящего человека, как Дорнфорд, а у Майкла острое чутье на людей. Знаете, - Флер остановилась и выпустила руку девушки, - я удивляюсь вам, Динни. Вы рождены быть женой и матерью, - это слепому видно. Конечно, я помню, что вы пережили, но ведь прошлое мертво и не встанет из могилы. Я-то знаю, - я ведь пережила то же самое. Нужно думать о настоящем и будущем, то есть о нас самих и наших детях. Особенно это нужно вам, потому что вы - воплощение традиции, преемственности и всякого такого. Не позволяйте воспоминаниям портить вам жизнь. Простите меня, дорогая, но ваш случай абсолютно ясен: либо сейчас, либо никогда. А слово "никогда" применительно к вам - слишком грустная перспектива. Я, конечно, почти лишена морального чувства, заключила Флер, нюхая розу, - но зато у меня много здравого смысла, и я терпеть не могу, когда чтонибудь пропадает даром.

Динни, растроганная взглядом этих карих глаз с необыкновенно яркими белками, долго молчала, прежде чем ответить.

- Будь я католичкой, как он, я не колебалась бы.

- Монастырь? - иронически подхватила Флер. - О нет! Моя мать католичка, и все-таки - нет. А вы к тому же и не католичка. Нет, дорогая, единственное решение - семейный очаг. Другое было бы ошибкой. А совместить оба нельзя.

Динни улыбнулась:

- Мне остается лишь просить прощения за то, что я доставляю людям столько хлопот. Как вы находите эту Анжель Перне?

За весь субботний вечер Динни не пришлось больше поговорить с Дорнфордом: он агитировал соседних фермеров. Но после обеда, когда она вела счет за четырех игроков, заложивших русскую пульку, он подошел и встал рядом с ней.

- В доме ликование, - бросила она, приписывая Флер девять очков. Как фермеры?

- Самонадеянны.

- Неужели?

- Это еще больше осложняет дело.

- Такая уж у них манера держаться.

- Чем вы занимались сегодня, Динни?

- Собирала цветы, гуляла с Флер, играла с Катом, возилась со свиньями... Пять на тебя, Майкл, и семь на них. Вот уж подлинно христианская игра: делай партнеру то, что хочешь получить от него.

- Русская пулька! - задумчиво протянул Дорнфорд. - Странно слышать такое название от людей, еще отравленных религией.

- Кстати, если вы собираетесь завтра к мессе, то до Оксфорда рукой подать.

- А вы со мной поедете?

- О да! Я люблю Оксфорд и только раз слышала мессу. Езды туда минут сорок пять.

Он посмотрел на нее таким же взглядом, каким спаниель Фош встречал ее после долгого отсутствия:

- Значит, в четверть десятого на моей машине...

На другой день, когда она уселась с ним рядом в автомобиле, он спросил:

- Опустить верх?

- Пожалуйста.

- Динни, это прямо как сон!

- Хотела бы я, чтобы мои сны были такими же легкими, как ход у вашей машины.

- Вы часто их видите?

- Да.

- Приятные или дурные?

- Обыкновенные - всего понемногу.

- А бывают повторяющиеся?

- Один. Река, которую я не могу переплыть.

- А, знаю. Другие видят экзамен, который никак не выдержать. Сны безжалостны: они нас выдают. Были бы вы счастливы, если бы смогли во сне переплыть реку?

- Не знаю.

Они помолчали, затем он сказал:

- Эта машина новой марки: скорости переключаются совсем подругому. Но вы, наверно, не интересуетесь автомобилями?

- Я просто ничего в них не понимаю.

- А ведь вы несовременны, Динни.

- Да. У меня все получается хуже, чем у других.

- Кое-что у вас получается лучше, чем у любого другого.

- Вы имеете в виду мое умение подбирать букеты?

- И понимать шутку, и быть такой милой...

Динни, убежденная, что за последние два года она была чем угодно, только не милой, не ответила и сама задала вопрос:

- В каком колледже вы были, когда учились в Оксфорде?

- В Ориеле.

И разговор опять иссяк.

Сено было уже частично сметано в стога, но кое-где оно еще лежало на земле, наполняя летний воздух благоуханием,

- Боюсь, - неожиданно признался Дорнфорд, - что мне расхотелось идти к мессе. Мне так редко удается побыть с вами, Динни. Поедем лучше в Клифтон и возьмем лодку.

- Да, погода такая, что грех сидеть в помещении.

Они взяли влево, миновали Дорчестер и возле Клифтона выехали к склону извилистой реки. Вышли из машины, наняли плоскодонку, немного проплыли и пристали к берегу.

- Отличный пример того, как осуществляются благие намерения, - усмехнулась Динни. - Намечаем одно, а получается совсем другое, правда?

- Конечно. Но иногда так даже лучше.

- Жаль, что мы не прихватили с собой Фоша. Он готов ездить в чем угодно, только бы ему сидеть у кого-нибудь в ногах и чтобы его посильнее трясло.

Ни здесь на реке, где они провели около часа, ни потом они почти не разговаривали. Дорнфорд словно понимал (хотя на самом деле не понимал), что в этой дремотной летней тишине, на воде, то залитой солнцем, то затененной деревьями, он становится девушке гораздо ближе, чем раньше. Динни действительно черпала успокоение и бодрость в долгой лени этих минут, когда слова были не нужны, а тело каждой порой вбирало в себя лето - его благоухание, гул и неспешный ритм, его беспечно и беспечально парящую зеленую душу, чуть слышное колыхание камышей, хлюпанье воды и дальние зовы лесных голубей, доносящиеся из прибрежных рощ. Теперь она понимала, насколько права была Клер: с Дорнфордом в самом деле можно молчать.