Пляжная музыка - Пэт Конрой

Тут даже Джон Хардин не выдержал и добродушно рассмеялся.

— Умирала она долго, потому что слишком любила землю, и свой город, и свою семью. Но когда она наконец ушла, то, к своему удивлению, вылетела из собственного тела и поднялась над домом и океаном. Освободившись от бренной оболочки, она посмотрела сверху на луну и звезды и на Млечный Путь и почувствовала, что у нее выросли крылья и что она прекрасна в своем парении. Затем она подлетела к месту, о котором много слышала. Это была цветочная поляна в окружении гор, красивее Голубого хребта[225] и выше Альп. Люси почувствовала себя здесь даже лучше, чем в Уотерфорде. Она знала об этом месте, но забыла, как оно называется. Люси услышала над собой громоподобный голос. Она догадалась, что это глас Божий. Голос был суровым, но очень красивым. Она ждала Божьего суда без страха, но с нетерпением. Ее внучка Ли наложила ей макияж перед долгой дорогой домой, и Люси знала, что она предстанет во всеоружии своей красоты перед лицом Создателя. Но позади нее прозвучал другой голос, и голос этот страшно ее напугал. Люси обернулась и увидела Дьявола и армию демонов, которые шли к ней по поляне, чтобы предъявить на нее свои права. Дьявол был какого-то бурого цвета, совершенно отвратительный, и он пританцовывал за спиной у Люси, обдавая ее своим горячим дыханием.

«Она моя. Я претендую на нее, чтобы утащить в свое подземное царство. Она честно заслужила свою порцию адского пламени. Тебе с ней нечего делать, и я заявляю, что она моя», — заревел Дьявол.

«Осади назад, Дьявол! — раздался голос Бога. — Это Люси Макколл из Уотерфорда. На эту женщину у тебя нет никаких прав. И хотя ты претендуешь на каждую душу, что сюда попадает, на эту ты прав не имеешь».

«И все же, Господь Всемогущий, я предъявляю на нее свои права. На земле она много страдала, а потому привыкла к боли. Боль — это то, что она знает лучше всего. Без страданий ей будет неуютно».

И хотя Люси отчаянно сопротивлялась, она чувствовала, как рука Дьявола сжимает ей горло. И как Люси ни пыталась, она не могла выдавить из себя ни единого слова, а ее уже тащили по поляне. Люси уже было подумала, что обречена вечно гореть в аду, как вдруг услышала какой-то звук…

— Я знаю, что она услышала! — взвизгнула Ли.

— И что же? — заинтересовались ее дяди.

— Она услышала: «Грр…»

— А кто издавал этот звук? — спросил Даллас.

— Это Великая Собака Чиппи, — объяснила Ли. — Успела в последний момент. Чиппи спасет бабушку. Даже если Бог не сможет. Правда, папочка?

— Белоснежные клыки Великой Собаки Чиппи были похожи на волчьи. Она оскалилась и, как черная пантера, бросилась на Дьявола. Все демоны в испуге попятились, но только не Дьявол. Однако Чиппи еще никогда не кидалась на врага с такой яростью. Ее глаза светились желтым огнем, и было видно, она собралась убивать. Чиппи пригнулась и приготовилась прыгнуть на врага рода человеческого. Собака пришла на выручку женщине, которая подобрала ее на улице, привела в дом, полный детей, накормила ее, расчесала ей шерсть и полюбила ее той любовью, в которой так нуждаются все собаки.

«Ха! — засмеялся Дьявол. — Думаешь, я испугаюсь какой-то собаки?!»

Это он обращался к Богу, по-прежнему не отпуская Люси.

«Нет, собак можно не бояться, — ответил Бог. — За исключением этой».

«С чего это вдруг? Что в ней особенного?»

«Потому что собаку эту послал Я. Она исполняет Мою волю», — ответил Бог.

И тогда Князь тьмы отпустил Люси и вернулся в свой огненный дом. Люси встала на колени и поцеловала Великую Собаку Чиппи, а та радостно облизала ее в ответ. Затем Чиппи повела Люси по цветущему лугу к свету.

В ту ночь Люси умерла в окружении своих детей. Когда на следующее утро владелец похоронного бюро пришел за ее телом, ночная рубашка Люси была все еще мокрой от слез ее пяти сыновей, двоих мужей, одного брата и ее внучки Ли Макколл. Мир, казалось, остановился, когда она перестала дышать, но сильный прилив уже начал свое наступление на реки и протоки, а солнце зажгло небо на горизонте, и это был первый рассвет, который не увидела Люси с тех пор, как поселилась в доме на берегу.

Весь город оплакивал Люси во время прощальной мессы. Пятеро ее сыновей и ее бывший муж, судья, несли к церкви красивый полированный гроб, собственноручно сделанный ее сыном Джоном Хардином. День был серым и хмурым, и доктор Питтс плакал в течение всей службы, так же как плакали Даллас, Дюпри, Ти, Джон Хардин, мой отец и я. Никто не сумел сдержать слезы. Любовь Люси всех нас связала договором и уравняла в правах, а ее нежность сочилась из нас. Она оставила нас на коленях, беспомощными и с раненой душой. На кладбище, во время похорон, мы с братьями говорили с ней, словно она могла нас слышать. Из моей жизни навсегда ушло слово «мама», и это было невыносимо.

Приняв соболезнования всего города, собравшегося в доме на острове Орион, устав от скорби и исчерпав все силы улыбаться, я надел плавки и вместе с Ли отправился к океану. Вода была теплой и шелковистой, и когда Ли прыгала с моих плеч, ее волосы блестели, совсем как тюленья шкура. Я был не в состоянии говорить, но получал утешение и несказанное удовольствие от физического усилия, необходимого для преодоления океанских волн и прилива. Ли уже плавала, как выдра, забрасывала сеть для ловли креветок не хуже меня и демонстрировала слалом на водных лыжах, как Ледар. В общем, за это время она стала настоящей местной девчонкой.

— Посмотри, папа! — воскликнула Ли. — Нас зовет Ледар.

С берега, все еще в черном траурном платье и с жемчугом на шее, но уже босиком, махала нам рукой Ледар, и мы поплыли к ней.

Выбравшись на песок, мы увидели, что Ледар держит что-то в руке.

— Бетти Соболь только что принесла. Кто-то нашел ее на поле для гольфа. Бетти думает, что она потерялась уже много дней назад.

Ледар раскрыла ладонь, и там оказалась крошечная черепашка, причем абсолютно белая. Я впервые в жизни видел черепаху-альбиноса.

— Бетти думает, что, скорее всего, она умерла. И просит, чтобы вы с Ли отнесли ее на глубину. Бетти считает, что даже если она жива, то с приливом ей не справиться.

Я положил черепашку на ладонь, точно карманные часы.

— Никаких признаков жизни, — констатировал я.

— Папочка, давай отнесем ее на глубину, — попросила Ли. — Заплывем как можно дальше.

Посадив Ли на плечи, я пошел вперед, преодолевая обрушивающиеся на меня волны. Я протянул Ли черепашку и велел держать ее над головой, подальше от волн.

— Ли, даже мертвая она может стать звеном пищевой цепи.

— Как здорово, папочка! Стать звеном пищевой цепи.

Двигаться навстречу волнам было невероятно трудно, но, когда мы оказались уже за волнорезом, Ли подала мне безжизненную черепашку. Напоследок проверив ее, я погрузил детеныша в теплые атлантические воды. Через несколько минут черепашка вздрогнула, потом зашевелила всеми четырьмя конечностями — жизненная сила природных инстинктов пронизала каждую клеточку ее тела.

— Она жива! — крикнул я Ли и выпустил черепашку на поверхность моря.

Мы с Ли плыли по-собачьи рядом, а альбиноска, похоже уже совсем освоившись в воде, быстро скрылась из виду. Потом в шести футах от себя мы заметили крохотную белую головку. Мы следовали за ней, пока дно не ушло у меня из-под ног. Потом мы повернули к берегу, где нас ждала Ледар.

Эпилог

Следующим летом мы с Ледар Энсли поженились в Риме и на свою свадьбу пригласили всех, кого любили. Закончив сценарий для Майка Хесса, мы обнаружили, что не можем жить друг без друга. Когда я наконец решился сделать Ледар предложение, то обнаружил, что Ледар вместе с Ли уже заказала в Чарлстоне свадебное платье, составила список гостей и подготовила объявление для газеты. Единственным человеком, удивившимся тому, что я влюбился в Ледар, оказался я сам. Но у меня был печальный опыт, и я знал, какие трудности и опасности разъедают края даже самой сильной любви. А потому мне хотелось иметь твердую уверенность.

Я задал ей вопрос на вечеринке, которую мы устроили в честь Джордана Эллиота за день до его тюремного заключения в Форт-Ливенворте. Ему дали пять лет тюрьмы за убийство и преднамеренное уничтожение государственной собственности. Обвинение требовало, чтобы Джордана посадили за решетку на двадцать лет, но Кэйперс Миддлтон проделал большую работу, чтобы убедить федеральные власти, что, если дело дойдет до суда, все трапписты как один подтвердят, что Джордана можно причислить к лику святых. Генерал Ремберт Эллиот переехал в Канзас, чтобы быть поближе к сыну в течение всего срока его тюремного заключения. Во время совещания суда с адвокатами сторон генерал яростно защищал сына. Генерал Эллиот каждый день навещал Джордана в тюрьме, и между ними даже возникла искренняя привязанность. К своему удивлению, а потом и к всеобщей радости, они обнаружили, что дружба между отцом и сыном может пробиться через боль и неприятие, омрачившие их нелегкое прошлое. На обломках своей жизни они неожиданно нашли друг друга, примирившись даже с тем, что они такие разные.