Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

Потому что со дня на день Уго должен был стать хозяином таверны.

– Ты сможешь продолжать торговать вином, если захочешь, – сказал ему Герао, – но на самом деле ты никогда не был настоящим виноторговцем.

Уго очень удивился, и Герао, провожавший их до улицы Бокерия, поспешил объясниться:

– Виноторговец не покупает вино. Его функция состоит только в том, чтобы быть посредником между покупателем и продавцом и получать за это комиссию. В этом состоит работа виноторговцев, посредников; купля-продажа – для рыночников. Виноторговцы не могут вести дела по собственному почину. Например, тем, кто появляется на рынке тканей, нельзя заниматься красильнями…

– Тогда как мне стать хозяином таверны? – перебил его Уго.

– Дело в том, что есть ряд исключений. Власти пекутся о том, чтобы люди могли достойно зарабатывать: посредники могут торговать в розницу, но только перед дверью собственного дома. Они могут покупать рабов и сдавать их в аренду или могут даже сами изготавливать ткани на продажу. Еще одно исключение касается таверн. Виноторговцы могут владеть тавернами и в то же время заниматься вином. Занятно, правда? Так как ты уже виноторговец, тебе разрешено открыть таверну в городе – а это не каждый может. Воспользуйся этим, Уго.

Он и сам был не прочь. Решающим аргументом стали подвалы в здании на улице Бокерия – они были оборудованы как погреба. Катерина встретила эту идею с воодушевлением, какого не испытывала со дня заточения Барчи. «Я хорошо торговала вином в Балагере, помнишь?» – улыбнулась русская. Герао и Алонсо, поверенный владельца помещения, не сводили глаз со взмокшей и утомленной Катерины: пока мужчины обсуждали договор, она помогала разгружать тележку двум рабам, которых привел Уго. Тот громко кашлянул, и мужчины поняли намек. «Не хватает столов и стульев», – сказал один из них. «В Барселоне это не проблема», – сказал другой.

Согласились подписать договор. «В тот же день, когда мы предоставим заемное письмо», – предложил Герао.

Единственное, что не нравилось Уго в этой лавке, – это что она находилась совсем рядом с Новым замком, где почти двадцать пять лет тому назад Дольса и тысячи других евреев приняли смерть от рук безжалостных убийц, подобных Лысому Псу. Уго передернуло при виде возвышающейся над ним твердыни, возведенной над Западными воротами древней римской стены города.

– Куда мы поставим эту бочку? Она последняя.

Голос Катерины вернул его к реальности.

Уго повернулся к русской. Та была грязная и потная. Уго помедлил с ответом – его манил едва различимый мускусный аромат, который источала Катерина. Он встряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения.

– Если не знаешь, куда поставить, отдай ее тем, кто ждет на улице.

Телега, оставленная ими на улице Бокерия, не давала проехать другим повозкам. Торговцы и коммерсанты смиренно дожидались, а некоторые даже предлагали свою помощь, но теперь, когда на телеге осталась последняя бочка, задержанные стали проявлять нетерпение. Уго жестом извинился и призвал рабов побыстрее выгрузить бочку. Катерина взобралась на телегу.

– Вы все приглашены на чашу хорошего вина! – объявила русская, чтобы вознаградить людей за промедление и заодно добиться одобрения любимого.

В ответ раздались воодушевленные возгласы и аплодисменты:

– Давай две!

– И принеси сама!

– Красотка!

Да, красотка. Такой ее видели все эти мужчины: очень красивые черты, тело крепкое и упругое, неподвластное течению времени. Уго с нежностью глядел на Катерину – верхом на телеге она была похожа на богиню, возвышающуюся над смертными. Будто прочитав мысли Уго, Катерина повернулась и широко ему улыбнулась. «И я ее люблю», – сказал себе Уго, подошел ближе и, взяв Катерину за талию, снял с телеги. Ее пот, запах мускуса, грудь, прижавшаяся к его лицу во время объятия, пробудили в нем такую похоть, какой он не ощущал уже очень давно. Впереди ждала работа, Уго пытался обуздать порыв, как делал раньше, но был бессилен.

Рабы откатили пустую телегу на задний двор. Герао и Алонсо удалились, Катерина и Уго остались одни. Переглянувшись, они решили снова осмотреть помещение – теперь там стояли ряды бочек.

– Еще нужно расставить столы и стулья, – произнес Уго.

Они изучили большую, пронизанную лучами комнату с каменными стенами. Посередине одной из них был очаг, там висел железный котел. Двери и окна выходили на улицу Бокерия, с обеих сторон от здания располагались каменные дома; на заднем дворе рос фруктовый сад. По лестнице в углу можно было подняться на второй этаж и спуститься в подвал.

– И плошки, – добавила она, – и стаканы, и тарелки, и приборы, и дрова, и…

– И сосновую ветку на дверь, – перебил ее Уго.

– Куда? – удивилась Катерина, оглядев дверь.

– А вот сюда.

Уго поднял руку, показывая за спину Катерине, а она обняла его и поцеловала в шею.

– Катерина, – притворно начал ругать ее Уго. Она не прервалась. – Вся Барселона на нас смотрит, – сказал он с улыбкой, заметив женщину, которая нахально на них пялилась.

– Пусть знают о нашей любви, – ответила Катерина.

– Если ты от нее отлипнешь, – погрозила женщина с улицы, – не рассчитывай, что я приду к тебе за вином. Ни я, ни кто бы то ни было еще!

Уго колебался, но Катерина была настроена решительно. Она пригласила женщину выпить вина, но немного позже, а затем стремительно закрыла дверь и начала раздеваться с необычной порывистостью. Уго не торопился; они не занимались любовью со дня ареста Барчи – горе мавританки словно мешало их отношениям. Но это был их новый дом, начиналась новая жизнь – и Катерина не хотела, чтобы боль лишала ее удовольствия и радости на новом месте. Она сбросила накидку и развязала шнурки на рубашке. Уго мгновенно почувствовал желание – страсть разбудили как груди Катерины, выглянувшие из-под накидки, белые, пышные, с большими розовыми кругами и призывно набухшими сосками, так и прерывистое дыхание русской. Он сжал ее грудь и принялся кусать соски, затвердевшие еще сильнее, пока она неистово тянула с себя рубашку. Едва справившись с этой задачей, русская принялась раздевать Уго, который, опьянев от близости желанного тела, стремился повалить ее – хотя бы на пол. Катерина смеялась, расстегивая на нем куртку и поднимая рубашку, под которой ощущала восставший член, запутавшийся в подоле.

– Успокойся, – попросила она, уже лежа на полу. Уго яростно толкался. – Не так, не так, – твердила русская, чувствуя, что между членом Уго и ее лоном осталась ткань.

Катерина, смеясь, пыталась освободить проход для члена Уго, а тот толкался так, как будто уже в нее вошел. Дышал тяжело, то смеялся, то стонал,