Красный флаг: история коммунизма - Дэвид Пристланд

Бывшие коммунисты оказались значительно более жизнеспособными в бывшей советской Средней Азии. Но, поскольку в регионе не было старых коммунистических партий, политические лидеры все сильнее и сильнее зависели от традиционных кланов{1286}. Только Аскар Акаев, бывший коммунист, лидер Кыргызстана, всерьез пытался либерализовать политику в начале 1990-х годов, но даже с учетом этого местные властные структуры в итоге возвращались к действиям с позиции силы. Нурсултан Назарбаев, глава богатого энергетическими ресурсами Казахстана, построил авторитарный режим, опирающийся на кланы, быстрее, чем это удалось сделать эксцентричному бывшему первому секретарю Коммунистической партии Туркменистана Сапармурату Ниязову. Сначала Ниязов пользовался поддержкой лидеров переворота, совершенного в России в 1991 году, но после того, как они сошли со сцены, новый «Туркменбаши» скомпенсировал слабую поддержку со стороны кланов тем, что развил исключительный культ своей личности. Его произведение «Рухнама», или «Книга Души», — смесь моральных принципов, сомнительной националистической истории и суфизма — стала обязательной для чтения во всех школах. Гигантская механическая модель «Рухнамы» воздвигнута в Ашгабаде, столице Туркмении. Книга открывается в 8.00 каждый день, и записанный на пленку текст транслируется по радио, как мусульманский призыв к молитве. Ниязов в стиле настоящего якобинца переименовал дни недели и месяцы, но новая система названий была скорее нарциссичной, чем рациональной: сентябрь стал называться «Рухнама», а апрель получил имя матери президента — «Гурбансолтан». После смерти Ниязова в 2006 году его преемник, Гурбангулы Бердымухаммедов, сохранил режим Ниязова, но смягчил некоторые наиболее одиозные проявления культа личности. Эти бывшие коммунисты по-прежнему считали, что могут использовать проверенные сталинские методы для укрепления своих режимов, хотя давно не придерживались сталинской идеологии.

Не только методы, но и в основном суть марксистко-ленинистской идеологии смогли сохранить два наиболее уязвимых союзника бывшего СССР — Северная Корея и Куба. Оба эти государства тяжело перенесли крах СССР. Они не только потеряли критически важную экономическую поддержку, но и оказались международной и идеологической изоляции. При этом они продемонстрировали волю к жизни, видя себя в роли маленького Давида, вышедшего на бой с гигантом Голиафом. Власти обеих стран применили репрессии и националистическую идеологию, чтобы избежать коллапса.

Что касается Северной Кореи, Ким Ир Сен передал старый партизанский менталитет Ким Чен Иру, своему сыну и наследнику, который стал править страной в 1994 году. Экономический кризис, разразившийся после исчезновения советской поддержки и совпавший с успехами Южной Кореи, убедил Кимов только в том, что они не должны идти ни на какие серьезные уступки. В середине 1990-х годов плохая погода и закостенелая аграрная политика привели к массовому голоду, из-за которого умерло 2-3 миллиона человек[897].{1287} Тем не менее Северная Корея смогла получить гуманитарную помощь — не в последнюю очередь при помощи шантажа. Страх перед корейским ядерным оружием и хаосом, который мог возникнуть из-за ее экономического коллапса, заставили иностранцев раскошелиться. Экономика оставалась в угнетенном состоянии, но не было никаких признаков того, что режим теряет контроль над страной.

Крах СССР еще более негативно отразился на Кубе, так как она сильнейшим образом зависела от торговли со странами Варшавского договора. С 1991 года кубинский режим оказался в осаде, но остался жизнеспособным. Неослабевающая враждебность со стороны США, экономическое эмбарго, лишь расширенное президентом Клинтоном в 1999 году, позволили режиму сыграть на возмущенных настроениях, вызванных жесткой политикой гигантского соседа. Однако экономическая стратегия Кубы сильно отличалась от северокорейской. Позволив частным лицам участвовать в международной экономике — получая деньги от родственников из-за границы и от туристов у себя на родине, — кубинский режим накопил очень ценные активы в долларах. Таким образом, страна осталась «на плаву», но расплатилась за это потерей контроля над частью своей экономики. Повысилось неравенство, в особенности между белыми и черными; государственный сектор терял талантливых людей, уходивших в частный сектор, действовавший на черном рынке; вместе с тем возрастал цинизм и пропасть между идеалами и реальностью{1288}.

В феврале 2008 года Кастро передал власть своему брату Раулю и продолжил либерализацию экономики, но экономический спад вынудил Рауля вновь принять жесткие меры. Куба праздновала 50-ю годовщину вступления Кастро в Гавану, но настроения были пессимистичными[898]. Но власть в Вашингтоне сменилась, и это событие может очень сильно повлиять на ситуацию на Кубе: если президент Обама восстановит отношения с Кубой, он может сильно приблизить падение режима, существующего на острове.

Следовательно, коммунисты и бывшие коммунисты руководят некоторыми экономиками мира, более или менее успешными. Но в обоих случаях радикальный марксизм уже практически исчез. Сегодня он может найти поддержку только в бедных, крестьянских социумах, где экономическое неравенство усиливалось еще более серьезным неравенством по расовому признаку и по положению в обществе.

II

В апреле 1980 года Абимаэль Гусман, профессор философии, работавший в бедном и отдаленном перуанском городке Гуаманга, выступил с воодушевляющим призывом: «Товарищи. Наш труд завершен, началась вооруженная борьба… Непобедимое пламя революции будет пылать,

великий прорыв, и мы будем создателями новой зари. Мы превратим черное пламя в красный огонь, а красный огонь — в чистый свет»{1289}.

Сказав эти слова, Гусман, носивший прозвище «Председатель Гонсало», создал коммунистическую партию Перу — «Сияющий путь» (Sendero Luminoso). Его жаркий, пророческий язык был в высшей степени своеобразным, далеким от ортодоксальной риторики, как советской, так и маоистской, и, разумеется, Гусман претендовал на роль создателя нового марксизма, специально предназначенного для привлечения перуанских, индейских народных масс. Партийный лозунг гласил: «Отстаивать, защищать и воплощать марксизм-ленинизм-маоизм, мысль Гонсало, прежде всего мысль Гонсало!» Однако на практике «мысль Гонсало» была очень близка к маоизму, и Гусман побывал в Китае времен Культурной революции не меньше трех раз. Одним из наиболее заметных отличий этого учения даже от маоизма было отношение к насилию, которое прославлялось почти как искупительная сила.

В одном из гимнов Sendero была ужасная строка: «Человеческая кровь обладает богатым ароматом, как жасмин, маргаритки, герань и сирень»{1290}.

Насилие, пропагандируемое «Сияющим путем», находило отклик у последователей этого движения, происходивших из рядов нищего туземного крестьянства, населявшего горные области Южного Перу, городской бедноты и студентов из среднего класса. Расовая дискриминация индейцев имела долгую историю, а жестокий военный режим сам применял насилие для сохранения исключительно неравного аграрного общества. Жестокие военные репрессии, последовавшие в середине 1980-х за тяжелым долговым кризисом, подготовили почву для возникновения мятежа, и в 1991 году, в момент его апогея, «Сияющий путь» имел около 23 000 вооруженных сторонников, а осуществляемая им кампания городского и сельского насильственного сопротивления могла привести к свержению правительства{1291}. Однако партизаны, упорно пытавшиеся построить полностью однородную крестьянскую армию, не меньше времени тратили на терроризирование крестьян, чем на сражения с врагами. Традиционные крестьянские рынки были запрещены, насаждалось полное подчинение организации. Культура белых горожан-руководителей «Сияющего пути» была чужда культуре поддерживавших их крестьянских масс. Партизаны писали лозунги вроде «Смерть предателю Дэн Сяопину» на стенах домов глухих андских деревень, хотя эти слова ничего не значили для местного населения{1292}. Перуанское правительство воспользовалось этой культурной лакуной, распространив видеоролик, в котором Гусман с товарищами пьяными танцевали сиртаки на вечеринке в уютном лимском ресторанчике{1293}. Когда Гусмана и большую часть руководства партии арестовали в 1992 году, мятеж быстро пошел на убыль, хотя остатки разбитой армии действуют по сей день. История «Сияющего пути» послужила предупреждением маоистам и сильно дискредитировала подобные насильственные методы.

Из перуанских событий смогла извлечь уроки группа маоистов, живших на другом конце планеты — в Непале{1294}. Непал, как и Перу, представлял собой сильно стратифицированное общество — как по этническому, так и по кастовому признаку. Маоисты, возглавляемые Прачандой («Лютым»)[899], развязали «народную войну», активизировавшуюся после того, как в 2002 году потерпела крах монархия[900], которую поддерживала националистическая Индия и неоконсервативные Соединенные Штаты. В 2005 году маоисты могли попытаться покорить страну силой, но не решились на это. Вероятно, они чувствовали, что недостаточно сильны, а кроме того, хорошо помнили о крахе Гусмана. Маоисты принудили короля согласиться на выборы[901], так как сочли, что победа на них даст им более легитимную власть, чем партизанский переворот. В 2008 году маоисты выиграли выборы и сформировали правительство. Встал важный вопрос — как локальные партизанские лидеры смогут адаптироваться к новой демократической политике[902].