Железный пират - Макс Пембертон

— Выпейте, — сказал он Гастону, поднося к его губам высокий бокал с жидкостью, которую он раньше посмотрел на свет, как бы желая убедиться в том, что она приготовлена совсем так, как надо.

Граф выпил весь бокал и вдруг сразу почувствовал необыкновенный подъем сил, как он уже это раз испытал при своей первой попытке подняться с постели.

— Но ведь вы, право, волшебник! — воскликнул он. — Вы даете мне положительно крылья.

— Но зато я и требую платы за них, — ответил старик. — Вот здесь чек, когда вы его подпишете, мы тронемся в путь.

Гастон быстро поднялся с постели и встал на пол. Голова его кружилась, свет фонаря мелькал перед глазами, но, тем не менее, он оказался в силах пройти всю комнату и подписать чек.

— Я хожу, точно клоун, — сказал он, смеясь, — но вот вам чек, доктор.

— Я через три дня предъявлю его в крепости, тогда там будет уже новый начальник, не так ли? Но, впрочем, нам некогда терять времени. Петро, помоги-ка графу одеться, — и затем, побледнев вдруг, как смерть, он воскликнул: — Что это такое?

Все трое стали прислушиваться, слышно было, как внизу кто-то двигался. Они ясно расслышали, как кто-то медленно стал подниматься по ступенькам наверх. Тяжелые шаги, казалось, пригвоздили старого Филиппи к месту. Голова его была откинута назад, глаза готовы были выскочить из орбит, казалось, что он считает шаги с трясущеюся челюстью и дрожащими губами. Более громкий шум вызвал холодный пот на его лбу. Человек, поднимавшийся наверх, уронил что-то, и тяжелый предмет со стуком полетел вниз по лестнице. Вдруг шаги прекратились, и все опять стало тихо кругом.

— Это были шаги Пезаро, — воскликнул старик, нарушая наконец молчание, — но мы вовсе не желаем услышать их еще раз. Одевайтесь скорее, граф. Петро, помоги одеться синьору.

Возбуждение и тревога иногда утраивают силы. Гастон испытал это на себе в данную минуту, он забыл свою слабость и головокружение и думал только о свободе, он быстро двигался по комнате, совершенно забыв, что еще так недавно лежал здесь без сил, почти без движения. Когда он оделся, Филиппи спрятал фонарь опять под складки своего плаща, и, быстро оглядевшись кругом, чтобы убедиться, что ничего не забыто, он велел своим спутникам следовать за собою, и они тихонько, гуськом, стали подниматься по узенькой лестнице, ведшей на крышу дома. Они достигли ее без всяких препятствий, но только тогда, когда очутились на свежем воздухе, они вздохнули наконец свободно полной грудью.

— Теперь что? — спросил Гастон, он даже в эт минуту еще не вполне доверял Филиппи, — вы заработали свои дукаты очень легко, старина, но я только тогда назову вас действительно лучшим врачом в мире, когда вы дадите мне возможность добраться до земли.

Он чувствовал себя как-то странно возбужденным; чистый воздух, звездное небо — все это, казалось, еще больше подкрепило его силы… Теперь он уже не думал о том, что покинул дом Бианки, ему это казалось так неважно в эту минуту, со свободой к нему вернулось и честолюбие. Он решил идти к Валланду и объявить себя его заместителем, на другое же утро все жители Вероны должны были узнать, что у них новый губернатор. Он снова решил завоевать себе право командовать имеющимися здесь войсками, и на этот раз уже он, конечно, не пойдет на компромиссы и даст хороший урок веронцам. Гастон воображал, что старый Филиппи, стоящий рядом с ним, и не подозревает, о чем он думает; он считал его шарлатаном и негодяем, неспособным испытывать какие-либо патриотические чувства, но в этот момент он жестоко ошибался, старик зорко следил за ним из-под полуопущенных век и, казалось, читал каждую его мысль.

— Вот дорога вниз, на землю, — сказал он, обращаясь наконец к Гастону, — пройдите три следующие крыши, и вы очутитесь на колокольне церкви св. Афанасия. Дверь колокольни открыта, об этом я уже условился с церковным сторожем, а вот этот юноша проводит вас дальше, до западного выхода из храма, идите же теперь с Богом.

— Значит, вы не проводите меня дальше, Филиппи?

— Нет, синьор, я предоставляю поле действия более молодым силам. У дверей храма вы найдете коляску, ожидающую вас, не медлите и идите, иначе вы заставите всех ждать вас.

Он накрыл снова голову плащом и исчез тем же путем, как пришел наверх. Если даже Гастон и подозревал старика в измене, то теперь было уже поздно предпринимать что-либо. Он решил следовать за юношей и предоставить все дальнейшее судьбе.

— Вы служите у доктора Филиппи? — спросил он юношу, идя за ним.

— Я — его сын.

— Значит, он говорил вам обо мне, Петро?

Юноша отрицательно покачал головой.

— Мой отец — человек скрытный, синьор, — ответил он.

— Прекрасно, тем лучше. Вы хорошо знаете дорогу, Петро?

— Ребенок мог бы найти ее, синьор, посмотрите, вот и церковь, нам стоит перешагнуть эти перила, и мы на колокольне, нам даже не нужно больше фонаря, будьте только осторожнее, ступени очень узкие. Тот дом там, внизу, где еще виднеются огни, принадлежит теперь маркизе де Сан-Реми, она приехала сюда несколько дней тому назад.

Гастон не сказал ни слова. Он смотрел не отрываясь на этот дом, как будто увидел вдруг перед собою привидение.

XXV

Итак, значит, она приехала в Верону, как Бонапарт обещал ему. Впрочем, Гастон никогда не сомневался в своей возлюбленной, он скорее не доверял тому, кто принял тогда на себя роль его посланного. Собственно говоря, Бонапарт, конечно, ничего не обещал ему, он только сказал тогда: «отправляйтесь», — и он повиновался ему, как солдат своему начальнику. Он нисколько не раскаивался в этом, но все же какое-то странное чувство недоверия не покидало его все это время. Он не верил также и тому, что Беатриса действительно решится следовать за ним в Верону и этим доказать открыто свои чувства к нему. Ее присутствие и обрадовало и в то же время смутило его: он вспомнил, как он попал в дом Бианки, вспомнил эту девушку, страсть которой чуть было не нашла отклика в нем самом. Да, Беатриса, вероятно, уже слышала о его неудаче, он представлял совершенно ясно, как Валланд постарался все это выставить в ее глазах так, чтобы повредить ему в ее мнении. Гастон был очень огорчен тем, что Беатриса уже узнала о его пребывании в доме Бианки, — и ему захотелось поскорее увидеться с ней. Он верил в то, что ему удастся объяснить ей все, как было, но все же на душе его было нелегко, совесть невольно упрекала его и подсказывала ему, что он не мог бы очутиться на свободе раньше, если бы действительно хотел этого.

Все эти мысли промелькнули, как молния, в его голове, пока он стоял на колокольне церкви и смотрел на дом, где жила Беатриса. Возбужденное состояние, вызванное снадобьем старого Филиппи, вдруг сразу исчезло, голова его закружилась, и он едва успевал следовать за юношей, уже начавшим свой спуск по крутой лестнице. Он схватил юношу за руку, и медленно, шаг за шагом, они спустились наконец с колокольни и очутились у дверей, ведущих в церковь.