Принц приливов - Пэт Конрой

В море он сориентировался по звездам и выбрал направление. Люк проплыл три мили, не оставляя и тела Кристофера Блэкстока. В одиннадцать часов утра их подобрал американский сторожевой катер. К этому времени Люк находился в воде шесть с половиной часов.

Адмирал Тихоокеанского флота захотел лично услышать донесение Люка. Брат доложил, что пилота в сбитом самолете не оказалось, в чем младший лейтенант Блэксток убедился лично. Был ли пилот убит, взят в плен или выпрыгнул с парашютом — ему неизвестно. Далее Люк сообщил, что на рисовом поле они столкнулись с большим отрядом солдат Северного Вьетнама и были вынуждены с боем отступать к берегу. На границе прибрежных джунглей младший лейтенант Блэксток был сражен вражеской автоматной очередью. Люк сумел выбраться из леса, был подобран сторожевым катером и теперь готов продолжать несение службы.

— Рядовой, почему вы с таким упорством тащили за собой тело младшего лейтенанта, зная, что он мертв и ему уже ничем не помочь? — спросил адмирал.

— Нас так учили в лагере подготовки, сэр, — ответил Люк.

— Учили чему?

— Тому, что морской спецназ не бросает своих погибших товарищей, сэр, — сказал Люк.

Когда Люк вернулся в Коллетон, мы устроились с ним на том же мосту, где несколько лет назад праздновали окончание школы. Люк был награжден медалью «Серебряная звезда» и двумя медалями «Бронзовая звезда».

Как и тогда, мы сидели с бутылкой «Дикой индюшки». Не хватало лишь Саванны.

— Люк, ты научился ненавидеть северовьетнамцев и вьетконговцев? — поинтересовался я.

— Нет. Вьетнамцы вызывали у меня только восхищение. Трудолюбивые люди. Великолепные крестьяне. Умелые рыбаки.

— Но ведь они убивали твоих друзей. Блэкстока, например.

— Когда я попал на то рисовое поле, то подумал, что, возможно, я — первый белый человек, который там появился. Но пришел не на экскурсию. У меня был автомат. Вьетнамцы имели полное право меня прикончить. Они нас не звали.

— Тогда за что же ты боролся? — удивился я.

— Мы живем в стране, где за отказ от службы могут запихнуть в тюрьму. Я зарабатывал свое право вернуться в Коллетон. Больше с нашего острова я никуда не уеду. Я заслужил возможность оставаться здесь до конца своих дней.

— Нам повезло родиться в Америке, — заметил я. — Мы можем не бояться войны на своей территории.

— Не знаю, Том. Мир — до жути поганое место.

— Зато в Коллетоне жизнь как текла, так и течет.

— Потому-то я и люблю Коллетон, — улыбнулся Люк. — Здесь как будто все происходит впервые. Такое ощущение, что пребываешь в раю.

Глава 25

Хотя брак моих родителей и мог бы служить «боевым уставом» по мезальянсам, мне думается, он продержался так долго исключительно из-за силы привычки. Почтение матери к отцу напоминало песчаный берег, подвергающийся непрестанной эрозии. В детстве и подростковом возрасте мне это было очень заметно, но когда у меня появились свои дети, степень уважения Лилы Винго к ее мужу перестала меня занимать. Да и мать обратила свою кипучую энергию на цели и замыслы вне дома. Взрослея, мы утрачивали внушенное матерью восхищение ее необыкновенными качествами, что воспринималось ею как ужасное преступление. Но одновременно мы освобождали мать от ее прежней ограниченной роли, успевшей ей надоесть. Мать давным-давно ждала подходящего момента, когда ее инстинктивная тяга к власти и интригам найдет применение в провинциальном городке. Когда этот час настал, он не застиг ее врасплох. Одной своей красотой Лила Винго могла бы потревожить сладострастные мечты королей. Однако, соединив внешность с изобретательностью, она могла бы заставить восторженных анархистов и цареубийц принести ей на голубых тарелках веджвудского фарфора головы дюжины королей, украшенные розами и петрушкой.

Впоследствии мы, ее дети, не раз сообща пытались понять, были ли предпринятые матерью действия результатом ее многолетних тщательно продуманных планов, или она обладала гениальной способностью к импровизации и умело воспользовалась подвернувшейся возможностью. Мы давно подозревали, что ее таланты простираются далеко за пределы домашнего хозяйства, но из нас троих только Саванну не удивила напористость и беспринципность матери. Мать никогда не извинялась и не объясняла своих поступков. Она делала то, ради чего появилась на свет. Нашу мать не мучили ни вспышки угрызений совести, ни внезапная потребность в самоанализе.

Она была террористкой, блестяще владеющей техникой применения своих женских чар; она была королевой бескровного аутодафе. В процессе осуществления своих замыслов она, по сути, съела Генри Винго заживо. Однако за все это матери пришлось дорого заплатить.

В час своего величайшего триумфа, когда она наконец-то достигла славы, почестей и богатств, когда доказала свою ценность и значимость всем, кто прежде недооценивал ее, Генри Винго, сделав отчаянную попытку вернуть ее любовь и уважение, оказался в тюрьме. Но это было не все. Вместо головы короля судьба подала ей голову старшего сына. Горсть праха, а не упоение победой — такой ответ получила она на свои молитвы.

В один из летних дней 1971 года я вместе с Люком ловил креветок возле отмели Кусо. Мы неторопливо двигались к юго-востоку, когда на лодке ожила рация. Вызов исходил от нашей матери.

— Капитан Винго. Капитан Люк Винго. Прошу ответить. Прием.

— Привет, мама. Прием, — отозвался Люк.

— Передай Тому, что он вот-вот станет отцом. Мои поздравления. Прием.

— Я немедленно еду. Прием, — крикнул я в микрофон.

— Это событие означает, что я становлюсь бабушкой. Прием, — напомнила мать.

— Конечно. Мои поздравления, бабушка Лила. Прием.

— Это не предмет для шуток, сын. Прием.

— Поздравляю, Том. Прием, — раздался голос отца.

— Поздравляем, Том, — радировало не менее десятка других капитанов, пока я спешно вытаскивал сети, а Люк разворачивал лодку в сторону Коллетона.

Больница находилась к югу от города. Причала там не было. Люк подвел лодку на максимально близкое расстояние к берегу, я прыгнул в воду и поплыл. В итоге я вбежал в родильное отделение, оставляя за собой лужицы соленой воды. Санитарка принесла мне полотенце и белый халат. Сев возле Салли, я держал ее за руку, пока доктор Кайзерлинг не сказал, что моей жене пора в родильную палату.

Ближе к ночи, в двадцать пять минут двенадцатого, на свет появилась наша первая дочь, Дженнифер Линн Винго. Ее вес при рождении составлял семь фунтов две унции. Все ловцы креветок слали нам цветы и едва ли не весь педагогический коллектив пришел взглянуть на малышку. На следующее утро дед Амос принес новорожденной Библию в белом переплете, где в середине, на чистой странице, аккуратно выписал все наше генеалогическое древо.