М.С. - Владимир Чистяков

А все вокруг считали, что он бросил её… Им обоим от этого было проще.

На самом-то деле это не император бросил её, это она бросила императора… Только потому, что была очень своевольной, и всегда делала что хотела, и не считалась ни с чьими мнениями. И очень ценила свободу.

А сын рос без матери. Ярн Ягрон. Уже в фамилии ясно, и чей он сын, и то, что незаконный. А её носило по всей стране. И вскоре все забыли про Кэрдин Ягр и узнали Бестию. Она сделала действительно бешеную карьеру и стала фактически пятым соправителем. А спокойнее в стране не становилось. А она работала, как проклятая. И прекрасно понимала, что кризис в стране — системный. И сколько не лови оппозиционеров и бандитов их всё равно меньше не становится. Нужны реформы, которые изменят внутреннюю жизнь страны. Иначе можно потерять страну.

И действительно, едва не потеряли.

Где-то в районе западных предместий саргоновские танки раздавили батарею.

Бестия потом была там. От сына не осталось ничего. Пленные с трудом смогли примерно показать место, где он погиб.

Она хотела заплакать и не смогла. Разучилась, если когда и умела. У сына была одна черта, роднившая с матерью и единокровной сестрой — верность идеалам, или если угодно, фанатизм. Такие люди защищают, то во что верят до последнего патрона. Во всех смыслах этого выражения. И не очень-то задумываясь о том, имеет смысл эта отчаянная и иногда безнадёжная борьба.

Она так и стояла, молча глядя на изрытый воронками и перепаханный гусеницами сквер. Сколько именно времени? Потом она этого так и смогла вспомнить. Потом кто-то тронул за плечо и спросил.

— Плохо Кэрдин? — М. С…

— Издеваешься? — огрызнулась она в ответ.

— Нет. Наверное, я просто не умею сочувствовать. Извини.

Они ещё постояли там некоторое время. Ни та, ни другая не сказали, ни слова.

Так Бестия лишилась своего сына.

Мать и сын очень редко виделись. И не слишком удивительно то, что они смотрели на мир по-разному. В обычное время это кончилось бы классическим семейным конфликтом. Но время досталось такое, когда в ответ на вопрос ''Ты за кого?'' вполне мог прозвучать выстрел.

А ведь М. С. заметила, что шутовство и придуривание Кэрдин это не её суть, а маска, маска, которую надевают, чтобы скрыть таящуюся за ней опустошённость.

Только вот почему она никак не реагирует? Этого Кэрдин не понимает.

Ей сейчас на всё и всех плевать. И раздражает весь мир. Она не может топить тоску в вине, как это делала М. С., ибо смолоду питает патологическое отвращение к алкоголю.

Ну, по виду-то Бестии никогда не поймёшь, что у неё на душе. Это не Софи, по костюму которой можно было достаточно легко определить её настроение. Это Бестия, и даже сейчас она выглядит насколько это сейчас возможно, подчёркнуто элегантно. Вот только что-то с ней в любом случае, не то. Кто другой этого и не заметит, но М. С. -то её слишком хорошо знает.

Взглянув на М. С. Бестии почему-то показалась, что годящаяся ей в дочери Марина выглядит едва ли не старше её. ''Ей-то тоже нехорошо.'' — со странным злорадством подумала она. И вдруг поймала себя на мысли, что никогда раньше не злорадствовала в её адрес. Что же изменилось?

— По-моему, ты сейчас должна быть где-то не здесь — неожиданно вкрадчивым голосом произнесла М. С…

— А пошла ты! — Бестия выругалась, — Считай, что я с сегодняшнего дня в отставке.

— Я её тебе не дам.

— По-твоему, за столько лет я её не заработала? И кто ты вообще такая, чтобы мне указывать? С формальной точки зрения я тебе не подчиняюсь.

— Что тут по-моему, так то дело десятое. Сейчас никто не может просто взять и уйти.

Она ведь в вечную отставку хочет — поняла М. С… Неужели, и она сгорела?

Только вот причина? Усталость от такой жизни? Маловероятно. Во-первых, устали все, а во-вторых. Бестия ведь много чего в своей жизни видела. Мальчики кровавые в глазах, что ли вставать у неё начали? На это-то, кстати, гораздо больше похоже.

Бестия совершенно запуталась в происходящем. И пожалуй, главное. Она уже не могла с такой лёгкостью делать то, что раньше делала не задумываясь. Ей стали сниться кошмары.

И перед ней наяву стали вставать лица убитых. Своих и чужих. Каждый день. Она уже почти не спала несколько дней, ибо боялась проснуться от своего жуткого крика и в холодном поту.

Она хотела умереть, и искала смерти. Но очередная попытка умереть с честью с треском провалилась. И вправду что ли заговорённая, как о ней солдаты думают?

— Ну, так и собираешься сидеть? — осведомилась Бестия — Желаешь меня разжаловать — пожалуйста. Только убирайся! — и это почти крик смертельно раненого зверя.

— Нет, Бестия, я не уйду никуда. Не уйду, ибо мне кажется, что ты задумала что-то не то.

В ответ — почти змеиное шипение.

— Я всю жизнь совершала только логичные поступки. И теперь хочу совершить единственный нелогичный. — последнюю фразу она выкрикнула, одновременно выхватывая из ящика стола пистолет.

— Кэрдин, дай мне пистолет, — неожиданно спокойно сказала М. С., протягивая руку.

В ответ Бестия приставила пистолет к виску, и с улыбкой, больше похожей на гримасу сказала.

— Отними!

М. С. как-то странно взглянула на неё и сказала.

— А ты ведь ни черта ещё не решила. Ты, убившая сотни людей до смерти боишься выстрелить в себя. И сейчас ты, если можно так выразится подсознательно ждёшь, что я скажу тебе нечто такое, что тебя остановит. Так вот: спешу тебя огорчить: стреляйся, если охота, мне всё равно.

Рука Бестии дрогнула, а М. С. между тем совершенно невозмутимо продолжила.

— Но вот что я отвечу Марине, когда она завтра спросит меня, почему нет Кэрдин?

— Сволочь!!! — бешено выкрикнула Кэрдин.

Теперь пистолет смотрит точнёхонько в грудь М. С., ибо та ударила как раз по самому больному месту Бестии — по почти материнской любви Кэрдин к Марине.

— Стреляй, — по-прежнему спокойно продолжила М. С., - убив меня ты попросту убьёшь всех нас. И всё наше дело. И Марину ты убьешь в первую очередь, убив меня.

Бестия грязно выругалась. Сейчас М. С. права. Опять права! Права, как всегда! Ей нельзя умирать. Равно как и Кэрдин. Она опустила пистолет и гораздо спокойнее сказала М. С…

— Послушай, Марина, ты когда-нибудь видела, какие лица у мёртвых детей.

— Что? — та явно практически удивлена.

— Что слышала. Тебе ещё не снятся кошмары? Вижу, что пока нет, но наверное, скоро начнут.

Изо дня в день ты будешь видеть лица тех, кого ты убила или послала на смерть, что практически одно и тоже. Ты видела, какие лица у этих шестнадцати — семнадцатилетних мальчишек, когда они лежат… там, на этом проклятом снегу. Разумеется, видела, и это, и многое другое. Сначала это воспринимается очень остро, потом ощущения притупляются. На время. Запомни Марина, на время! А потом… В кошмарах ты будешь видеть не только убитых сегодня или вчера, а всех без исключения. Как-нибудь ночью они придут к тебе. И через некоторое время ты тоже захочешь всадить себе пулю в лоб. Захочешь непременно.

Ибо если замурованная совесть проснётся… Впрочем, стреляться не обязательно. Иные начинают пить или принимать наркотики. И так до потери человеческого состояния или до помешательства.

Когда видишь, что начинаешь сходить с ума, всегда достойнее всадить себе в лоб, чем ждать конца в комнате с мягкими стенами и рубахе с длинными рукавами…

— Да где ты это сейчас всё найдёшь? Стены, рубаху такую. Стенку-то проще найти.

— Верно. — мрачно сказала Бестия.

— Ты что-то говорила о кошмарах? Я вообще не вижу снов. Никаких. С меня хватает дневных кошмаров. Не спорю, ты видела больше, но и я повидала немало. Пустить себе пулю в лоб конечно, намного проще, чем остаться в этом мире и пытаться спасти его от гибели.

— Хватит красивых фраз, Марина, я по ним специалист ненамного уступающий тебе.

— Сейчас Кэрдин это не красивая фраза. Ты знаешь, что мы нашли вчера кроме всех прочих трофеев?

— Ну.

— Расчленённые человеческие тела. Некоторые уже жаренные. Вот так. Они уже докатились до людоедства.

— Вспомни-ка, как бегали уголовники из отдалённых колоний? Идут двое, а третий дурак, навроде живых консервов. И сжирают его по дороге. Может, здесь тоже было несколько беспредельщиков. Подобные случаи не раз фиксировались и при тяжёлых осадах, когда большая нехватка продовольствия… Да что я тебе говорю! Сама же всё это неплохо знаешь.

— Знаю. Ты, может, и права. Это ещё не вошло в систему. Но с чего ты взяла, что не войдёт?

Именно поэтому мы не можем уйти. Никто из нас не может. Ни ты, ни я и никто другой. Мы не властны над своими жизнями. Мы можем теперь только работать на износ. Работать ради спасения мира. Ради того, чтобы люди остались людьми. Ибо мы одни из последних представителей цивилизации как таковой.