Черный Ферзь - Михаил Савеличев

— Никак нет, господин ротмистр! — рявкнул капрал. — Здесь еще находятся вверенная мне колонна бронетехники, каменные валуны, мелкий гравий…

— И четыре муравья, — не заорал, а как-то прошипел, точно из него выпускали последний воздух, господин ротмистр.

— Четыре муравья? — вроде даже как-то растерялся Га-алка, но тут же взял себя в руки. — Вполне возможно, господин ротмистр! А еще — господин бронетех…

Господин ротмистр ударил, и Га-алка полетел на землю. Видя, что воспитуемый пытается подняться, господин ротмистр засеменил к нему и приложил по лицу ботинком. Что-то отчетливо хрустнуло. Га-алка застонал, попытался закрыться ладонями, но второй удар пришелся в промежность, отчего воспитуемый скрючился, словно полураздавленный червяк, раззявил рот, но из него не вырвалось ни единого звука, только кровавая пена потекла по подбородку, смешиваясь с юшкой.

Господин ротмистр присел над воспитуемым, ухватил его за шкирку рукой и ткнул пистолетом в сторону Свордена Ферца:

— Там, кехертфлакш, там? — прохрипел он в окровавленное лицо Га-алки. — Сейчас ты увидишь, умгекеркехертфлакш, увидишь… — господин ротмистр поперхнулся — в его горло вцепились пальцы воспитуемого.

Сворден Ферц ничего не мог с собой поделать. Так порой в кошмарном сне стоишь на ватных ногах и не можешь сдвинуться с места, какой бы жуткий ужас не надвигался на тебя из непроглядной тьмы. Он уже здесь, он уже рядом, ощущаешь его омерзительное дыхание и пристальный взгляд гнилых глаз, вот только тело куда-то исчезло, может оно даже убежало, оставив прикованную неподъемными гирями страха душу на съедение уже близкого безымянного, невыразимого. Все, чего боишься — большие и мелкие, странные и постыдные, известные и пока еще незнакомые страхи — всего лишь темные блестки на необъятной туше Самого Главного Ужаса.

Будущее существует. Река прошлого впадает в необъятное море Дирака, дабы в узкой полоске турбулентности минувшего и того, чему еще только предстоит наступить, породить настоящее — переплетение встречных и обратных потоков, течений, поднятой со дна океана мути, из которой и рождается жизнь.

Чем сильнее, полноводнее река прошлого, тем дальше она прокладывает себе дорогу в океан возможного и вероятного. Так спасенные после кораблекрушения, еще не видя берегов долгожданной земли, уже могут узнать о ее близости по вкусу пресной воды, которую черпают из океана.

Окаменелости и руины древности, наскальные рисунки и пергаменты, мумии и пирамиды, реликты и атавизмы, предания и мифы, большие и малые звезды вселенной Гуттенберга — вот из чего складывается могучий напор стихии прошлого, что обарывает инерцию еще не свершенного, отбрасывает будущее вспять, высвобождая место для настоящего.

Но и море Дирака не умиряет своих стихий, и те ветром и волнами пророчеств, предчувствий, снов, амнезии, благодушной самоуверенности, прогрессом вгрызаются в настоящее, запускают в него щупальца, отвоевывая плацдармы грядущего наступления.

Если разум — всего лишь жалкий планктон в узенькой нише между прошлым и будущим, то можно представить себе существ, которые обретут такое могущество, что освоят необъятные просторы океана Дирака, сделают будущее средой своего обитания, раз и навсегда позабыв о своем креветочном настоящем.

— Это уже было, — сказал самому себе Сворден Ферц.

Он даже не вздрогнул от выстрела, не шагнул вперед, не побежал к хрипящим в предсмертных муках людям, сцепившимся в последней схватке.

Пальцы воспитуемого все крепче сжимали горло господина ротмистра. С каждым выстрелом все крепче и крепче, словно с выплеском крови и плоти из тела Га-алка становился только сильнее.

Дурная, отравленная, безмозглая жизнь и сознание утекали из него, оставляя чистейшую ярость последнего долга, который во что бы то ни стало нужно уплатить.

Асфиксия все крепче стискивала рукоятку пистолета господина ротмистра, дергала за спусковой крючок, не обращая внимания на опустевшую обойму. Тело распухало, становилось рыхлым, точно его уже распирали трупные газы, а гниющая плоть кусками отваливалась от костей.

— Это уже было!!! — заорал Сворден Ферц, наконец-то вспомнив… нет, не так… невозможно вспомнить нескончаемый поток событий закольцованного времени, когда раз за разом перед ним возникает бронетанковая колонна, раз за разом воспитуемый Га-алка просит закурить, чтобы затем погибнуть от пуль уже мертвого господина ротмистра, потому что Сворден Ферц не в силах ему помочь, потому что нет такой силы, которая способна разорвать крепко спаянное кольцо настоящего.

Или есть?

Сдерживаемая последними судорогами агонии жизни волна времени накатывала пока еще осторожно, нерешительно, как начинающийся прилив на пологий пляж. Лишь внимательный взгляд мог заметить, что поцелуи вступивших в долгожданное наследство перемен оставляют на потертых боках бронетехники темные следы ржавчины, которая, как растение-паразит, начинает жить собственной жизнью, попав на благодатную почву, укореняясь глубже, раскидываясь шире. Как бы благородная патина неуловимо превращается в безобразные дыры, и сквозь осыпающиеся фестоны ржавчины проглядывают внутренности танков и баллист. Прикованные к своим сидениям скелеты в обрывках сгнившей формы приветливо щерят зубы и вроде даже помахивают костяшками, еще не догадываясь о собственной смерти.

Ветер времени ревет, беснуется, Сворден Ферц инстинктивно закрывает лицо и чувствует как что-то кусает его ладонь, он стискивает это что-то и подносит к глазам.

Два костяка, крепко обнявшиеся на пороге смерти и одновременно его переступившие, лежат у ног Свордена Ферца. Голодное время с хрустом дожирает останки бронетехники, вырывая прочь крупные куски брони, обсасывая их и бросая где попало. Так пресытившиеся хищники играют с окровавленными костями своей добычи.

Сворден Ферц наклоняет ладонь, и пуля обратного времени скользит по ней и падает вниз. Однако упасть она не успевает, проглоченная и переваренная временем, что обращает ее в еле заметное облачко металлической трухи.

Вот значит как… Сколько же раз карусель циклического времени прокатила его на раз за разом вползающей в проход между камней бронетанковой колонне? Сто? Тысячу? Сто тысяч? Сколько раз он бросался на помощь умирающему Га-алку и нарывался на последнюю пулю? Тысячу? Миллион? Имелось ли в подобном самопожертвовании хоть малейший смысл, если раз за разом в тех же декорациях разыгрывался все тот же спектакль?!

— А был ли этот миллион раз? — спросил чей-то ехидный голос, отчего Сворден Ферц споткнулся и неуклюже замахал руками, отгоняя морок или пытаясь сохранить равновесие.