О Лермонтове: Работы разных лет - Вадим Вацуро

Наконец, кулачный бой Лермонтов однажды сам устроил в Тарханах22 и мог позднее видеть их на Кавказе, где они случались очень часто23.

Синтез всех этих мотивов (оскорбление, нанесенное жене купца, – в рассказе Парамонова24, казнь Мясоеда Вислого в «Истории» Карамзина, сцены пира, боя, казни в песнях о Мастрюке и других песнях и былинах) и дал, очевидно, сюжет замечательного лермонтовского произведения.

3

Проблема связи «Песни о купце Калашникове» с народным творчеством давно привлекала внимание исследователей. Ими собран значительный материал25. Сделанные сопоставления показали, что тот или иной отрывок «Песни» нередко близко подходит к тому или иному памятнику народного творчества, но никогда не обнаруживается текстуальных совпадений.

О запеве подробнее будет сказано дальше. В запевах и исходах нередко появляются гусляры-певцы на пиру у боярина (в исходе песни «Михайло Скопин» у Кирши Данилова: «испиваючи мед, зелено вино»; «честь воздаем тому боярину великому и хозяину своему ласкову»26. Ср. у Лермонтова: боярин Матвей Ромодановский подносит гуслярам чарку «меду пенного» (2: 30).

В зачине:

У ЛЕРМОНТОВА

Не сияет на небе солнце красное,

Не любуются им тучки синие:

То за трапезой сидит во златом венце,

Сидит грозный царь Иван Васильевич.

(2:31) В НАРОДНОЙ ПЕСНЕ

Когда-то воссияло солнце красное,

На тоем-то небушке на ясноем,

Тогда-то воцарился у нас грозный царь,

Грозный царь Иван Васильевич.

Заводил он свой хорош почестный пир27.

Вместе с царем пируют бояре, князья и опричники:

Позади его стоят стольники,

Супротив его всё бояре да князья,

По бокам его всё опричники;

И пирует царь во славу божию,

В удовольствие свое и веселие.

(2:31) В песне о Мастрюке – та же сцена пира:

Пир навеселе,

Повел столы на радостях.

И все ли князи, бояра,

Могучие богатыри

И гости званые,

Пять сот донских казаков

Пьют, едят, потешаются,

Зелено вино кушают,

Белу лебедь рушают28.

В варианте той же песни у Киреевского царь «весел стал»29.

Далее – характерный народно-поэтический прием исключения единичного из множественного (все пьют, едят, веселятся, задумчив сидит один. Этот один – герой песни).

У ЛЕРМОНТОВА

Лишь один из них, из опричников,

Удалой боец, буйный молодец,

В золотом ковше не мочил усов;

Опустил он в землю очи темные,

Опустил головушку на широку грудь,

А в груди его была дума крепкая.

(2:31) В ПЕСНЕ О МАСТРЮКЕ

А один не пьет, да не ест,

Царский гость дорогой

Мастрюк Темрюкович,

Молодой черкашенин.

И зачем не хлеба соли не ест,

Зелена вина не кушает,

Белу лебедь не рушает?

У себя на уме держит

(думает о том, что ему «вера

поборотися есть»)30.

Дальше в «Песне» идет гневная речь Грозного: «Аль ты думу затаил нечестивую?» В варианте Кирши Данилова этого нет (параллели у Киреевского см. выше). В одном варианте Киреевского прямо утверждается: Кострюк лихо замыслил31. Кирибеевич отвечает:

Сердца жаркого не залить вином,

Думу черную – не запотчевать!(2:32)

У Чулкова – «ни запить горя ни заести»32.

Отзвуки народной поэзии ясно ощущаются и в описании наряда Кирибеевича (кушачок шелковый, шапка бархатная, черным соболем отороченная). У Кирши Данилова усы, удалые молодцы носят «кораблики бобровые, верхи бархатные33. У Чулкова на гребцах «шапочки собольи, верьхи бархатныя, астрахански кушаки полушолковые»34.

Мотивы разбойничьих песен слышатся в словах о горемычной судьбе, которая ждет Кирибеевича в степях приволжских:

Уж сложу я там буйную головушку

И сложу на копье бусурманское.

И разделят по себе злы татаровья

Коня доброго, саблю острую

И седельце бранное черкасское.

Мои очи слезные коршун выклюет,

Мои кости сирые дождик вымоет

И без похорон горемычный прах

На четыре стороны развеется…

(2:33–34)

Посулы Кирибеевича Алене Дмитревне (золото, жемчуг, яркие камни, парча) Н.М. Мендельсон сравнивает с аналогичным описанием в песне из сборника Чулкова «В селе, селе Покровском»35.

В сборнике Чулкова находим слова о «ближних соседях», которые «беспрестанно… смотрят, а все примечают»36. (Ср. слова Алены Дмитревны: «А смотрели в калитку соседушки, смеючись на нас пальцем показывали» [2:37].)

Жалоба Алены Дмитревны Калашникову – пример блестящего использования плача:

На кого, кроме тебя, мне надеяться?

У кого просить стану помощи?

На белом свете я сиротинушка;

Родной батюшка уж в сырой земле,

Рядом с ним лежит моя матушка,

А мой старший брат, сам ты ведаешь,

На чужой сторонушке пропал без вести,

А меньшой мой брат – дитя малое,

Дитя малое, неразумное…

(2:38)

В речи братьев Калашникова – обычное для народной поэзии уподобление: боец – орел (2:39).

В тонах народной поэзии выдержана и картина разгорающейся зари. Так обычно начинаются песни о смерти молодца. Заря поднимается «из-за дальних лесов, из-за синих гор» (2:39; ср. в народной песне солнце поднимается «из-за лесу, лесу темнова / из-за гор, да гор высоких»37).

Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?

На какой ты радости разыгралася? —

(2:39) говорится в «Песне». В «Великорусских народных песнях» Соболевского:

Заря ты моя, заря красная!

Зачем ты, заря, рано занималася?38

Параллели к сцене боя находим в песне о Мастрюке. Кирибеевич «над плохими бойцами подсмеивает» (2: 40). Мастрюк похваляется перед царем:

Что у тебя в Москеве

За похвальные молодцы,

Поученые, славные?

На ладонь их посажу,

Другой рукой раздавлю!39

Гордый ответ Калашникова опричнику отдаленно напоминает слова молодца своему супротивнику:

Не пытав силы, похваляешься,

Да гляди – рано не радуйся40.

Уже говорилось о «пофальном листе», который царь дает борцам в песне о Мастрюке (ср. милости Ивана Грозного братьям Калашникова). Интересная параллель проводится исследователями к описанию могилы Калашникова.

Схоронили его за Москвой-рекой,

На чистом поле промеж трех дорог,

Промеж Тульской, Рязанской,

Владимирской,

И бугор земли сырой тут насыпали,

И кленовый крест тут поставили.

И гуляют-шумят ветры буйные

Над его безымянной могилкою;

И проходят мимо люди добрые, —

Пройдет стар человек – перекрестится,

Пройдет молодец – приосанится,

Пройдет девица – пригорюнится,

А пройдут гусляры – споют песенку.

(2:44)

Вы положите меня, братцы, между

трех дорог: Между Киевской, Московской,

славной Муромской;

В ногах-то поставьте мне моего коня;

В головушку поставьте животворящий

крест;

В руку правую дайте саблю острую!

И пойдет ли, иль поедет кто, —

остановится, Моему кресту животворному он

помолится,

Моего-то коня, моего ворона испугается,

Моего-то меча, меча острого

устрашится он41.

Или у Сахарова:

Буде стар человек пойдет – помолится…

Буде млад человек пойдет – в гусли наиграется42.

Приведенные параллели подсказывают нам два вывода:

1) «Песня про купца Калашникова» – произведение очень близкое к народной стихии;

2) близость эта не приводит к заимствованиям из народных источников. Текстуальных совпадений нигде нет. Лермонтов создал не компиляцию, пусть даже очень искусную, а самостоятельное произведение, свидетельствующее о том, как глубоко он проникся самым духом народной поэзии.

4

«Песня про купца Калашникова» построена по принципу русских народных эпических песен. «Прошлое героев, их намерения и переживания, причины их действий и поступков оставались в тени, – пишет о композиции русских былин Г.Н. Поспелов. – События происходили внезапно и неподготовленно. Весь сюжет состоял из ряда основных крупных событий, имеющих только внешнюю последовательность»43. Такое же построение Г.Н. Поспелов видит и в «Песне» Лермонтова. «Ему (Лермонтову. – В.В.) важны не оттенки быта и детали психологии, – ему нужна драма Кирибеевича и трагедия Калашникова, созвучная его собственной эпохе… Всякие бытовые подробности и психологические детали только отвлекли бы внимание от главного и лишили бы произведение той силы и напряженности, которые оно получает от своей сжатой, краткой, простой формы»44.

На наш взгляд, эти замечания исследователя «Песни» нуждаются в уточнении. Мы постараемся показать далее, что события в лермонтовской поэме вовсе не происходят «внезапно и неподготовленно», хотя, например, сцена кулачного боя никак не обусловлена предшествующим развитием событий, и о ней мы узнаем в самый последний момент, т. е. накануне этого боя. Может быть, это, действительно, дань поэта былине, где связь событий не столько логическая, сколько «историческая», обусловленная генезисом былины, и зачастую не ощущается самими сказителями.

«Песня» строится согласно народной эпической традиции. Она включает запев, зачин, повествование, исход45.

Запев былины служит для привлечения внимания слушателей. Он не связан с самим повествованием и может выпадать из общего тона былины (шутливый запев в серьезной былине или торжественный запев в былине, например, о Ваське-пьянице). Запев безличен: певцы обращали его к большой незнакомой им аудитории с целью привлечь внимание. «Запев „Песни“ Лермонтова, – пишет В. Чичеров, – уничтожает безличность. Он становится вступлением к повествованию и как бы обращен к уже собравшимся слушателям»46.