Зимой змеи спят - Владимир Ильин

Больше вокруг ничего не было видно…

Слегка прихрамывая, к Георгию присоединился Май. Они долго смотрели на пятно на скале. Потом Ставров сказал:

— Хорошо, что я заложил небольшой заряд взрывчатки, иначе бы нас с тобой смелу в пропасть…

Но Наблюдатель ничего не ответил. Ставров повернулся и увидел, что по щеке у отца бежит слеза.

— Ты что? — испуганным шепотом спросил Георгий. — Ты не ранен, Май?

Он все еще не мог привыкнуть называть этого человека, выглядевшего его ровесником, своим отцом. Впрочем, и относился к нему он как к другу, а не как к родителю.

— Это я убил его! — прошептал Наблюдатель. — Мне нужно было сразу после отеля пойти и освободить его, а я… Я совсем забыл про Дена!..

— Но ведь он тоже причинил тебе немало страданий, — возразил Георгий. — Ты же сам сказал, что всё это произошло из-за него… И разве не по его вине ты чуть не погиб от рук Резидента? Ведь будь Валерка… тьфу ты, никак не могу привыкнуть к мысли, что его звали не Валерием!.. будь Резидент настойчивее, он бы вскрыл яйцо, и тогда на месте Дена был бы ты, Май…

— Да, возможно, — пожал плечами Наблюдатель. — Но перед тем, как этот подонок застрелил его, Ден держался молодцом. Все-таки он был настоящим Наблюдателем, Гера… Судя по тому, что Резидент беспечно заявился сюда, не ожидая встретить нас с тобой, Лумбер не сказал ему ни слова. Ни про меня, ни про наш мир… Более того, он, наверное, опять использовал мой образ, чтобы ввести в заблуждение своего убийцу, и тот поверил, что убирает меня. Пойми, я вижу, как он стреляет в Дена в упор, а бедняга Лумбер не может и пальцем пошевелить, чтобы защититься!..

Я знаю, как это бывает — ведь я сотни раз видел такие сцены!..

Голос Мая опять дрогнул, и он отвернулся.

Георгий притянул отца к себе за плечи.

— Зато теперь мы можем быть спокойны, Май, — сказал он. — мы уберегли будущее от того, чтобы такие профессиональные негодяи лапали его своей грязной пятерней…

— Будущее? — с горечью спросил Май. — Ты полагаешь, что он стремился попасть в будущее?

— Ну да, он же сам сказал об этом! — удивленно воскликнул Ставров, отстраняя от себя Наблюдателя. — А разве нет?!..

Май отвел глаза в сторону.

— Гера, — сказал он тихо, — ты только не обижайся, ладно? Как это у вас принято говорить, не лезь в бутылку… Туннель, который ты только что взорвал, вел не в двадцать второй век, а в конец двадцатого. К тебе домой… Воспользовавшись нашей формулой, Резидент действительно собирался проникнуть в будущее, но он не ведал того, что с помощью этой формулы можно определять лишь те входы Трансгрессора, которые вели не в будущее, а в прошлое. Нет, я не вводил Виктора Найвина в заблуждение, Гера, так что не смотри на меня, как на врага!.. Там, в той записке, я честно предупреждал Найвина, что даю ему алгоритм определения координат только такого Трансгрессора, с помощью которого он попадет в прошлое.

И, наверное, именно поэтому он отказался от этой возможности. Его можно было понять. Достаточно представить себе, что было в вашей стране в 1947 году… И ни в какую гильзу Виктор записку не прятал. Он честно порвал ее и втоптал в грязь, дабы ни у кого не возникло соблазна воспользоваться этой информацией. Но мы оба не знали, что за нами в этот момент наблюдает Ден… И потом, уже здесь, задумав твоими руками лишить Ассоциацию Трансгрессора, он фальсифицировал видеозапись, вставив в нее фальшивый эпизод с прятанием записки в кирпич… Затем подделал бумажку с формулой, вернулся в тот год, когда завершалось строительство отеля, и буквально подсунул кирпич с гильзой под руку одному из каменщиков, работавших в вестибюле… Скорее всего, я так догадываюсь — а как это было на самом деле, теперь, наверное, никто уже не узнает…

— Но зачем? — с удивлением спросил Ставров, еще не осознавая до конца смысла слов отца. — Зачем этому твоему Дену были нужны такие сложности?

— Лумбер хотел, чтобы вы с Резидентом поверили в достоверность формулы… Он опасался, что Резидент может заподозрить обман, если входы в туннель, указанные Деном, случайно совпадут с теми, которыми приходилось за эти годы пользоваться Резиденту…

— Но почему ты мне раньше об этом не сказал? Ты ведь не мог не знать, что этот туннель ведет в прошлое!.. — Георгий схватил отца за грудки. — Как ты посмел молчать, Май?!.. Это же самая настоящая подлость с твоей стороны: знать, что я своими руками собираюсь взорвать единственный хрупкий мостик, по которому мог бы вернуться домой, — и молчать, молчать, молчать!!!..

Май молчал, глядя в сторону.

Ставров отпустил его и закрыл руками лицо, раскачиваясь из стороны в сторону, как будто его контузило.

— Я понял, — безжизненным голосом проговорил он немного погодя. — Я всё понял, Май… Ты не захотел меня вовремя остановить, потому что иначе я бы не согласился уйти с тобой в твой мир, верно? Этот туннель приковывал меня к нашему времени, как те наручники, которыми ты приковал к трубе своего дружка Дена. И ради его уничтожения ты изначально был готов пойти на любую ложь… Даже то, что я вынужден был совершать убийства в этом времени, было тебе на руку, потому что ты знал: я должен созреть, как яблоко, до мысли о необходимости уничтожения Трансгрессора… Даже тогда, когда в игру вмешался Лумбер, ты, наверное, внутренне ликовал, потому что Ден избавил тебя от необходимости лгать мне…

Отныне всё можно было безболезненно сваливать на него: ах, какой он негодяй, этот Ден!.. Ах, какой он коварный интриган!..

Лицо Мая передернула болезненная судорога. Рука его внезапно дернулась, и он отвесил Георгию звонкую пощечину. Отвернулся и сел на валун. Руки его тряслись.

Ставров машинально потрогал гудевшую щеку, словно проверяя, на месте ли его лицо. Потом подошел к самому краю пропасти и вгляделся в нагромождение скал далеко внизу. Долго-долго молчал.

Потом выдавил изменившимся голосом:

— Прости меня, Май. Я… я всё понял. И я согласен уйти с тобой…

Их взгляды встретились, и Май разглядел в волосах сына пятна ранней седины.

Глава 40

— Ну, вот и всё, — сказал Май.

— Да, — согласился Георгий. — Сколько у нас еще есть времени?

Май помолчал, прислушиваясь к телепатической справке Оракула.

— Семь с половиной минут, — сказал он.

И они замолчали, глядя на простиравшиеся перед ними до самого горизонта покрытые инеем пологие холмы, на которых кое-где торчали стойкие кустики верблюжьей колючки. Резкий ледяной ветер закручивал песок миниатюрными смерчами, пасмурное небо было серо-белесым, как выцветшая простыня, и солнце с трудом пробивалось сквозь пелену облаков. Надвигалась зима, которая в пустыне особенно неприятна.