Сага о Форсайтах - Джон Голсуорси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она встретила его с письмом в руке.
– От Вэла? – мрачно спросил он. – Что он пишет?
– Он пишет, что женился, – сказала Уинифрид.
– На ком это, господи боже?
Уинифрид подняла на него глаза.
– На Холли Форсайт, дочери Джолиона.
– Что?
– Получил разрешение и женился. Я даже не знала, что он знаком с ней. Как это все неудобно, правда?
Сомс отрывисто засмеялся на эту ее характерную манеру употреблять ничего не значащие слова.
– Неудобно! Ну, я не думаю, что они об этом что-нибудь узнают прежде, чем вернутся. Да и лучше им оставаться там. Ее отец даст ей денег.
– Но я хочу, чтобы Вэл вернулся, – сказала Уинифрид почти жалобно. – Мне его недостает. Мне легче, когда он со мной.
– Я знаю, – пробормотал Сомс. – А как Дарти ведет себя теперь?
– Могло быть и хуже; вечные истории с деньгами. Ты хочешь, чтобы я завтра поехала в суд, Сомс?
Сомс протянул ей руку. Этот жест так явно изобличал его одиночество, что она крепко пожала его руку обеими руками.
– Ничего, голубчик, зато тебе будет гораздо легче, когда все это кончится.
– Я не знаю, что я такого сделал, – хрипло сказал Сомс. – И никогда не знал. Все как-то перевернулось вверх ногами. Я любил ее, я ее всегда любил.
Уинифрид увидела, как кровь выступила на его губе, и это ее страшно потрясло.
– Ну конечно, – сказала она, – это все очень гадко с ее стороны. Но что же мне делать с этой женитьбой Вэла, Сомс? Я не знаю, что ему написать в связи с этой историей. Ты видел эту девочку – хорошенькая она?
– Да, она хорошенькая, – сказал Сомс. – Брюнетка, и в ней есть что-то аристократическое.
«Не так уж плохо, – подумала Уинифрид. – У Джолиона всегда был стиль!»
– Все-таки это какая-то путаница, – сказала она. – Что скажет папа?
– Ему незачем говорить об этом, – сказал Сомс. – Война теперь скоро кончится, и хорошо было бы, если бы Вэл купил там участок земли и обзавелся хозяйством.
Это было равносильно тому, как если бы он сказал ей, что считает племянника погибшим.
– Монти я ничего не говорила, – упавшим голосом прошептала Уинифрид.
Дело начало слушаться на следующий день около двенадцати часов и заняло немногим больше получаса. Сомс, с грустными глазами, бледный, элегантный, стоял перед судом; он столько перестрадал до этого, что теперь уже ничего не чувствовал. Как только объявили решение суда, он покинул зал.
Через каких-нибудь четыре часа его имя сделается достоянием публики! Бракоразводный процесс присяжного поверенного! Глухая горькая злоба сменила чувство мертвого равнодушия. «Будь они все прокляты! – думал он. – Я не буду прятаться. Я буду вести себя так, как если бы ничего не случилось». И по нестерпимо знойной Флит-стрит и Лэдгейт-Хилл он отправился пешком в свой клуб в Сити, позавтракал и затем пошел в контору. Там, не отрываясь, работал до вечера.
Когда, собравшись идти домой, Сомс вышел из кабинета, он увидел, что клерки уже все знают, но он встретил их невольные взгляды таким саркастическим взглядом, что они немедленно отвели глаза. У собора Св. Павла он остановился купить самую аристократическую из вечерних газет. Да! Вот оно! «Бракоразводный процесс известного присяжного поверенного. Соответчик – двоюродный брат. Взысканная с ответчика компенсация жертвуется в пользу слепых!» – значит, они все-таки напечатали это! Глядя на встречные лица, он думал: «Интересно, знаете вы или нет?» И вдруг он почувствовал себя как-то странно, словно у него что-то завертелось в голове.
Что это такое? Он не должен поддаваться этому! Не должен! Ведь так можно заболеть. Не нужно думать! Он поедет к себе за город, на реку, будет грести, ловить рыбу. «Я не позволю себе заболеть!» – подумал он.
Вдруг он вспомнил, что ему необходимо сделать что-то очень важное, прежде чем уехать из города. Мадам Ламот! Он должен объяснить ей предусмотренный законом порядок. Еще шесть месяцев должно пройти, прежде чем он будет действительно свободен. Только ему не хочется видеть Аннет! И он провел рукой по голове: она была горячая.
Он свернул и пошел по Ковент-Гарден. В этот знойный июльский день воздух старого рынка, зараженный запахом гниющих отбросов, вызывал у него отвращение, а Сохо, более чем когда-либо, казался безотрадным притоном всякого сброда. Только ресторан «Бретань», чистенький, нарядно выкрашенный, со своими голубыми кадками и карликовыми деревцами, сохранял независимое, типично французское достоинство и самоуважение. Сейчас были часы затишья, и бледные, опрятно одетые официантки накрывали столики к обеду. Сомс прошел в жилую половину. К великому огорчению, на стук его открыла Аннет. Она тоже была бледная, изнемогающая от жары.
– Вы нас совсем забыли, – вяло сказала она.
Сомс улыбнулся.
– Это не моя вина; я был очень занят. Где ваша матушка, Аннет? Мне нужно ей кое-что сообщить.
– Мамы нет дома.
Сомсу показалось, что она как-то странно смотрит на него. Что ей известно? Что ей рассказала мать? Старание угадать это вызвало мучительно-болезненное ощущение у него в голове. Он ухватился за край стола и смутно увидел, что Аннет подошла, глядя на него прояснившимися от удивления глазами. Он закрыл глаза и сказал:
– Ничего, сейчас пройдет. У меня, наверное, был легкий солнечный удар!
Солнечный! Уж если что и ударило его, так это мрак! Голос Аннет, сдержанный голос француженки, сказал:
– Сядьте, у вас скорей пройдет.
Ее рука нажала на его плечо, и Сомс опустился в кресло. Когда ощущение мрака прошло и он открыл глаза, то увидел, что она смотрит на него. Какое непостижимое и странное выражение для двадцатилетней девушки!
– Вам лучше теперь?
– Все прошло, – сказал Сомс.
Инстинкт подсказывал ему, что, обнаруживая перед ней слабость, он не выигрывает: возраст и без того достаточное препятствие. Сила воли – вот что возвысит его в глазах Аннет. Все эти последние месяцы он отступал из-за нерешительности, больше он уже не будет отступать. Он встал и сказал:
– Я напишу вашей матушке. Я уезжаю в свой загородный дом на довольно продолжительное время. Я бы хотел, чтобы вы обе приехали погостить ко мне. Сейчас там самое лучшее время. Вы приедете, не правда ли?
– Мы будем очень рады.
Такое изящное грассирование этого «р», но ни малейшего энтузиазма. И с некоторым огорчением он прибавил:
– Вы тоже страдаете от жары, Аннет? Вам будет очень полезно побыть на реке. До свидания.
Аннет наклонилась вперед. В этом движении промелькнуло что-то вроде раскаяния.
– А вы в
