ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ - Элизабет Джордж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Почему?» — спрашиваете вы.
Потому что она попросила меня об этом, и потому что я хотел показать ей, и еще потому что, наверное, мне захотелось некоторое время побыть в ее обществе. В ней не было ни капли английского.
Вы говорите: «Я имела в виду не причины, по которым вы показали ей квартиру, а причины, по которым вы рассказываете мне о Либби».
Потому что она только что приходила сюда.
«Значит, для вас она имеет значение?»
Не знаю.
3 сентября
«На самом деле я Либерти, — говорит она мне. — Господи, хуже имени просто не бывает, правда? Мои родители были хиппи до того, как стали яппи, то есть задолго до того, как папа срубил миллион баксов в Силиконовой долине. Ты ведь слышал про Силиконовую долину? Или нет?»
Мы спускаемся с вершины Примроуз-хилл. Я несу один из своих воздушных змеев. Это было несколько месяцев назад. Либби уговорила меня пойти позапускать змеев. По-хорошему мне надо бы репетировать, потому что через три недели я записываю Паганини — Второй скрипичный концерт, если быть точным, — с Филармоническим оркестром, но Allegro maestoso мне все еще не дается. Однако Либби вернулась после очередного столкновения со своим брюзгливым Роком из-за зарплаты, которую он опять ей не платит. Она передала мне его слова в ответ на ее требование дать денег: «Проветри мозги, сучка». И она решила поймать его на слове, а заодно и вывести на прогулку меня, поскольку, как она сказала, я слишком много работаю.
В тот день я действительно проработал шесть часов в два приема по три часа с перерывом на прогулку по Риджентс-парку в полдень, поэтому согласился. Я позволил Либби выбрать воздушного змея, и ей понравился многоуровневый экземпляр, который вращается в полете, но требует строго определенной скорости ветра, чтобы показать все, на что способен.
Мы пускаемся в путь. Мы идем по дуге Чалкот-кресент. «И тут налепили пряничных домиков», — кисло отмечает Либби. Ей, по-видимому, больше нравится Лондон стареющий, чем Лондон возрождающийся. Затем мы переходим Риджентс-Парк-роуд и оттуда углубляемся в парк, где находим тропу, ведущую на вершину холма.
«Слишком ветрено, — говорю я Либби. Мне приходится чуть ли не кричать из-за ветра, порывы которого вырывают змея из моих рук, и нейлон шумно бьется об меня. — Для этого образца нужны идеальные условия. Вряд ли мы сможем хотя бы поднять его в воздух».
Так оно и выходит, к огромному ее разочарованию: почему-то она считает, что, не запустив змея, не сумела отомстить Року. «Этот придурок угрожает рассказать тем, кому говорят такие вещи, — взмах рукой в направлении Вестминстера, из чего я заключаю, что она имеет в виду правительство, — что мы вообще не были женаты. В смысле, не были физически женаты, то есть не делали это друг с другом. Он такой кусок дерьма, ты не поверишь».
«А что случится, если он расскажет правительству, что вы фактически не были женаты?»
«Но мы были женаты. Мы и есть женаты. Тьфу! Он с ума меня сводит».
Как оказалось, Либби опасается, что ее статус пребывания в стране изменится, если ее раздельно проживающий муж сумеет доказать свое видение ситуации. А поскольку она переехала из его явно вредного для здоровья дома в Бермондси в квартиру на Чалкот-стрит, муж боится, что потеряет ее, чего ему, очевидно, не хочется, несмотря на все его волокитство. Вот почему между ними разыгрался очередной скандал, в ходе которого он посоветовал Либби пойти проветриться.
Сожалея о том, что Либби огорчилась из-за воздушного змея, я пригласил ее зайти в кафе. И за чашкой кофе она сообщила мне, что на самом деле Либби — это сокращение от полного имени Либерти.
«Хиппи, — снова возвращается она к своим родителям. — Они хотели, чтобы у их детей были самые необычные имена. — Тут она изобразила, будто затягивается воображаемым косяком. — Моей сестре повезло еще меньше: она Икволити, хочешь — верь, хочешь — не верь. Или сокращенно Оли. А если бы родился третий ребенок, то…»
«Фратернити?»[8] — говорю я.
«Угадал, — кивает она. — Но в принципе я должна радоваться, что они предпочли абстрактные имена. Ведь, господи, все могло быть гораздо хуже. Меня могли бы назвать Деревом».
Я хихикаю: «Или конкретной разновидностью дерева: Сосна, Дуб, Ива».
«Ива Нил. С этим я еще могла бы жить». Либби копается в пакетиках сахара на столе, выискивая диетический подсластитель. Как я обнаружил, она постоянно сидит на диете, и борьба за физическое совершенство является, по ее выражению, «единственной рябью на глади океана моего существования». Либби высыпает подсластитель в кофе с обезжиренным молоком и говорит: «Ну а у тебя как, Гид?»
«У меня?»
«Какие у тебя родители? Наверняка не дети цветов».
На тот момент она еще не встречалась с моим отцом, хотя он видел ее из музыкальной комнаты однажды вечером, когда она вернулась после работы домой на своем «судзуки» и, как обычно, въехала на тротуар рядом с лестницей, ведущей в ее квартиру. У нее есть привычка газовать два-три раза напоследок, и рев мотора привлек внимание папы. Он подошел к окну, увидел Либби и сказал: «Будь я проклят. Тут какой-то чертов байкер ставит мотоцикл прямо у тебя под окнами, Гидеон. Ну-ка…» И он начал поднимать раму.
Я сказал: «Все в порядке, папа. Это Либби Нил. Она здесь живет».
Он медленно повернулся. «Что? Это женщина? И она живет здесь?»
«Не здесь. Ниже. В квартире. Я решил сдать ее. Неужели я забыл сказать тебе?»
На самом деле я не забыл. Но я не сообщил отцу о Либби и об аренде квартиры не потому, что намеренно утаивал это от него, просто не подвернулось удобного случая. Мы с папой общаемся каждый день, однако наши беседы, как правило, касаются моей профессии и всего, что с ней связано. Например, приближающийся концерт, гастроли, которые он организует, звукозапись, которой я не очень доволен, просьба об интервью или участии в каком-либо мероприятии. Вспомните тот факт, что я ничего не знал о его отношениях с Джил, пока дальнейшее молчание о ней не стало более неловким, чем посвящение меня в происходящее. В конце концов, появление явно беременной женщины в жизни мужчины определенно требует каких-то объяснений. Но вообще-то мы с отцом никогда не были этакими задушевными приятелями. Мы оба со времени моего детства были полностью поглощены моей музыкой, и эта концентрация, как с его стороны, так и с моей, исключила возможность — или устранила необходимость — тех излияний, которые считаются в наши дни идеалом близких отношений между людьми.
Хочу подчеркнуть: я ни единого мгновения не сожалел о том, что у нас с папой сложились именно такие отношения. Они прочные и честные, и если это не те узы, под влиянием которых мы взгромождаемся на велосипеды и вместе покоряем Гималаи или садимся в каяки, чтобы спуститься по Нилу, тем не менее наши с ним отношения укрепляют и поддерживают меня. Сказать правду, если бы не мой отец, доктор Роуз, сегодня я не был бы тем, кем являюсь.
4 сентября
Нет. На этом вы меня не подловите.
«А кем вы сегодня являетесь, Гидеон?» — спрашиваете вы мягко.
Я отказываюсь в этом участвовать. Мой отец здесь совершенно ни при чем. Если я не могу заставить себя хотя бы взять в руки скрипку, мой отец в этом не виноват. Я отказываюсь становиться одним из этих безмозглых хлюпиков, которые перекладывают вину за каждое свое затруднение на родителей. У папы была трудная жизнь. Он делал все, что было в его силах.
«Трудная в каком смысле?» — хотите вы знать.
Для начала попробуйте вообразить, каково иметь отцом моего деда. Каково быть отосланным в школу в шесть лет. Каково приезжать домой на каникулы и присутствовать при психических приступах. И каково знать, что никогда, ни при каких обстоятельствах, что бы ты ни делал, тебя не сочтут достойным сыном, потому что ты не родной, тебя усыновили, о чем отец тебе постоянно напоминает. Нет. В качестве моего отца папа сделал все, что мог. А сыном он был лучшим, чем многие из нас.
«Лучшим сыном, чем вы?» — спрашиваете вы меня.
Этот вопрос вам придется переадресовать моему отцу.
«Но как вы оцениваете себя как сына, Гидеон? Что вам прежде всего приходит на ум в этой связи?»
Разочарование, говорю я.
«То есть вы разочаровали отца?»
Нет. Я имею в виду, что я не должен разочаровывать его. Но могу.
«Он когда-нибудь говорил вам, как это важно — не разочаровать его?»
Никогда. Вообще ни разу. Но…
«Но?»
Ему не нравится Либби. Я с самого начала знал, что она ему не понравится или, по крайней мере, ему не понравится ее присутствие в доме. Что он сочтет ее потенциальным источником помех в моей работе.
Вы спрашиваете: «Этим объясняются его слова в Уигмор-холле: "Это все из-за нее"? Он тут же связал ваше состояние с ней, правильно?»
Да.
«Почему?»
Не думаю, что он не хочет, чтобы я сближался с женщинами. С чего бы это? Для моего отца семья — это все. А если я не женюсь в один прекрасный день и не произведу собственных детей, наш род на этом закончится.
