Демогоргон - Брайан Ламли

Хумени рассмеялся похожим на бульканье канализационного стока смехом и кивнул.

— Ну, как знаешь. Тогда отъедь куда-нибудь, посиди в машине и выкури сигарету-другую. Но возвращайся не позже чем через час. К тому времени все закончится и нам останется лишь поскорее убраться с этого острова. Завтра здесь будет слишком жарко. Как говорится, ситуация резко обострится. Или, если угодно, здесь, можно сказать, воцарится сущий ад. — И он снова рассмеялся.

Было заметно, что Уиллиса передернуло, но он быстро взял себя в руки.

— Лично мне почему-то кажется, что он воцарится здесь гораздо раньше, — заметил он. — Я даже склонен думать, что это произойдет в ближайшее время… — Он направился к выходу. — Хорошо, я немного прокачусь, но скажи мне только одно… — он остановился у самой двери и полуобернулся. — Почему именно здесь? Да, конечно, я понимаю, что ты хочешь стравить между собой греков, турков и англичан… но почему именно этот дом? Ведь ты оговорил это особо: что все должно случиться в доме Костаса Каструни. И упоминал его имя почти во всех своих инструкциях. Так почему именно он? Чем он тебе так насолил?

— Старик-то? Ничем, — ответил Хумени. — Причина в его сыне, притом дело это очень и очень давнее. А сделал он… Ты же видел меня, Бернард. Так что и сам знаешь.

Услышав это, Димитриос Каструни буквально похолодел. Даже несмотря на все свои чудовищные подозрения, он буквально не верил своим ушам. Но сейчас ему было видно лицо Уиллиса: тот сильно побледнел и спросил:

— Значит сын старика как-то связан с… с этим?

Хумени кивнул.

— Да, это именно его рук дело. Наверное можно сказать, что он оставил меня в ослах, да? — Но на сей раз Хумени не засмеялся и даже не усмехнулся своей собственной шутке. — Просто свожу старые счеты, вот и все.

А поскольку я еще не выследил его самого — человека, который сделал со мной такое — то пока хочу заставить расплатиться его отца. И расплатиться сполна!

В голове у лежащего прямо над ними Каструни все смешалось. Он лихорадочно пытался осмыслить услышанное. В конце концов, он понял, что подтверждаются наихудшие его опасения. И теперь, чтобы окончательно убедиться в этом, ему хотелось лишь одного — как следует рассмотретьт лицо Хумени. О, он отлично знал, как будет выглядеть это лицо, но все равно должен был его увидеть. А после этого, если он, Димитриос Каструни, хочет хоть мало-мальски спокойно и дальше жить на этом свете, ему останется только одно — останется сделать одно-единственное дело. Он должен будет убить человека, теперь называющего себя Джорджем Хумени.

Когда Уиллис вышел из дома, а Хумени направился в коридор, ведущий к спальням, Каструни, извиваясь всем телом, отполз назад и наконец ощутил под рукой гарпунное ружье. В тесноте и пыльном сумраке пространства между крышами он погладил рукоятку и скрипнул зубами. Затем, неловко держа оружие перед собой, снова пополз вперед и, наконец, оказался над первой из спален. Там он смахнул с досок толстый слой паутины и осторожно приник глазом к крошечному отверстию. Если при его движении и слышался какой-нибудь шум, то его наверняка заглушил хруст гравия под колесами отъезжающей от виллы машины Уиллиса и те звуки, которые производил в комнате под ним сам Хумени. Во всяком случае, Каструни на это очень надеялся.

Но если он рассчитывал, что хоть здесь наконец-то сможет увидеть лицо предполагаемого армянина, то снова ошибся. Крошечная спальня под ним была освещена лишь тусклой керосиновой лампой, причем, помимо того, что светила она еле-еле, так еще и струйка, поднимающейся к потолку едкой копоти невыносимо разъедала глаза, напряженно вглядывающемуся в полумрак Каструни.

Хумени точно находился здесь — у изножия кровати виден был его темный силуэт со склоненной будто в молитве головой. Затем, когда он начал что-то хрипло бормотать, Каструни понял, что это и в самом деле БЫЛА своего рода молитва. Или мольба. Но вот кого он молил? И о чем.. ?

— Повелитель, — клокотал голос Хумени, смешиваясь с маслянистой копотью лампы. — О, Преданнейший из Слуг Шайтана — Воплощение Великого Падшего, Прелесть Которого Ослепительна — Его Посланец на Земле и среди людей — Отец мой, помоги ничтожному сыну твоему, единственным желанием которого является повсюду нести волю Твою, во славу Владыки Нашего, Шайтана! Демогоргон, позволь великой похоти Твоей влиться в чресла мои, дабы сегодня мог я зачать подобных мне, как когда-то Ты зачал меня в образе и подобии Твоем! Призываю Тебя от имени Аба — таково было первое имя мое — и во имя Дьявольской Скрижали Власти, писаной самим Владыкою Шайтаном!

Не успели отзвучать последние слова, обращенные к силам, которые как теперь был убежден Каструни существовали не только в каком-то отдаленном уголке его сознания, а на самом деле, как в комнате что-то… изменилось. Произошло это очень быстро: как-то сразу изменилась атмосфера (или состояние эфира?) в спальне и Каструни почувствовал страшную и гнетущую подавленность, его душа будто мгновенно налилась свинцом. Из отверстия, через которое еще буквально мгновение назад тянуло копотью и пробивался тоненький лучик света вдруг повеяло леденящим холодом, настолько пронизывающим, что притаившийся наблюдатель едва не вскрикнул, тотчас отдернул голову и принялся яростно тереть тыльной стороной ладони вдруг заслезившиеся глаза. Но, когда поток ледяного воздуха немного ослаб, он, по-прежнему исполненный решимости узнать, что задумал этот человек — или создание? — там внизу, снова приник к отверстию.

И тут же ему стал ясен смысл некоторых из произнесенных Хумени слов. Тот молил:"Позволь великой похоти Твоей войти в чресла мои", и, похоже, в него действительно что-то вселилось. В неверном свете лампы силуэт его стал более расплывчатым, и принялся лихорадочно действовать. Каструни видел как фигура под ним словно увеличивается в размерах, затем Хумени принялся яростно сдирать с себя одежду и проковылял к односпальной кровати. Только тут Каструни заметил на ней распростертое женское тело: одну из упомянутых Гарсией женщин, но не турчанку. Эта, судя по одежде, была, скорее, гречанкой из сельской местности, хотя при таком скудном освещении точно определить было трудно. Да и в любом случае больше всего его интересовал Хумени.

С покрасневшими и слезящимися глазами, захваченный разворачивающимся перед его взором ужасающим действом, он напряженно пытался получше разглядеть Хумени. Его фигуру и лицо. Но все напрасно: с таким же успехом комната внизу могла бы быть совершенно темной.

Хумени тем временем раздел женщину, перевернул ее лицом вниз, притянул бедрами к себе и овладел ею сзади, как животное. Его урчание, хохот и нечленораздельное бормотание почти полностью заглушали жалобные стоны и крики находившейся в полубессознательном состоянии жертвы. Услышав ее голос, Каструни окончательно убедился, что она и в самом деле была гречанкой-киприоткой. Поняв это, он почувствовал, как кровь закипела у него в жилах, и крепко стиснул свое оружие. Конечно, вполне возможно, что эти женщины находились здесь по своей воле, но в душе он сильно в этом сомневался. Тут девушка испустила последний крик, а из глотки Хумени вырвалось нечто вроде воя — в нем слышались одновременно и наслаждение и мука — и ужасный дуэт внизу распался надвое: девушка была отброшена прочь и наполовину сползла с кровати на пол. А Хумени повернулся, заковылял к выходу и скрылся за дверью…