Ты проиграл. В тени твоих ресниц - Imanka

 — То-то он тебя сегодня бросил! — сказал, как ударил. Я замерла и зашипела:

 — Зато он ни разу не поднял на меня руку! Зато он ни разу не позволил себе прийти ко мне пьяным среди ночи, в засосах, с тошнотворным запахом женских духов и со следами губной помады на морде, а потом виновато заглядывать в глаза и врать, что ничего не было! И когда мы были с ним, он ни разу не позволил мне усомниться в его честности по отношению ко мне. Я знаю, он никогда не хранил мне верность, но я рядом с ним всегда чувствовала себя единственной! И я не задумываясь бросила его, когда твой брат позвонил и сказал, что я нужна тебе! Перечеркнула пять лет наших отношений, чтобы просто увидеть тебя и сказать: «Здравствуй».

 — Раз он такой замечательный, вот и катись к нему! — выплюнул он.

 Хорошо, что Билл не видел моего лица в тот момент — Медуза Горгона отдыхает. Я на ощупь пробралась к стене, подальше от него, и уселась на землю. Какое странное и неприятное чувство внутри. Интересно, зная о том, что он мне скажет спустя несколько часов, чтобы я выбрала в тот момент — свободу с Родриго или плен и возможную смерть с Биллом?

 — Знаешь, Билл, а я бы, даже зная, что ты мне все это скажешь, все равно вернулась бы за тобой, — едва слышным шепотом.

 Он устало хмыкнул и так же тихо ответил:

 — Я знаю…

 Мы оба молчали. Я беззвучно роняла слезы на футболку, стараясь не шмыгать носом. Билл протяжно вздохнул.

 — Знаешь, о чем я сегодня мечтал? Я смотрел, как ты мечешься, я слышал, как ты зовешь меня, и молил Бога, чтобы Родриго увез тебя как можно дальше. Чтобы он вырубил тебя, заткнул хоть как-то, скрутил, сделал хоть что-нибудь, но увез как можно дальше. И я не понимаю, почему он позволил тебе остаться. Он же сильнее. Надо было просто применить силу, закинуть тебя на эту лошадь и увезти…

 Я не ответила. Мне было не то что больно говорить, мне даже думать было больно. Если мы выберемся, я больше не побеспокою тебя…

 Прошло сколько-то времени. Я не знаю сколько — время в темноте всегда идет иначе. Я начала ощупывать стены хижины — раздвинуть бамбук, тростник или что это невозможно, сломать, впрочем, тоже. Однако можно попробовать подтянуться и перелезть на стыке стены с крышей — вряд ли там хорошее соединение. Но выбраться сможет только один человек, если его подсадит другой. Около двери сидят майри (иногда слышны их разговоры), значит, открыть ее не получится. Следовательно, реально попытаться спастись может только один из нас. Так как на Билле больше ответственности за других людей, то и спасать будем его, иначе Европа потонет в слезах и соплях малолетних фанаток. Он заболел-то пару недель назад на несколько дней, все на ушах стояли, а не дай Бог умрет…

 — Би, обещай, что выполнишь мою просьбу.

 — В свете некоторых событий не хочу прослыть лжецом.

 — Пожалуйста. Это моя последняя просьба.

 — Нет. Я не могу.

 — Клянусь, ты сможешь ее выполнить.

 — Нет.

 — Билл, я хочу, чтобы… — запнулась. Нет, так он точно откажется. — Билл, давай попробуем отсюда сбежать.

 — Как?

 — Я была днем в хижинах. Там плохое соединение стены с крышей. Я помогу тебе перелезть. Пока ночь, нас никто искать не будет. Пропажу обнаружат только утром. А утром ты… то есть мы будем уже далеко. Ты должен спастись любой ценой. На тебе огромная ответственность перед фанатами, перед группой, перед вашим коллективом, перед братом. Ты должен жить ради них. Если с тобой что-то случится, многие этого не переживут. Ты обязан вернуться домой.

 — Подожди, я не очень хорошо понял… Ты предлагаешь мне бежать? — он подобрался ко мне поближе.

 — Да. Я предлагаю нам попытаться сбежать. Хуже уже вряд ли будет, чем завтра утром.

 — Но для того, чтобы перелезть через стену под крышей, один из нас должен подсадить другого. И второй уже выбраться не сможет.

 Я не стала отвечать. Билл иногда бывал не вовремя умным.

 — И судя по всему, ты уже решила, кто уходит, а кто остается. А тебя не интересовал вопрос, как я буду жить с мыслью, что за свою жизнь я заплатил твоей?

 — Поверь, ты будешь прекрасно жить. И слово жить здесь ключевое. По мне будет рыдать хорошо если человек пять-десять. А у твоих ног Евразия. За тобой вот-вот пойдет весь мир. И ты отвечаешь за него, ты отвечаешь за каждую девочку, которая любит тебя, за коллектив, который работает с тобой. Потому что, если умру я, ничего не изменится в этом мире, а если что-то случится с тобой…

 — Стой! Может быть тогда ты расскажешь мне, как я буду каждое утро смотреть себе в глаза в зеркало?!

 — Отлично будешь смотреть. И, поверь, лет через пять ты даже не вспомнишь моего имени. А то и раньше…

 — Тебе оракулом надо работать, а не журналистом! — раздраженно заявил он. — Откуда ты взялась такая?! Вы больные! Вы, русские, больные! Я не понимаю! У тебя был шанс спастись. Ты нарочно его упустила! Сейчас ты опять думаешь о какой-то мифической фанатке, о моих ребятах, о Томе, обо мне! Ты готова опять принести себя в жертву, лишь бы кому-то было хорошо! Это что? Это ненормально!

 — У тебя есть песня… моя любимая… Мы не выживем вдвоем… Сейчас я отказываюсь от себя ради тебя, Моя последняя воля поможет тебе выбраться, Прежде чем подо мной сомкнется море… Ты ведь поступил бы так же… Ты такой же, как я, Билл.

 Билл молчал, лишь его рваное дыхание нарушало тишину. Он хлюпнул носом, прерывисто выдохнул. Послышались шаги. Усмехнулся. Остановился. На четвереньках подобрался ко мне и уселся на ноги, аккуратно взяв лицо в ладони. Приблизился вплотную, судя по горячему дыханию, и, четко разделяя каждое слово, произнес:

 — Я ненавижу Родриго за то, что он тебя не увез.

 — Предлагаю являться ему в кошмарах, — вяло огрызнулась я.

 — Кстати, это тема. — Язык мягко скользнул по моим губам. Я не ответила на поцелуй. Билл замер, не выпуская моего лица. Дыхание касалось губ. Он еще раз нежно накрыл их. Я не могла заставить себя ответить. Язык настойчиво протискивается между зубов, ласкается. Я отвернулась. Он молча ткнулся мне в плечо. Посидел так немного и боязливо, самым кончиком языка облизал шею. Поцелуй в висок. Легкий укус мочки. Смешно и щекотно выдохнул в ухо. Висок. Щека. Уголок губ. Глаза. Кончик носа. Пальцы гладят скулы, словно заново изучают лицо. Опять губы. Чуть задержался. Из моих глаз одновременно сорвалось две слезинки. Одну он случайно смахнул пальцем, вторую поймал поцелуем. И вновь припал к губам — жадно, настойчиво. Я всосала его язык, чуть прихватила зубами, выдохнула с фырчанием, выпуская. Резко отпрянул, но ладони все так же держат мое лицо, словно он боялся его потерять в темноте.

 — Мари, ответь мне, только честно, пожалуйста. Родриго… Он… Там… В овраге… Ты боролась, а потом… потом сдалась… Почему? Что он тебе сказал? Почему ты сдалась?