Слепой в зоне - Андрей Воронин

– Ну и слава Богу. И завтра тоже не уходи. Может быть, впервые нам так хорошо. Мы вместе, никто не мешает, за окнами прекрасный город.

– А бандиты? – пошутил Глеб.

– Да ну их к черту! Я уже о них и думать забыла.

– Вот и молодец.

Глеб держал Ирину в своих объятиях, вдыхал прохладный вечерний воздух, смотрел на яркие всполохи света, пробегающие по потолку. Затем перевел взгляд на окно. За окнами сверкали огни рекламы, с улицы, даже на третий этаж, в распахнутые окна долетал смех, веселые голоса разноязычных туристов. Из ближайшего ресторана слышалась музыка, опять аккордеон, опять нехитрая мелодия и прокуренный голос певицы, немного усиленный микрофоном. Раздавались сирены проносящихся машин, хлопанье дверей, и еще тысячи разных звуков. Город жил, не умолкая даже на ночь. И все это вместе – этот ночной воздух, темное небо," тронутое заревом огромного города, уличный шум, запах цветущих каштанов, смешанный с едким запахом бензина, запах волос Ирины Быстрицкой – все это было его Парижем. Все это было их Францией.

Глеб откинулся на спинку кресла, прижал к своей груди голову Ирины.

– Ирина, мне с тобой очень хорошо. Так хорошо мне никогда не было.

– И мне, милый.

Возбуждение охватило мужчину и женщину, халаты упали на ковер, и Глеб, подхватив Ирину на руки, понес в спальню. Он чувствовал, что, возможно, эта ночь станет последней, проведенной ими в Париже, в уютном отеле. Ирина чувствовала то же, но боялась признаться в этом даже самой себе. Ей хотелось верить, что счастье продлится бесконечно, что они изо дня в день будут засыпать и просыпаться обнявшись – вместе, а утром будут вместе завтракать, затем, взявшись за руки, побредут по улицам Парижа, никуда не спеша, будут разглядывать витрины, улыбаться встречным прохожим. И так будет вечно, или хотя бы на протяжении еще нескольких дней, которые она сможет назвать счастливыми.

"Мы имеем право на счастье? – целуя Глеба в шею, думала Ирина. – Имеем, имеем. И должны быть счастливы, и никто не должен нам в этом мешать. Мы заслужили свою толику безмятежного счастья. И еще я очень хочу, чтобы у меня был ребенок, был ребенок от него. Я обязательно рожу ему сына, маленького Глеба, такого же сильного и бесстрашного, который всегда сможет меня защитить. Конечно, когда вырастет…

Глупые мечты, ты же знаешь – не будет так… Никогда не бывает Так, как задумываешь…"

Где-то под самое утро, когда с улицы уже доносился шум деловой жизни, Глеб тихо поднялся, поправил простыню, укутал одеялом обнаженные плечи Ирины; и вышел в гостиную. Он взял в руки пульт и принялся переключать телевизор с одной программы на другую. «Что же могло произойти, если они мне назначают встречу?»

Он просмотрел один канал, другой, еще несколько, но, просидев около часа перед телевизором, так и не смог прийти хоть к какому-нибудь выводу.

«Да, скорее всего, случилось что-то из ряда вон, если меня находят в Париже. Но что? Неужели опять какой-нибудь псих или террористы? Как все это надоело! Не дают спокойно пожить. Сколько мы уже здесь?» Глеб задумался, и перед его внутренним взором – как на ускоренном просмотре кинопленки – пролетели счастливые дни, проведенные с Ириной в Париже, – до обидного короткие.

Так и не найдя объяснения предложению о встрече, Глеб вернулся в спальню, забрался под одеяло. Ирина что-то промурлыкала во сне и уткнулась влажными губами в плечо Глеба. Ее рука мягко легла ему на грудь, и он понял, что даже если бы сейчас грохотали выстрелы, он не смог бы оставить эту женщину, не хватило бы сил освободиться от ее нежных объятий. Он смотрел на Ирину. Узкая полоска света, утреннего, нежно-золотистого, падала на ее волосы, пересекала тонкую морщинку на лбу, ложилась на веки. Ресницы едва заметно подрагивали, и Глеб определил: Ирина не спит.

– О чем ты думаешь? негромко спросил он, поглаживая шелковистую кожу ее плеча.

– Я думаю о том, – не открывая глаз, сказала Ирина, – что мы с тобой очень мало были вместе. Может быть, только сейчас мы по-настоящему узнаем друг друга.

Вернее, это я по-настоящему узнала тебя здесь, в Париже, когда нам никто не мешал, когда нам некуда было спешить. Хотя я все время чувствовала, что долго счастье длиться не может, что обязательно кто-то его разрушит.

– Не переживай, возможно, еще ничего и не произошло, возможно, еще на пару недель мы останемся здесь.

– Хорошо бы. Но мне уже в это не верится. Хорошее кончается быстро. Плохое – никогда. Глеб посмотрел на часы. Стрелки показывали без нескольких минут семь. Снова уснуть не удастся. Будто крепкого кофе глотнул.

– Давай погуляем по утреннему городу? Выпьем внизу кофе? – озвучил он свою мысль.

– Да-да, сейчас…

Ирина быстро поднялась и, даже не набрасывая халат, направилась в ванную.

А Глеб лежал, глядя на узкую полоску света на паласе продолжение той самой полоски света, ласкавшей лицо Ирины. «Хорошо бы все бросить к черту! Забыть про бандитов, про ФСБ и тихо жить с этой замечательной женщиной! Но нет… нет, я так не могу. Я обязательно что-то должен делать. Я не такой человек, чтобы вести жизнь обеспеченного пенсионера. Хотя, конечно же, никто меня и не осудил бы, если бы я отказался работать. Но я сам не могу себе этого позволить».

Глава 8

В это весеннее утро наконец-то установилась погода – нереально теплая даже для лета. Ухе само это делало день знаменательным/необычным, когда не хочется думать о делах, а хочется просто отдохнуть. Никаких особенных дел, встреч у Шанкурова на этот день намечено не было, и Аркадий Геннадьевич решил провести его так, как даст судьба.

С самого утра он поехал с Анжеликой в Москву, прошелся с ней по десятку салонов, разрешая покупать ей все, что только она пожелает. После обеда они катались на лошадях по берегу озера, а уже поближе к сумеркам Шанкуров решил немного выпить, ощутив, что сил сдержаться и не напиться как свинья у него хватит. Территория государственных дач хороша тем, что на ней можно обходиться без охраны. Посторонних сюда не пропускали, а простор здесь был таким, что легко отыскать место, откуда не видно забора, и можно воображать, что ты свободный, ничем не ограниченный человек.

Солнце уже садилось за лес, позолотив поверхность озера. Дул легкий ветер, уносивший надоедливых первых, а потому голодных, комаров. Аркадий Геннадьевич с Анжеликой сидели на аккуратно отесанных, выбеленных дождями и солнцем бревнах возле обложенного камнями костра. Жена, как обычно, что-то говорила о деньгах, о том, что ей нужна большая сумма на покупку какой-то сверхмодной шубы.

Шанкуров слушал вполуха, он слишком хорошо знал свою супругу: к зиме самая модная сейчас шуба покажется ей не заслуживающим внимания старьем.

Он прикрыл глаза и принялся мысленно твердить; «Они придут сами… Деньги придут. Я знаю, я уже чувствую их приближение».

Шанкуров поднял веки и посмотрел на слепящее закатное солнце. Пройдет еще пара минут, и сияющий диск потускнеет, словно отполированная медь, покрывшаяся окисью. Наступало неустойчивое равновесие между днем и вечером, когда воздух кажется напоенным ультрамарином, густым и даже осязаемым. В эти минуты Аркадий Геннадьевич совсем не жалел о том, как сложилась его жизнь. Ему казалось, успех продлится. вечно, не подведут партнеры, не возникнут осложнения с законом. Он знал, гибнут только фирмы с «узким горлом» – те, которые пытаются урвать лишь для себя, ни с кем не делясь. У него же тылы были обеспечены: не один десяток депутатов прикормлен им, не одна сотня чиновников поживилась его доходами.

"Деньги притягивают деньги, – думал Шанкуров. – Это кто-то правильно подметил.

Ситуация как с водой, которая, промыв маленькую ложбинку, подмывает и подмывает берег, расширяет русло. И там, где журчал узенький ручеек, вскоре мчится поток.

А не успеешь оглянуться – уже течет полноводная река, которую ничто не в силах остановить – разве что те же деньги". Ему хотелось оборвать Анжелику и поделиться с нею этими простыми мыслями. Но его жена относилась к категории женщин, которые никогда не задумываются о том, откуда берутся деньги у их мужей. Она умела только отсасывать их у тех, кто уже материализовал свои мечты.

Шанкуров, не говоря ни слова, поднялся, подошел к озеру и зачерпнул пригоршню чистой прохладной воды, в которой сверкали блики отраженного солнца.

Вода остудила разгоряченное после дня лицо, сняла усталость. Во рту еще сохранялся приятный привкус хорошего коньяка и еле заметная горечь лимона.

«Вернуться, что ли, и выпить еще маленькую рюмочку, ровно такую, чтобы хватило смочить горло? – подумал Шанкуров. – Но тогда вновь придется делать вид, что слушаю болтовню Анжелики».

Аркадий Геннадьевич еще зачерпнул воды. На этот раз прохлада не принесла облегчения. Он отметил с досадой, что прожил этот день зря, лишь потратил, а не заработал деньги. «Плюс» не покрыл «минус». «Нельзя давать себе послабление! – такой вывод сделал Шанкуров. – Жизнь – это гонка, в которой невозможно присесть на обочину, отдохнуть, иначе ухе никогда не догонишь убежавших вперед. В этой гонке можно только упасть, обессилев, и умереть… или бежать вперед».