Русские идут! Заметки путешественника - Петр Подгородецкий

После каждого концерта, как правило, проводился банкет. Иногда все собирались за одним столом: Кобзон с генералами и полковниками, а мы с офицерами рангом пониже. В отдельных случаях, когда артиста принимало высшее начальство, его «отсекали» и уводили в отдельный зал. Что уж там было, я не знаю, но кормили и поили от души. Даже нам, грешным, перепадали иногда крохи с барского стола в виде икры черной, икры красной, крабов и осетрины с семгой. Все это запивалось хорошими дозами тогда еще не испортившегося, как в девяностые годы, немецкого шнапса «Доппелькорн». Забегая вперед, отмечу, что во время визитов в ГДР с «Машиной времени» нам удалось познакомиться с новым изделием восточногерманских синтетиков-химиков – водкой с ласковым и нежным названием «Прелестная». Ее не смогли пить неразбавленной даже наши рабочие, хотя они – люди закаленные. Да и кто сможет в здравом уме глотать жидкость крепостью в 82!!! градуса, причем с характерным запахом ацетона? Правда, грузчиков к концу поездки все же сблизило с «Прелестной» то, что литр этого напитка стоил около десяти марок. Но, на мой взгляд, лучше обычный спирт купить, развести под руководством Валеры Ефремова – выпускника химфака МГУ – и выпить, что мы и делали. Наши гастроли в советские времена, как правило, привязывались к каким-либо праздникам: 9 мая, 23 февраля, 7 ноября. И в «красный день» наступал апофеоз. Самый большой зал, самый длинный концерт и, конечно, самый обширный и разнообразный банкет. Солдатики тоже не страдали. Их и так кормили вполне прилично, заграница все-таки, а в праздник и дополнительные порции масла, и яйца, и котлеты, и пироги, и пирожные… В общем, праздник желудка – это тоже праздник!

Группы советских войск располагались в те времена не только в Германии. С Кобзоном мне удалось посетить и дружественную Монголию. Если бы не он, я, по всей видимости, никогда туда и не попал бы. А так, сподобился.

Вся Монголия – это сплошная степь. Есть только один город, построенный, как сразу понятно, советскими архитекторами и советскими же рабочими, – Улан-Батор (не путать с Улан-Удэ и Сухэ-Батором). А дальше – степь да степь кругом. Дорог в нормальном понимании этого слова не существовало вовсе. Можно было лишь увидеть какие-нибудь следы, типа «кто-то когда-то куда-то проезжал». Траки эти то появлялись, то исчезали, то сходились, то расходились, а то и вовсе пересекались друг с другом. Куда ехать, нам было совершенно непонятно. Выезд в степь – это все равно, что выход в открытое море – до горизонта один и тот же пейзаж, куда ни глянь. И как наши солдаты-водители находили дорогу – для меня до сих пор загадка. Никаких навигаторов тогда не существовало, да и компасами они, похоже, не пользовались. А так, едешь-едешь по унылой степи часа четыре и вдруг видишь: вдалеке что-то виднеется. Ага! Бетонный забор. Значит, воинская часть уже рядом. Хотя зачем там заборы, тоже было непонятно: убежать в тех местах невозможно, местного населения – не видать, в «самоволку» ходить – некуда.

Поскольку автобусы по степным «дорогам» проехать не могли, то передвигались мы, как обычные солдаты – в военных «Уралах», сидя в кузове. Ощущение, надо сказать, не самое приятное, но я с тех пор зауважал эти машины, поскольку в любую погоду они могли проехать где угодно. Поскольку мы гастролировали летом, то прибывали к месту работы запыленными и грязными. А нам ведь в концертных костюмах выступать. Так что приходилось перед концертом мыться, а потом уже работать. А после концерта или оставались ночевать, или еще часов пять тряслись в кузовах машин до следующей части. Там опять в душ – и спать. А назавтра – концерт и новое изменение дислокации.

Но, как выяснил один мой приятель из Находки, путешествовавший по Монголии, там растет не только трава, но и травка. Через пару километров после границы с нашей страной начинается гигантское поле конопли, говорят, гектаров в 400. А посередине стоит фабрика. И что, вы думаете, она делает? Нет! Неправильно! Она делает из конопли веревки, канаты и прочие изделия подобного свойства. Но пока наши неподготовленные туристы проехали несколько километров по конопле, их «накрыло» так прилично, что и курить не надо. Монголы, кстати, в те времена коноплю не курили. Сейчас, может быть, научились: все-таки прогресс не стоит на месте, хотя какой уж тут прогресс…

Понятное дело, никаких экскурсий и никакого шопинга в Монголии не было и в помине, по одной простой причине: смотреть в степи было нечего, а покупать – тем более. Разве что верблюда какого-нибудь. Лишь в столице можно было купить сувениры, изготовленные местными умельцами, и прочую чушь. Правда, ездившие в Улан-Батор года через два после нас артисты бит-квартета «Секрет» ухитрились, благодаря своей популярности в дружественной республике, приобрести какие-то меховые шапки, а также, пользуясь наступившей в Монголии демократизацией общественной жизни, попробовали вступить в интимную связь с местными дамами. Красотой те, правда, не блистали, зато стоил сеанс любви по-монгольски примерно как чашка кофе. Как тут не вспомнить знаменитую коммунистическую теорию послереволюционных времен о «стакане воды», утверждавшую, что вступить в интимную связь для человека так же естественно, как выпить стакан воды. В Монголии же более популярным казался вариант с кофе. Любая профессиональная монгольская проститутка всегда имела при себе справку об отсутствии у нее венерических и прочих инфекционных заболеваний и была готова принять в качестве оплаты любой бартер, вплоть до батончика копченой колбасы.

В Улан-Баторе мы давали концерт в посольстве. Приехали в город утром. Поселили нас (наконец-то!!!) в гостинице, а не в юрте. Любовь к юртам у монголов в крови. Военные рассказывали нам, что в период заселения Улан-Батора, причем чуть ли не принудительного, степняки ухитрялись втаскивать по частям в квартиру небольшую юрту, ставили очаг, выводили трубу в окно и жили «как люди». Это сильно напомнило мне рассказ о цыганской таборной семье, которой волею судеб пришлось снимать квартиру в Москве. В небольшой «трешке» проживало человек двадцать разного пола и возраста. И почему-то всегда пахло чем-то горелым. Через месяц хозяева квартиры ее не узнали: все обои были содраны и пошли на растопку костра в углу главной комнаты. Туда же «ушел» и паркет. Ванна была наглухо забита деревянной пробкой, и в ней плескались остатки чего-то, напоминавшего рассол. И еще повсюду лежали матрасы с надписью «инфекционный блок», видимо, принесенные цыганами со свалки. Не хватало разве что пары краденых лошадей, но с этим, наверное, оказалось сложнее – двенадцатый этаж все-таки…

Из уланбаторских достопримечательностей следует отметить один из немногих сохранившихся за границей (еще есть в грузинском Гори) памятник Сталину. К нам монголы относились приветливо, причем в городе все говорили по-русски. А на концерте в посольстве присутствовали высокопоставленные монгольские товарищи в дорогих костюмах и галстуках, но с какими-то партийно-государственными значками на лацканах пиджаков. Выглядели они очень солидно и значительно. Правда, рассказывают, что одного из наших высокопоставленных дипломатов отлучили от дипработы за то, что он, услышав в выступлении на каком-то приеме фразу о том, что Монголия – независимая страна, саркастически заметил: «Да, потому что от нее ничего не зависит…» И был, по-видимому, прав.

Ну, а самые страшные поездки у нас были по Афганистану. Кобзон, как истинный патриот, а к тому же секретарь партбюро «Москонцерта», никак не мог упустить такой возможности. А почему было страшно? Да потому что могли убить тебя в любой момент, будь ты хоть Кобзоном, хоть Подгородецким. Душманская пуля, она не разбирает, кого из неверных убивать… Даже взлеты и посадки в кабульском аэропорту оказывались своего рода экстримом. Представляете, летим над горами, постоянно отстреливая тепловые ракеты, чтобы сбить с толку возможную «Стрелу» или «Стингер». И вдруг резко пикируем. Это называлось посадкой… А на взлете самолет разгонялся, а потом в паре сотен метров от скал брал круто вверх, делая «свечку». Аэропорт находился в низине между горами, и его окрестности очень напоминали те, что были показаны в первом советском фильме-катастрофе «Экипаж».

В Кабуле мы жили очень цивильно: в маленькой чистой трехэтажной гостиничке с хорошим рестораном. И оттуда ездили по разным «точкам». Тут уж колонна была по-настоящему боевой. Впереди шел БТР, а на броне сидели солдаты с автоматами на изготовку, внимательно изучавшие местность. Другой БТР шел сзади нас. Приятного было мало, поскольку мы знали, что в любой момент можем стать мишенью. Но Бог миловал…

В столице нам разрешали выходить в город, но только в сопровождении вооруженной охраны. Нам объяснили, что афганец может днем широко улыбаться тебе, торговаться по поводу цены на какие-нибудь местные товары, а ночью при первой же возможности отрежет тебе голову, без всякого сожаления, а лишь с чувством выполненного долга. Обычно нас сопровождали ребята – военные переводчики, с которыми я успел в то время подружиться. Они колесили по Кабулу на видавшем виды «фольксвагене гольф» и, естественно, были вооружены. Но даже они говорили, что нельзя поворачиваться спиной ни к кому, будь то старик, женщина или ребенок.