Сторож брату своему - Ксения Медведевич

И вот теперь наместник Фейсалы Шамс ибн Микал стоял у самого края заоконной пропасти и думал, что прадед был трусом и предателем. А он, Шамс ибн Микал, – истинный потомок труса и предателя, не сумевшего пасть смертью храбрых.

Белый всадник на сером коне и упряжка медленно продвигались к воротам города. Тарика осыпали розовыми лепестками, люди вопили и вскидывали светильники и свечи.

– Что же нам делать, что же делать, господи-иииин… – в очередной раз заскулил скорчившийся у туфель наместника Джавед. – Он же ж враз все почует в мы-ыыысля-яяяяях…

Дать этому глупцу пинка – и вылетит Джавед-бей в окно. И не станет такого неудобного свидетеля…

Но что проку тешить себя глупыми надеждами. Шамс ибн Микал прекрасно понимал: ледяные, волчьи глаза Стража увидят в его трусливой душе всю правду – и не понадобится Тарику захлебывающееся бормотание Джаведа, который ведь поползет, поползет вымаливать у Стража прощение…

– Тарик безжалостен, – усмехнулся наместник. – Заговоришь – умрем вместе, под одной перекладиной. И то если нам очень повезет. Знаешь, что по ашшаритским законам положено за принесение человека в жертву?

И по тому, как разбойник сжался под парадным халатом, понял – ага, старина Джавед уже прикидывал, кому и как лучше сдать покровителя.

В очередной раз вспыхнув гневом, Шамс с силой наподдал разбойнику под ребра:

– Ишак! Куда ты смотрел! Как получилось, что среди жертв оказалась ашшаритская баба?! Да еще и не невольница, а свободная?!

«К столбам» – так называли этот вид пошлины в Фейсале – отдавали только чужаков. Большею частью – невольников без роду и племени, не знающих местного языка. Степняки пригоняли таких во множестве. Шедшие с севера караваны избавлялись от заболевших и ленивых рабов.

Все были довольны – и аждахак сыт, и купцы целы. Джаведу исправно платили звонкой монетой, и тот делился с наместником – тоже хорошо. Тоже все довольны. Торговля процветала, налоги поступали в казну бесперебойно, люди богатели и радовались!

И надо же было такому случиться, что Джаведу отдали какую-то бабу из здешнего квартала медников! Оказалось, вдова сильно мешала брату покойного супруга – тот зарился на дом и участок. Ее с двумя детьми ночью выкрали и свели к покидавшему город каравану. Детей ханьцы оставили при себе, а бабу отдали Джаведу в уплату пошлины.

– Ишак! Осел! Шакал и сын шакала! – Наместник в сердцах принялся отвешивать разбойнику пендель за пенделем.

Джавед утирал роскошным парчовым рукавом сопли и жалостно голосил:

– А я же не знал, господин, я же не знал! Если бы я знал, да я бы ни за что такого не сделал! Но их же как отдают-то, с ротом заткнутым, а то и вовсе в мешке, да и на ней же не написано было, что она честная вдова и свободная женщина, господин, помилосердствуйте!..

Шамс плюнул на бритый коричневый затылок:

– Она ж тебя опознает, ишачина! Опознает! Деверя ее с сыновьями уже взяли и прямо на воротах дома повесили! Видел?! Кади примерно как для хлопка в ладоши времени понадобилось, чтоб им приговор вынести! Во всех мечетях орут, что надо досконально выяснить дело и положить конец бесчинствам! Сегодня после молитвы я лично поклялся Всевышним наказать разбойников, обращающих свободных людей в продажные! Ты хоть понимаешь, что это значит?!

Запыхавшись, наместник озадаченно сморщился, прислушиваясь к приветственным кликам толпы:

– И как у нее, интересно, получилось оказаться дома вчера вечером? Страж еще в город не вошел, а она с тремя оборванцами уже верещала на весь квартал…

– С помощью тех же сил, что завтра доставят в город ее детей, – прозвучал от стены жесткий новый голос.

Шамс обернулся, как ужаленный. Обычно у стены сидели невольники – подай-принеси. Но не в этот раз. Сейчас на голом плиточном полу расположился пожилой благообразный зиммий в джуббе цвета меда, перепоясанной веревочным поясом. А рядом с ним, скрестив ноги и привалившись к стенной росписи спиной, сидел юноша в такой же одежде.

Джавед повис на его руке, прежде чем он успел крикнуть стражу.

– Это почтеннейший Садун ибн Айяш, господин, – угодливо пробормотал разбойник. – Тот самый святой человек, что обещал избавить нас от бедствий.

Шамс брезгливо стряхнул с запястья унизанные перстнями пальцы с черными грязными ногтями. И тихо спросил:

– И какие же это силы, почтеннейший?

– Джинны, – безмятежно улыбнулся поименованный Садуном зиммий. – Силат. Они служат Тарику. Джинны перенесли спасенную от дракона вдову в город. Хотя… – тут ибн Айяш криво усмехнулся, – не стоит забывать о самой главной Силе. У госпожи Аматуллы – счастливое имя. Ее искренняя вера и молитва не остались без награды бога Али – и побудили Стража к действию…

При упоминании Всевышнего и Стража наместник и разбойник одинаково поежились. Занавес на вечернем окне приподнял ветер, и его порыв донес отголоски ликующих возгласов.

– Я вижу, ты воистину человек осведомленный и сведущий, о Садун. Если ты посоветуешь, как поступить в этом деле, не останешься без награды, – тихо сказал Шамс ибн Микал. – Чего бы ты хотел в уплату за совет?

– Я бы желал беспрепятственно покинуть город после отъезда эмира верующих, – безмятежно улыбнулся Садун. – Живым, здоровым и с имуществом, к которому не протянулась бы рука человека хищного и жестокого.

Наместник довольно осклабился – мол, тебя не проведешь. И тихо сказал:

– На голове и на глазах, о Садун. Так что же присоветуешь?

– Для начала, – тихо сказал старик в желтой джуббе, – ты, почтеннейший Шамс, скажешься больным и встречать Стража не выйдешь. Все необходимые почести Тарику окажет твоя сиятельная супруга, госпожа Марида.

Наместник медленно кивнул.

– А когда завтра в город въедет халиф, ты выздоровеешь, о Шамс. И не преминешь пожаловаться эмиру верующих на неразумие простого народа, воздавшего царские почести неверному колдуну-сумеречнику, – от какового неразумия ты и укрывался во внутренних комнатах дворца, исполняя долг.

Шамс сжал зубы.

– Но это еще не все. Встречать эмира верующих вышлешь Мусу ибн Дурайда, своего наставника. Пусть тот услаждает халифа беседой во время пути. Язык Мусы метет как помело, он расскажет эмиру верующих все, что видел и знает. А среди того, что он видел и знает, будет история сегодняшнего въезда Тарика в город.

Наместник опустил голову. Садун безжалостно продолжил:

– Как только халиф расположится в комнатах и отдохнет, ты приведешь меня и Джаведа к нему. И уж мы найдем что сказать нашему повелителю, чтобы ты не остался в опасности.

– К чему ты клонишь, о Садун?

– Подожди – и увидишь, о Шамс, – улыбнулся старик.

– Думаешь одолеть Стража? – усмехнулся наместник.

Джавед жалобно заскулил:

– Я его видел, видел, господин хороший, до чего ж страшен, и меч у него – вполчеловека точно, о горе нам, горе!..

Сабеец насмешливо отозвался:

– Ты видел его на Мухсине, о Джавед. Скалы джиннов – место силы. Здесь, в городе, силы нет. Страж будет выглядеть и действовать как обычный сумеречник. Нерегиль. Он всего лишь нерегиль. Чернявый белокожий сумеречник навроде аураннца.

Джавед недоверчиво зыркнул, но возражать не стал.

– К тому же я не собираюсь выходить на поединок, – продолжил Садун. – Слава звездному богу, на шее Тарика лежит рука эмира верующих. Вот к халифу-то мы и прибегнем, прося заступничества…

Наместник помолчал. И наконец тихо проговорил:

– Страж спас Фейсалу от нашествия степняков. Тарик – дух-хранитель нашего города. Как я могу предать его? Как я могу запятнать себя и своих потомков неблагодарностью, отвергающей покровительство?

Ибн Айяш криво улыбнулся:

– А когда ты спускаешься в подземное святилище Ахурамазды, о Шамс, не боишься ли ты ревности бога Али, имя которого возглашаешь в мечети? Ты двоебожник – так неужели испугаешься покинуть прежнего господина и поклониться сильнейшему?

Наместник молча отвернулся к закатному окну.

Садун жестко сказал:

– Тарик – безжалостен. Ты сам это сказал. Страж заглянет тебе в глаза – и велит повесить рядом с деверем госпожи Аматуллы. Тебя и твоих сыновей. А если рассердится совсем сильно – сожжет Фейсалу. Как сжег Нишапур, Самлаган и Нису до того. Или ты, Шамс, забыл рассказы о взятии Нишапура? Забыл о трех холмах из голов? Первый – из мужских, второй – из женских, третий – из детских. Смотри, Тарик взмахнет рукавом, и подвластные ему джунгары из степей сделают то же самое с Фейсалой!

Наместник прикрыл глаза. И тихо сказал:

– Что ж, видно, так предопределено судьбой. Против предначертанного звездами человек несомненно бессилен. Действуй, о Садун.

Следующий день

Двугорбая, подобно бактрианскому верблюду, Фейсала полыхала праздничными огнями. В густеющей темноте раннего вечера холм цитадели, холм дворца и пригород между ними светились так ярко, что аль-Амин решил сначала, что город объят пожаром.