Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века - Александр Иванович Борозняк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В феврале — марте 1953 г. по решению ЦК СЕПГ было распущено Объединение лиц, преследовавшихся при нацизме, а его функции переданы Комитету участников Сопротивления, не имевшему ни внятных полномочий, ни индивидуального членства. Возможности реализации инициатив ветеранов-антифашистов были резко ограничены.
23 июля 1953 г. ЦК СЕПГ принял решение о создании постоянной музейной экспозиции на территории бывшего концлагеря по примеру уже действующих мемориальных центров в Освенциме (Польша) и Терезиенштадте (Чехословакия). Экспозицию следовало посвятить не истории Бухенвальда, но исключительно «антифашистскому движению Сопротивления и борьбе Эрнста Тельмана», деятельности КПГ как «руководящей силы Сопротивления»[245]. 18 августа 1954 г. на горе Эттерсберг, в уцелевшем крематории, в бывшем пищеблоке и в зданиях, примыкавших к лагерным воротам, была торжественно открыта экспозиция, посвященная почти исключительно деятельности Тельмана и истории КПГ в 1918–1945 гг. Бухенвальд, согласно официальной версии, должен был стать символом памяти о мученичестве коммунистов и о застреленном во дворе крематория 18 августа 1944 г. вожде КПГ[246].
Руководство ГДР заботила не столько память о концлагере, сколько использование этой памяти для пропагандистского самоутверждения и противостояния тому, что именовалось «фашизацией Западной Германии»[247]. Число посетителей музейного центра в Бухенвальде неуклонно росло: в 1955 г. их число составило 174 585, в 1957 г. — 179 845, из них 4700 граждан ФРГ и 27 450 иностранцев[248].
14 декабря 1951 г. правительство ГДР объявило конкурс на проект сооружения мемориального комплекса на горе Эттерсберг[249] и председателем жюри назначило премьер-министра Отто Гротеволя. Предложения бывших узников Бухенвальда о привлечении к участию в конкурсе иностранных деятелей искусства были отвергнуты[250]. В ходе обсуждения представленных проектов не раз высказывались мнения, далеко выходившие за рамки эстетических требований и предписанных сверху стандартно-избирательных представлений о том, что необходимо помнить, а что позабыть. Участник антигитлеровского подполья католический священник Карл Фишер резко возражал против уничтожения подлинных свидетельств нацистского варварства. «Было бы куда лучше, — писал он, — сохранить эти памятники варварства, чтобы не исчезла разделительная черта между нами и прежними сторонниками нацизма»[251]. Известный функционер СЕПГ Вильгельм Гирнус, бывший узник Заксенхаузена, внесший значительный вклад в культурное развитие ГДР, явно вопреки официальной линии партии протестовал против того, чтобы памятник был посвящен исключительно памяти героев-антифашистов: «Типично германская ситуация состояла в том, что немецкий народ не боролся против фашизма»[252]. На сохранении бараков, которые еще не были снесены, настаивали приезжавшие в ГДР из стран Западной Европы бывшие узники лагеря[253]. Но воля партийного руководства оставалась неизменной: «Всё разрушить, поставить под охрану, посадить деревья»[254].
28 марта 1952 г. были объявлены победители первого этапа конкурса: коллектив, в который вошли скульптор Фриц Кремер, поэт и драматург Бертольт Брехт и архитектор Рейнгольд Лингнер, а также группа молодых зодчих (именовавшая себя «бригадой имени Макаренко»)[255]. Был объявлен сбор добровольных пожертвований на сооружение мемориала. В течение 6 лет на горе Эттерсберг шли масштабные строительные работы. Первоначальный проект мемориального комплекса несколько раз менялся — преимущественно по идеологическим соображениям. Состав скульптурной группы, в которую первоначально входили 5 фигур, был увеличен до 11. И хотя в композицию были включены изображения «циника» и «сомневающегося», остальные изваяния должны были отражать предписанную сверху победу немецкого Сопротивления над нацистской диктатурой: «несущий знамя», «присягающий», «узник с винтовкой в руках»… Впоследствии выдающийся мастер горько сожалел, что его работа несла в себе черты политической ангажированности[256]. И все же Бухенвальдский мемориал и особенно сам памятник в определенной степени следовали традициям немецкого экспрессионизма и не во всем соответствовали тогдашним советским канонам. Авторам проекта и строителям мемориального комплекса, несомненно, удалось добиться единства архитектурного и скульптурного решений[257].
Никогда не забуду, как (по приглашению на время «прощенного» властью Вальтера Бартеля) пройдя сквозь лагерные ворота с издевательской надписью Jedem das Seine («Каждому свое»), я шел вдоль семи пилонов с барельефами из истории Бухенвальда, на каждом из которых поэтические семистрочия Иоганнеса Бехера. (Первоначально автором надписей должен был стать Бертольт Брехт, но этому помешали его болезнь и смерть.) Далее мой путь лежал мимо трех огромных воронок — братских захоронений, через «улицу наций», мимо восемнадцати стел с названиями стран, чьи граждане погребены в этих могилах. И далее — вверх по лестнице к бронзовой скульптурной группе Фрица Кремера, резко выделяющейся на фоне башни с колоколом, о котором сложена песня Вано Мурадели на слова Александра Соболева:
Люди мира, на минуту встаньте! Слушайте, слушайте: Гудит со всех сторон — Это раздается в Бухенвальде Колокольный звон, Колокольный звон…Отто Гротеволь, выступая на открытии мемориала, сказал: «День 14 сентября должен стать не только днем памяти о времени преступной нацистской диктатуры, не только днем памяти о наших павших героях, но он должен стать днем предостережения. Наш долг — не прекращать борьбу против бесчеловечности, пока не будут навсегда устранены любые формы фашизма во всем мире»[258]. И та же законная гордость прозвучала в словах Александра Абуша: «Только в таком государстве, как наше, могут быть сооружены памятники, посвященные чести и славе павших героев и миллионов жертв гитлеризма»[259].
Музейный комплекс в Бухенвальде, явившийся воплощением антифашистского гуманного импульса, который отнюдь не сводился к девальвированной традиции, директивам сверху, стал первым на территории послевоенной Германии памятником жертвам и героям ушедшей эпохи. Ганс Моммзен сказал о том, о чем на берегах Рейна не принято было говорить: «В ФРГ вообще бы не сумели открыть соответствующие экспозиции, если бы, к счастью, этого не сделала ГДР. Именно после этого западные немцы начали обустраивать Берген-Бельзен и Дахау»[260].
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
«СЛОМЛЕНО ГЛУХОЕ И ДОЛГОЕ МОЛЧАНИЕ»
