Дневник одиночки - Алена Багрянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Есть ли во вообще во всем это смысл? Я давно успела понять, что люди в этом новом мире изменились, сломались, озверели. Цивилизации нет, она погибла оставив лишь кучку «хищников» и «жертв». Другого здесь нет.
Единственная хорошая новость, что может согреть мне душу, на какой-то миг, так это найденная нами лазейка. Мы не станем выбираться по поверхности. Выход есть и под землей. Широкий тоннель старой ветки метро. Да, наполовину заваленный, но, по крайней мере там нет последователей Красной стрелы.
Запись 39
Дмитрий заметил, что со мной твориться что-то неладное. Я бы тоже заволновалась, если бы среди ночи кто-то побежал изливать скудное содержимое желудка в дальнем углу небольшого подвальчика. Мой спутник насел с вопросами, начал осматривать, пытался проверить реакцию зрачков на свет, чем заставил меня вспылить и все ему выдать. Новость, конечно, оказалась для него не радужной. Все же мы оба понимаем, что в нашей ситуации радоваться подобным вещам в вышей степени наивно. Он замолчал на несколько минут, что-то лихорадочно соображая и постоянно почесывая свой испачканный лоб под сосульками грязных темных волос. А затем вывалил мне две банки консервированного томатного супа. Сказал, что я поступила глупо сразу не сказав все ему и мучаясь от голода и токсикоза. Просил не стесняться и говорить, когда я начинаю испытывать голод.
Не ожидала столь серьезного подхода с его стороны. Мой рюкзак тут же полегчал, а его наполнился до краев, старое ружье перешло к нему. Обещание есть меньше и всегда оставлять мне чуть больше еды про запас немного выбило меня из колеи и заставило обидеться. Я не больна, а просто беременна. Больше мы про это не говорили.
Запись 40
Кажется, я начала привыкать к крыше над головой, точнее к толще земли. сегодня нам удалось пробраться сквозь сетку-рабицу на станцию метро. Стены здесь неровные, в выбоинах, пахнет затхлостью, сыростью и плесенью. Иногда складывается впечатление, что здесь когда-то шел ожесточенный бой. Когда-то красиво исписанные стены испещрены сотней следов от пуль, на полу бетонное крошево, чьи-то истлевшие останки, гильзы, глубокие выбоины, словно от гранат и толстый слой пыли. Так, будто сюда не спускались очень много лет.
Темнота здесь гуще, нежели в подвалах города. страшная и давящая. Немного не по себе ощущать одновременно большое, скрытое тьмой пространство вокруг тебя, и большой плст земли где-то над головами, глубину твоего нахождения. Что ж осталось только пройти три станции. Мне не по себе от одной только мысли прохода вглубь этого черного тоннеля. Дмитрий уверяет, что нам понадобиться часа два-три, чтобы преодолеть расстояние, если мы пойдем быстрым шагом. Медленным это займет часов пять. Но я очень надеюсь, что ночевать нам тут не придется. Я буду держаться быстрого темпа, хоть Дмитрий и не просит этого.
Сейчас мы немного перекусим и двинемся перед по тоннелю, по его рельсам в кромешной тьме. С одним только фонарем. Черт. Мы явно тронулись головой. Но, наконец-то мы уйдем от этого города и двинемся дальше.
Надеюсь, все это выветрится когда-то из памяти, как страшный сон.
Он долго на меня смотрел за едой, а после сказал, что надеется, что это будет мальчик. Я не смогла не улыбнуться.
Запись 41
Четыре страницы отделяют меня от конца тетради. Десять — от времени, когда все было относительно нормально. Так много по времени, но столь мало в рамках одного дневника. Какие-то страницы.
В моих ушах до сих пор плотной пеленой стоит та ужасающая тишина, а память рисует перекошенные в страхе лица людей, а глотку саднит от долгих криков, что я сама не могла услышать. Сейчас я боюсь каждого дуновения ветра, скрипа или вдруг вставшей тишины вокруг, постоянно прислушиваюсь к любому аномальному звуку. Мы вырвались, но не смогли уйти достаточно далеко, чтобы чувствовать хоть какую-то безопасность. Но двигаться вперед мы пока не можем. Дмитрий не может. Он серьезно ранен. Лицо его сильно побледнело, под глазами образовались темные круги, губы стали синими и ему постоянно холодно. Хоть мы и прижгли рану в боку, но… господи, мне страшно.
Нас поймали. Мы слишком долго сидели на станции, куда вошли с поверхности, люди Красной стрелы выследили нас и напали, в тот момент, когда мы только сворачивали наш небольшой «пикник». Они торжественно улюлюкали, когда быстро скрутили нас обоих и связали. Их хриплые голос звучали прямо у самого моего уха, омерзительные смешки поддерживали выдвинутую кем-то очередную идею нашей «красивой» смерти. Мы все пытались вырваться, я стерла кожу в кровь, пытаясь хоть как-то растянуть тугую вязку на запястьях. Но не это оказалось главным ужасом, а то, что наши крики и короткая перестрелка привели на станцию тех, кого мы не ожидали увидеть. Перед тем, как все окружение утонуло в оглушительной тишине, я успела расслышать тихое: «Молчуны» мужчины, что крепко держал меня.
Он появились так же неожиданно, как в первую нашу встречу. Едва различимый писк оглушил всех нас. Люди, что нс связали в ужасе зажали уши руками, выпустив веревки, на которых хотели тащить нас на поверхность. Я видела, как раскрываются их рты в немом крике, но не различила ни звука. Только тишину. Металлически-серые Молчуны медленно выдвинулись из плотного мрака, скалясь своими изуродованными лицами, пытаясь фокусировать подернутые бельмом глаза на нас. Один из них выдвинулся вперед, но члены Красной стрелы оперативно навели на него свои фонарики и уродливый мертвец в ужасе отпрянул к собратьям. Я видела, что люди то-то пытались им крикнуть, будто шли на контакт. Какое безумие. Они светили перед собой, не давя им приблизится. Потом меня подтолкнули вперед, перед тем быстро нарисовав красным маркером на щеке ту саму изогнутую стрелу. Дмитрий изо всех сил дергался за моей спиной. Молчуны заинтересованно смотрели на меня в качестве поданной им еды. Теперь-то я убедилась, что эти люди приносили жертвы этим мертвецам. Несколько из уродов
