Банкир на мушке - Николай Якушев

Одним словом, фартило ей, не то что подруге. Маринка-то выше мастера в зачуханном салоне красоты не пошла. Целый день на ногах, от этого у самой красоты не прибавилось. Да и денег тоже. Какие это деньги – смех, а не деньги, особенно если сравнить с тем, что Лидка имела.

Этот банкир и квартиру ей обставил, и кольца дарил, и тряпки парижские. Бывало, и наличные подкидывал – за один раз столько, что Маринке целых полгода нужно в своей «Короне» крутиться, чтобы такую сумму заработать. А перед самой смертью вообще пообещал в подарок пятьдесят штук баксов! Целое богатство. Маринка и представить себе не могла таких денег. Ей-то с мужиками не везло напрочь. Почему-то ей попадались только такие, которые все норовили за ее счет проехаться. Два мужа было – и оба пьяницы несусветные. Потом-то она поняла, что ей лучше одной жить, так проще. Приходящие мужики тоже все больше никудышные попадались, но эти хоть из дома не тащили, а в случае чего Маринка с ними не церемонилась. Прибыли только с них не было никакой, так, развлечение. Как ни крути, а совсем без мужика не получается. Говорят, на Западе искусственных мужиков придумали, вибраторы всякие, но до такой пошлости Маринка опуститься не могла, хотя любопытно было бы взглянуть хоть одним глазком на заморские чудеса.

В общем, судьба у них с подругой сложилась – небо и земля. Правда, это еще как посмотреть. Она худо-бедно, а живет еще, а Лидку в землю закопали. И что интересно, только ее грешная душа отлетела, и стала она никому не нужна. И похороны вышли какие-то торопливые и совсем не пышные – хоронила-то одна старая мать да еще кой-какая родня, а из этих, из крутых, и не помог никто. Ни копейки не дали. Маринка так и не узнала, получила Лидка перед смертью свои пятьдесят тысяч или нет.

Может, и получила – порадовалась напоследок. Только к утру от этих баксов и следа не осталось. То ли убийцы взяли, то ли милиция прибрала. А может, и сам Шапошников назад их потребовал, он ведь живой остался, ему теперь нужнее.

В общем, закончила свой жизненный путь Лидка, страшно закончила. Обиднее всего, что не по своей вине. Просто прислонилась к этому богатенькому, а не подумала, что живут они по волчьим законам и грызут друг друга как волки. Бешеные деньги без крови, видать, не даются. Вот и угодила Лидка в самую разборку. И умерла, как в насмешку, в свой день рождения. Ровно тридцать один прожила – день в день, будто нарочно подгадала.

Марина на похоронах была, а на поминки не пошла – не смогла. Хотелось одной побыть. Скверно и пусто было у нее на душе, гадко, как на проселочной дороге в осеннюю слякоть. А еще Марине было стыдно, что горюет она не о подруге, а о себе, оказывается. Никому бы она в этом не призналась, а себе врать не хотела.

Лидке-то теперь все трын-трава. Покой и забвение. И не состарится она уже никогда, теперь ей ничего не страшно. Глупо, но Маринка опять ей как будто завидовала.

Ей-то еще жить, а что впереди? Распухшие ноги, морщины, расплывшаяся фигура, потускневшие волосы. Осточертевшая работа и водочка по выходным. И одиночество, что день ото дня все беспросветнее, и страх смерти пополам с горечью, что такая бестолковая вышла жизнь…

Со смертью подруги одиночество уже всерьез напомнило о себе. О семье хотелось бы помечтать, да что-то не получалось. Маринка, хоть и любила выпить, на жизнь смотрела трезво. Кому она нужна – цветок в пыли? Просто переспать – и то желающих не найти. Мужики в последние годы как-то помельчали, поредели и больше норовили при случае забраться в пивную, а не бабе под юбку.

Последний Маринкин хахаль не из таких был, но тоже с прибабахом. Правда, выбирать-то ей особо и не из кого было. А этот хотя бы не жмот был – денег не жалел, продукты покупал, водку самую лучшую, иногда подарки дарил. Не такие, как банкир, но тоже не мелочь какую-то, один раз даже цепочку Маринке купил золотую. Пил крепко, но головы не терял, держался как штык. И в любви был большой мастер, а за это женщина многое простить может. Одно плохо – редкий он у нее гость был. Заходил когда вздумается и всегда неожиданно. И так же неожиданно исчезал. На расспросы отвечал односложно – дела. Вроде бы работал он в автосервисе – так он говорил, но Маринка в этом сильно сомневалась. У тех, кто с моторами возится, руки вечно словно мазутом измазаны, дочиста не ототрешь, а у этого даже под ногтями всегда чисто, как у доцента. Хотя ладони и грубые, все в каменных мозолях. Да и мускулатура у него такая, что закачаешься. Не Шварценеггер, конечно, но что-то вроде этого.

Познакомились они случайно, на какой-то шумной свадьбе, куда Маринка и попала-то нежданно-негаданно, просто затащила одна подруга. Никого, кроме нее, там Маринка не знала, а этот подсел сам, представился Николаем, а минут через пять без всяких предисловий предложил отправиться к ней домой. Маринка опешила, но отказать почему-то не смогла.

С тех пор и пошло. Маринка, кажется, даже начала привыкать к этому странному неразговорчивому мужику, который хотя и оказался моложе ее на два года, но выглядел даже старше, настолько он был всегда серьезен и уверен в себе.

Николай никогда на эту тему не говорил, но при нем Маринка уже не рисковала встречаться с другими мужчинами. И это несмотря на то, что Николай иногда исчезал из ее жизни на три-четыре недели, а появляясь, даже не считал нужным что-то объяснять.

В каком-то смысле Маринка даже чувствовала себя с ним как за каменной стеной, таким он казался непрошибаемым и сильным. Николай ни разу ее не обидел, что тоже было для Маринки немного удивительно. В этом была неведомая ей прелесть новизны. Правда, она не давала для этого поводов, но прежние ее дружки и в поводах не нуждались.

Иногда Маринка даже позволяла себе изливать в присутствии Николая душу, делилась сомнениями и мечтами. Обычно это происходило после бурных любовных упражнений и давало ей иллюзию общения, родства душ. Николай выслушивал ее терпеливо, никогда не перебивал, но редко подхватывал разговор. Он вообще не любил трепать языком. Однажды Маринка даже набралась смелости и спросила Николая, не работает ли он в каких-нибудь спецслужбах. В душе она уже не сомневалась в этом.

Тогда она впервые услышала, как Николай смеется. Почему-то ее вопрос страшно развеселил его. Он смеялся минут пять, она даже слегка обиделась. А Николай, заметив это, ласково потрепал ее по обнаженному плечу и проговорил:

– Ты думаешь, если баба работает на панели, то она непременно скажет об этом мужу?

Что он имел в виду, Маринка так до конца и не поняла, но подозрения насчет того, что Николай фээсбэшник или того хлеще, еще больше в ней укрепились. Это все объясняло – и его долгие отлучки, и постоянное молчание, и ощущение силы, которое столь явственно от него исходило.

Теперь вот он опять пропал, а Маринке без него было совсем тошно. А ведь Николай не мог не знать про жуткое убийство, об этом гудел весь город. И о том, что Лидка – лучшая ее подруга, он тоже знал. Маринка сама ему рассказала в хорошую минуту.

Намекнула, что завидует белой завистью. Намекнула с расчетом, а вдруг это наведет Николая на мысль о браке. Правда, пример был не совсем удачным – Шапошников был Лидке далеко не мужем, но в своих рассказах Маринка представляла его так, что получалось, будто почти и муж. И про пятьдесят тысяч выложила для эффекта, Лидка ей заранее похвасталась.

Николай выслушал хладнокровно, но выспросил все до тонкостей – и где Лидка живет, и когда у нее день рождения, и пригласила ли она Маринку отмечать знаменательную дату. Это у Маринки было самым больным местом – ясно было, что за одним столом с Лидкиным банкиром ей не сидеть. Дружба дружбой, а табачок врозь. Просто она собиралась на следующий день забежать – поздравить и подарить какую-нибудь безделушку, неважно какую. Чем она могла удивить подругу, которая запросто загребает по пятьдесят тысяч?

Вот и забежала. Этот день, шестнадцатое августа, она до самой смерти не забудет. Хорошо еще, она не видела всего. Говорят, там такое творилось! Мужики не выдерживали. Какого-то мента, рассказывают, прямо вырвало, как он все это увидел. Бедной Лидке просто полголовы снесли, будто из пушки стреляли, и ничегошеньки не осталось от ее красоты и молодости.

Но Маринка, к счастью, этого так и не увидела. Она видела только, как трупы выносили, простынями накрытые. И темное пятно крови на асфальте перед входом. А внутрь ее не пустили, там ментов было море, да она и не рвалась.

Ей вообще в ту минуту сделалось так плохо, что Маринка подумала: «Сейчас и меня – под белой простыней, за компанию». Голова закружилась, руки-ноги отнялись, язык – чудом она там не рухнула. Спасибо, какой-то пожилой мужчина помог, накапал корвалола, заставил выпить, тогда чуть полегче стало. Забавный мужичок, обстоятельный – это же надо, всегда при себе корвалол носить, стаканчик. Когда Маринка отошла чуть-чуть, на нее вдруг такой смех напал, самой страшно стало. Хохотала до икоты, пополам со слезами.